Задачи создания музыкальной культуры коммунизма ставят со всей остротой вопрос и о действенно-направленном исполнительском искусстве.

Принципиальная и честная, конкретная и нелицеприятная, научная и художественная, объективная и страстная критика музыкального исполнительства призвана направлять наше музыкально-исполнительское творчество, теоретически помогать интуитивным поискам наших исполнителей, влиять на их справедливую оценку и рациональное использование со стороны концертных организаций, активно помогать работе конкурсов и подготовке исполнительских кадров.

Касаясь осознанной свободы критического творчества, хочется напомнить известные слова Белинского: «Свобода творчества легко согласуется со служением современности; для этого не нужно принуждать себя... нужно только быть гражданином, сыном своего общества и своей эпохи, усвоить себе его интересы, слить свои стремления с его стремлениями».

Б. Хайкин

Бурный талант

Десять лет прошло со дня смерти Николая Семеновича Голованова; значительно поредело поколение музыкантов, чья творческая жизнь была с ним связана, но живое, активное влияние сильной, самобытной творческой натуры дирижера продолжает ощущаться, слушаешь ли наши оркестры или оперные спектакли. Недавно мне случилось заменить в «Борисе Годунове» А. Мелик-Пашаева, который уже много лет ведет эту оперу в Большом театре. И сквозь характерные «мелик-пашаевские» черты просвечивали многие головановские контуры, видимо неискоренимые, настолько Голованов был в своих творческих намерениях целеустремлен, неуемен, категоричен.

Многие молодые музыканты, слыша о Голованове от артистов старшего поколения, стараются понять, каков же был его творческий облик, столь индивидуальный, характерный, бурный, конфликтный, избегающий повторения установившегося.

Что же рассказать о нем? Голованов был чрезвычайно трудолюбив. Очень много работал над партитурой прежде, чем появиться с ней за пультом. Он более чем свободно позволял себе то, что Бруно Вальтер деликатно называет «ретушью» авторского текста. У Голованова эта «ретушь» всегда носила очень тщательный характер и накладывала интересный, своеобразный отпечаток на партитуру. Но Голованов был и композитором с определенными вкусами и тенденциями, с определенным почерком. Этот почерк часто проступал в его «ретуши», независимо от характера, стиля, эпохи исполняемого сочинения. Дело в том, что Голованов был сторонником крайних звучаний: в fortissimo он стремился к предельному звуковому насыщению (иногда даже к «сверхпредельному»), a piano понимал как резкий контраст. Поэтому в струнных инструментах Голованов предпочитал штрих détaché, в духовых — резкое акцентирование. Он дополнял гармонические голоса, стремясь к заполнению не только медиума (центра), но и крайних регистров.

Голованов любил резкие смены темпов и зачастую отходил от темповых обозначений автора. Стремясь к большим контрастам, он был склонен к острым метро-ритмовым контурам, нарочито подчеркивал их, если они имелись у автора, искал и добавлял их, если у автора они отсутствовали или не были очевидны.

Такова была техника Голованова — своеобразная, резкая, бушующая. Это придавало ему оригинальный творческий облик, вызывало споры, иной раз озадачивало. Но не это главное, что осталось в памяти у тех, кто имел большую радость соприкасаться с Головановым в творческой работе.

Главное то, что Голованов всегда был увлеченным, взволнованным поэтом, самозабвенным художником. Если ты работал с ним, невозможно было не поддаться его влиянию. Если ты слушал его, невозможно было не почувствовать, как он задевает за самые сокровенные струны твоего сердца. Влияние его было поистине огромно. После репетиции, спектакля, концерта

Голованова артисты расходились счастливые и гордые. Именно такие чувства возникали при творческом общении с ним.

Не всякий артист мог рассчитывать на внимание Голованова. Если он кого-нибудь «знать не хотел», тут уж ничего не помогало, ни уговоры, ни просьбы. Но если он заприметил талант в молодом артисте, то работал самозабвенно и увлеченно и ничто не могло изменить его решения в иную сторону. Работа Голованова с молодежью до сих пор может служить примером. Он брался не за всех, а лишь за некоторых, но уже если брался, то держал крепко в своих руках, воспитывал, требовал, отвечал за судьбу молодого артиста. Увы, мы сейчас беремся за слишком многих, нередко слишком увлекаемся и весьма часто в дальнейшем проявляем слишком большое равнодушие к судьбе наших же выдвиженцев.

Голованов был требователен. Это свойство не является исключительным для дирижера. Почти все дирижеры требовательны, и это вполне понятно. Но требовательность Голованова была несколько особой. Его задачей (быть может, подсознательной) было не только добиться высокого качества звучания, объединить всех в едином замысле, но и подчинить своей воле, не останавливаясь ни перед чем, любую творческую индивидуальность. В. Сук говорил: «Я не всегда согласен с творческими идеями Голованова, но я преклоняюсь перед мастерством и настойчивостью художника, с которыми он эти идеи воплощает».

Голованов отлично играл на фортепиано, был великолепным аккомпаниатором и за роялем, и за дирижерским пультом. Однако слово «аккомпанемент» в его буквальном значении совершенно не применимо к исполнению Голованова. Он не мог сопровождать, хотя проявлял к солисту большую чуткость и внимание. Ни на один такт он не мог, что называется, «передоверить инициативу». Когда артисты называют имя дирижера и говорят при этом, что с ним легко петь, я не уверен, что это свидетельствует о больших достоинствах последнего. Может быть, петь с Головановым было и не легко, но зато артист ощущал в дирижере творческую взволнованность активного соучастника творческого процесса.

Превосходный музыкант, отличный педагог, человек большой внутренней силы, избегающий линии наименьшего сопротивления, всегда идущий напролом... Вместе с тем прекрасный товарищ, обаятельный и душевный... Таким остался в нашей памяти Николай Семенович Голованов.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Б. Хайкин

Бурный талант

Содержание