таится эмбрион будущего значительного по содержанию мелодического образа, который рождается не сразу, а вызревает и формируется с течением музыкального развития. Это же знакомый, чисто хачатуряновский прием, идущий от народных импровизаций: медленное, постепенное, как бы «раскачивающееся» движение. Ждешь, что за маленькой, экспрессивной «фразой-зародышем» польется мелодия эмоциональная, страстная, человечная.

Так обычно ведут рассказ в народе: медленно подбирают нужные слова, начиная с событий, внешне, казалось бы, далеких от основного повествования. Связь их ясна только тому, кто рассказывает, но где-то, интуитивно уже и слушатели ее ощущают, потому что в голосе рассказчика слышно волнение, пока скрытое, чтоб хватило сил подойти к самому главному, а тогда уже пусть оно прорвется, ничем и никем не сдерживаемое...

Скупая мелодическая фраза, «вправленная» в острый ритмический рисунок и создает это ощущение неторопливости рассказа, но рассказа трепетно-тревожного. А когда в мелодическое развитие (тема проходит у деревянных духовых и струнных) настойчиво вклиниваются аккорды остальных инструментов оркестра, их неожиданное в тональном отношении звучание подчеркивает внутреннюю конфликтность повествования и мы напряженно ожидаем: что впереди? Потому что здесь, в этих начальных фразах, еще нет ощущения конкретности рассказа, еще только подбирает нужные «слова» рассказчик. Тут вступает виолончель, и кажется, что сейчас-то появится долгожданная «суть», на что так отдаленно «намекало» оркестровое вступление. Сейчас-то и прозвучит главная тема во весь голос. Но привычные формы отброшены, и здесь перед нами Хачатурян-новатор.

Концертирующий инструмент вступает с развернутой каденцией. Это монолог, в котором речитативно-импровизационные элементы переплетаются с виртуозными. Как будто совсем о другом? Нет, все о том же: остинатное движение шестнадцатых, как бы настойчиво «вдалбливающих» одну мысль, крайний лаконизм в отборе «звукового состава». Медленно, сдержанно накапливается энергия. Медленно не по скорости темпа, а по скорости развития действия. Какое-то время кажется, что монолог затягивается, не говорит о главном, заслоняет его. Вот на его фоне осторожно интонируется в оркестре главная тема. Но образ все еще в процессе кристаллизации. Он как бы вбирает в себя динамичность монолога, мелодический распев оркестрового вступления и таким впервые появляется у виолончели, чей теплый, густой тембр добавляет ему особую поэтичность.

Да, поистине удивительно это умение Хачатуряна раскрывать самые разные, как бы прямо из жизни взятые стороны образа. Это то, что мы называем «искусством вариантности», а в действительности за этим сухим определением способность творческого видения, доступная только понастоящему большому художнику... Вот первое проведение темы у виолончели. Может быть, она воплощает здесь мольбу о чем-то очень дорогом и важном? А вот снова та же тема, но в ней появляется мужественное, волевое начало (fortissimo у виолончели на фоне маркированных ударов в оркестре). И еще запоминается одно из последующих проведений темы: распев мелодии у виолончели становится все шире, эмоциональнее и, наконец, он вырастает до масштаба возвышенно проникновенной, глубоко человечной кульминации. Перед нами — то самое главное, к чему стремился рассказчик...

Вариации? Нет, драматургически единое целое, в процессе становления раскрывающееся во всей своей многоликости. Здесь Хачатурян — симфонист. И симфоничность развития не только в значительности содержания основных тем. Оно в самой драматургии произведения, в контрастах и столкновениях художественных образов, в распределении эмоциональных узлов и кульминаций. Так и возникает смелая, непринужденно развертывающаяся свободная форма Концерта, она сочетает. романтическую поэмность с элементами сонатности.

Но вернемся к нашему изложению... Новая тема (побочная партия) возникает неожиданно. Она пришла «извне» уже «готовая» — стремительная и энергичная. Она ворвалась неожиданно со своим синкопированным ритмом, со своей летящей ввысь мелодией — декоративно красочная, откровенно яркая... И развивается она иначе, чем ее «главная» предшественница. Здесь много полифонических приемов, органично вписывающихся в танцевальную ткань, придающих неповторимое своеобразие и увлекательность ритмическим узорам... Большая, драматически насыщенная кульминация. В fortissimo и в увеличении звучит синкопированная тема у труб, а затем у валторн, играющих раструбами вверх, — и наступает реприза.

Напряженно и страстно поет виолончель главную тему, в звучание которой «вторгаются», перебивая ее, отголоски танцевального образа.

В широко развитом Maestoso повторяется уже упоминавшийся проникновенно-выразительный эпизод-«мольба», но опять ему приданы новые черты: экспрессивная напряженность, волевой энергичный ритм. И тема приобретает таким образом торжественно-патетический облик.

В репризе, пожалуй, больше чем где-либо ощущается симфоничность мышления Хачатуряна. В виртуозном блестящей коде-финале переплетаются элементы обеих тем. Драматически углубленную главную тему окрашивает оттенок скерцозности, она приобретает временами танцевальный характер. Интересно ее ритмометрическое преобразование — теперь она излагается на 5/4.

Непрерывное динамическое нарастание, увлекательность и стремительность изложения, неиссякаемая энергия и темперамент — все это сообщает коде значение жизнеутверждающего итога всего произведения.

Нет нужды особо говорить о великолепном оркестровом мастерстве Хачатуряна. Но все же нельзя не подчеркнуть искусство инструментовки Концерта-рапсодии, сказавшееся в обычно редко достигаемом идеальном равновесии звучания большого симфонического оркестра и солирующей виолончели, И всегда ее эмоциональный то проникновенно-лирический, то напряженно-драматический голос полностью соответствует воплощаемому художественному образу.

...От солиста-исполнителя Концерта-рапсодии требуется не только высокий накал человеческих чувств, но и умение пользоваться разнообразной динамической палитрой, обладание развитой культурой звука и виртуозным мастерством, словом, — овладение всем арсеналом выразительных средств. Таким исполнителем оказался, как и следовало ожидать, Мстислав Ростропович, блестяще представивший слушателям новое произведение Хачатуряна.

Вероятно, последующие прослушивания и дальнейшее изучение партитуры обогатят и углубят первые впечатления, но уже сейчас можно сказать, что в Концерте-рапсодии живут непосредственность и искренность переживаний, яркая образность и неисчерпаемая жизненная сила, глубокая эмоциональность и, конечно, высокое композиторское искусство.

НА СМОТРАХ И ПЛЕНУМАХ

В. Виноградов

У композиторов Латвии

Каждый раз, приезжая в Латвию, становишься свидетелем того, как быстро растет и развивается музыкальная культура республики, как настойчиво и плодотворно трудятся ее композиторы. Во всем этом мы убедились, еще раз побывав в декабре прошлого года на очередном пленуме Латвийской композиторской организации.

Пять симфоний, три инструментальных концерта, четыре сонаты (три для фортепиано и одна для органа), десятки хоров, романсов и песен, пьесы для камерного и эстрадного ансамблей, — вот неполный перечень произведений, прозвучавших в концертах. Назовем еще четыре одноактных балета, показанных местным театром.

Вспоминая атмосферу, в которой проходили концерты, испытываешь чувство зависти. Сколько подлинных ценителей искусства воспитано в Латвии! Они заполняли концертные залы повсюду, где только звучала музыка, проявляя огромный интерес, любовь и уважение к творчеству своих композиторов. Памятен, например, выездной концерт пленума в городе Цесисе. Большой зал Дома культуры не смог вместить всех желающих, люди стояли в проходах, у стен, взрослые и дети, затаив дыхание, слушали новые произведения, восторженно приветствовали авторов.

Теперь о собственно творческих впечатлениях. Широко известно, что Латвия страна древних, высоко развитых хоровых традиций. Продолжая и совершенствуя их, современные латвийские композиторы добились несомненных успехов. На пленуме мы слышали такие замечательные хоры, как «Море, широкое море» Л. Гаруты, Вариации на партизанскую тему и «Эй, Герильеро» М. Зариня, «В краю белых берез» и «Шумит родная дубрава» А. Калныня, «Серебристый след» Я. Озолиня и многие другие работы¹.

Композиторы Латвии хорошо чувствуют специфику хорового звучания. Наиболее удались им сочинения гомофонно-гармонического стиля, в которых запечатлены картины родной природы, тонкие лирические настроения.

Однако, слушая некоторые хоры, невольно думалось. что эта музыка уже когда-то звучала, что авторы повторяют своих предшественников, чрезмерно ограничивая себя традициями. В отдельных хорах не хватало разнообразия настроений, волевых, динамических образов, богатства полифонических приемов. Противоречие

_________

¹ Радовало то обстоятельство, что все эти сочинения прозвучали в исполнении лучших профессиональных и самодеятельных коллективов, добившихся высокого художественного уровня. Особо отметим такие хоры, как «Видземе» (руководитель — А. Крастынь), «Дзинтарс» (дирижер — И. Цепитис, хормейстер — А. Деркевиц), «Тевземе» (дирижер — X. Меднис).

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

НА СМОТРАХ И ПЛЕНУМАХ

В. Виноградов

У композиторов Латвии

Содержание