Выпуск № 7 | 1963 (296)

Т. Хренников и американский дирижер Рой Гаррис, 1959 г.

____________________________________

(Продолжение текста «Юбиляра поздравляют»)

Р. Нейгауз

В день пятидесятилетнего юбилея я шлю Вам, дорогой друг Тихон Хренников, от себя лично и от имени коллектива Дрезденского оперного театра самые сердечные, самые лучшие пожелания. Жалею, что предстоящая у нас премьера «Валькирии» лишает меня удовольствия пожать Вашу руку в Москве.

Дрезден

Р. Гофман

Я обладаю своеобразной привилегией принадлежать к числу немногих французских музыковедов, которым удалось хоть в какой-то мере ознакомиться с музыкой Тихона Хренникова. От всего сердца желаю как можно скорее утратить эту привилегию, хочу, чтобы в самом непродолжительном времени (может быть, это произойдет уже в этом году, в связи с пятидесятилетием композитора) очень много французов, любителей музыки, единодушно приветствовали его во Франции и аплодировали его музыке.

Огорчительно до крайности, что богатейшая советская музыка у нас относительно малоизвестна. Есть все основания надеяться, что это положение изменится сейчас, когда между нашими двумя странами установлен постоянный и весьма обширный артистический «обмен». Необходимо подчеркнуть, что Тихон Хренников как руководитель Союза советских композиторов активнейшим образом содействует осуществлению этого обмена, который призван принести в области музыки (а следовательно, и во всех областях!) величайшую пользу обеим странам.

Недавно я побывал в Москве, куда приезжал с целью собрать материалы для своей работы о советской музыке, которая выйдет на французском языке еще в этом году. Я мог бы удовлетвориться чтением партитур и статей, но решил, что это не может заменить непосредственного контакта, который, сближая с человеком, позволяет лучше понять его творчество. Тихон Хренников был одним из моих вдохновляющих «открытий». Запершись в его рабочем кабинете в помещении Союза советских композиторов, мы долго беседовали о музыке — у рояля. Многое поразило меня тогда: непосред-

редают в нем не только определенную сценическую ситуацию, но и конкретные особенности персонажа, строй его чувств, его повадку, внешний вид и даже характер «речи»! Все это обусловлено самим складом художественного мышления Прокофьева — портретной выразительностью, картинностью его музыки. Сила балета — в остроте противопоставления светлой стихии любви атмосфере мрачного средневековья. И потому мы вправе считать балет советского композитора наиболее совершенным воплощением «Ромео и Джульетты». Но ведь автор обращается здесь к животворным принципам контрастной интонационной драматургии, разработанной в русской оперной классике!

Мне кажется, нельзя вообще привести какой-либо пример из истории музыки, где отчетливо не проявилась бы связь между стилистической направленностью художественной культуры данной эпохи и степенью правдивости воплощения шекспировского начала. Следовательно, в принципе Т. Хренников имел полное творческое право обратиться в своем опыте к песенным жанрам. В обращении к этим жанрам я вижу одну из возможностей интересного современного решения шекспировской темы. Образы Клавдио, Бенедикта, Борахио, будучи насквозь песенными, тонко вычерчены, полнокровны и красочны. Так развенчивается популярный миф о неспособности песни запечатлеть индивидуальные черты героя. Разумеется, композитор увидел характерное не во внешних аксессуарах быта и нравов или особенностях речи персонажей. Характерное он уловил в главном — в их настроении, эмоциях. Не впадая в детализацию, не стремясь с возможно большей полнотой обрисовать героев, композитор сумел очень лаконичными, но и очень меткими средствами воссоздать типы шекспировской комедии.

Главным, конечно, является образ Бенедикта, носителя гуманистического идеала, ибо за внешней бравадой, «колючестью» он скрывает замечательные человеческие чувства, любящее сердце. Песенка Бенедикта «Как соловей о розе поет в ночной тиши» — центральный номер сюиты. Это и портрет героя, и проникновенное признание в любви. Одухотворенная мечтательность органично сочетается здесь с вполне «земной» страстностью, а досказанность чувств в музыке — с трепетностью их выражения. Вся песня к тому же овеяна дыханием ночного пейзажа, ароматами садов и благоуханием цветов, расточающих ласку влюбленным. Образ пленяет сердечностью, простотой и в то же время возвышенностью. И хотя песенка Бенедикта возникает в конкретной драматургической обстановке, она конденсирует в себе весь лиризм героя, «рассредоточенный» в драме и ощущаемый «на расстоянии». Так герой «транспонирован» в близкую для композитора (да и для всех нас) тональность. Но это не нарушает художественной правды, ибо присущие ему главные черты — нравственная красота и человечность — выражены убедительно.

От образа Бенедикта неотделима и серенада «заговорщиков», «Ночь листвою чуть колышет». Нельзя не отметить ее драматургическую действенность. Она звучит в эпизоде, когда друзья Бенедикта приводят в исполнение хитроумный план Дон-Педро и внушают притаившемуся Бенедикту, что насмешница Беатриче страстно в него влюблена. Игривость ситуации запечатлена в самом характере мелодии, особенно в лукавом, словно «мигающем» мотиве, согретом озорством и обаятельным лиризмом, шуткой и искренней хвалой чувству.

Возвышенная стихия романтических чувств овевает и мечтательный Вальс. Своеобразная лейтинтонация томного секундового вздоха придает ему затаенность, цельность мелодического потока. Грациозное танцевальное движение словно порождено нежною игрой грез и печали... Музыкальный фрагмент «Бенедикт ищет Клавдио» — какая-то новая грань в характеристике героя, более ощутимо связанная с конкретным сценическим действием. Звучит эпизод из Вальса, на этот раз в стремительном, «задыхающемся» ритме: Бенедикт разъярен и готов защитить честь Геро. Однако и здесь в музыке проскальзывают комедийные черты, и она вовсе не утрачивает своей непринужденности.

Обе сюжетные линии, Клавдио — Геро и Бенедикт — Беатриче, — великолепные образцы шекспировского лиризма. Только в первой больше драматизма. Клавдио — тоже благородный возлюбленный, но без трогательной простодушности Бенедикта. Этот образ и в музыке решен в более «серьезной» тональности. В серенаде Клавдио «Лишь только к роще вы подошли» проскальзывает сдержанная и задумчивая меланхолическая нота, не снимающая, впрочем, комедийной окраски (в отыгрышах фагота, звучащего насмешливо-тяжеловесно в прозрачно тонкой фактуре, словно неуклюжая тень пробирается вслед за нашим вдохновенным героем). Именно это «впрочем» и составляет изюминку номера.

Итак, своеобразие сюиты Хренникова заключается в органичнейшем синтезе комедийно-фарсового и лирического начал. Тем не менее ни одному из эпизодов сюиты не присуще их механическое равновесие. И если в музыке Бенедикта

  • Содержание
  • Увеличить
  • Как книга
  • Как текст
  • Сетка

Содержание

Личный кабинет