Выпуск № 5 (294) | 1963 - страница 36

никакой другой цвет, кроме определенного. Я думаю, что разумнее всего действовать таким образом, и не кто иной, как твой заместитель Беллони², советует мне по соображениям благоразумия избрать этот путь, как самый успешный. Он говорит, здесь нужно быть с деньгами, как М[ейербер], или в сущности с большими, чем у М[ейербера], или же: я должен заставить бояться себя. Итак, денег у меня нет, но огромно желание слегка заняться художественным терроризмом. Дай мне свое благословение или еще лучше: помоги мне! Приезжай сюда и поведи большую охоту; мы будем стрелять так, чтобы слева и справа падали зайцы.

Однако я, вероятно, не так скоро достигну здесь своей цели: все же я буду готовиться. Сочинить оперу на либретто Скраба или Дюма я не могу. Если я в этой парижской травле и достигну настоящей цели, то я и использую ее не по обычной традиции: я должен создать тогда нечто новое, а это я смогу только в том случае, если сделаю все сам. Поэтому я уже теперь пытаюсь привлечь молодого французского поэта, способного загореться моей идеей: сюжет я напишу сам, он должен будет возможно свободнее переложить его на французские стихи; ничто иное мне не подойдет. [...] Вот бодрая часть моего сообщения; в остальном этот серый Париж тяжелым грузом давит на меня; часто я мычу, как теленок, которого тянет в стойло, к вымени матери. Как я одинок среди этих людей! Бедная моя жена! У меня нет никаких вестей от нее, и я испытываю смертельную слабость при каждом воспоминании. Пришли мне скорее добрые вести о моей жене! — При всем мужестве я часто бываю самым жалким трусом!

Несмотря на твою великодушную помощь, я часто со смертельным страхом смотрю, как тает моя наличность после моего столь продолжительного путешествия в Париж. [...] Ах, как унижают человека эти низменные заботы!! [...] Мой дорогой, прекрасный друг! Не взыщи, что этот отвратительный Париж так разволновал меня сегодня. Я не благодарю тебя, но прославляю! Приветствую милую княгиню, немногих друзей моих, и скажи им, ты надеешься, что со мной все будет хорошо. Скоро узнаешь обо мне больше. Будь счастлив и помни обо мне!

Твой Рихард Вагнер

5 июня 1849 г.
Париж.

Ф. Листу

Милейший друг!

[...] В Париже я теперь совсем не нужен; мое дело — написать оперу для Парижа, для всего другого я не гожусь. Но штурмом этой цели достичь нельзя; в случае удачи через полгода у меня будет либретто, через полтора года опера будет поставлена. В Париже и без домашней жизни, я хочу сказать, без душевного покоя я не могу работать; я должен найти новое место, где буду чувствовать себя дома и смогу, остаться. Таким местом я выбрал Цюрих: жене я написал, чтобы она со своей младшей сестрой и остатками наших вещей приехала туда, чтобы вновь соединиться со мной; там у меня есть друг, Александр Мюллер, который поможет мне в устройстве дешевой квартиры и т. п. Как только я смогу [...] я бодро и весело возьмусь за работу: эскиз для парижского сюжета я пошлю Беллони, который передаст его для обработки на французском языке Гюставу Вэцу. В октябре Вэц сможет закончить свою работу, и тогда я поеду на короткое время в Париж, попытаюсь всеми возможными средствами достать заказ на сочинение оперы на этот сюжет, может быть, дам концерты и затем вернусь в Цюрих, чтобы сочинять музыку. В этот промежуток времени я, наконец, возьмусь за сочинение музыки моего последнего немецкого произведения «Смерть Зигфрида»; через полгода я пришлю тебе готовую оперу.

Я должен взяться за основательную работу, иначе я погибну; но, чтобы мочь теперь работать, мне необходим покой и родина: если моя жена будет со мной — и в приветливом Цюрихе, — я найду и то и другое. Я вижу только одно, и одно я всегда могу и хочу делать с радостью: работать, то есть для меня это значит — писать оперы. Для всего остального я не гожусь: играть роль, занимать место я никогда не смогу, — и я обманул бы тех, кому я обещал бы отдаться другой деятельности. [...]

Сегодня я мог писать только о себе — не сердись на меня за это. Но я знаю твою доброту и доверяюсь ей вполне!

Прими тысячу поклонов от твоего Рихарда Вагнера

18 июня 1849 г.
Рёй.

Т. Улигу¹

Дорогой друг!

Иногда мною овладевает беспокойство за Вас: как Вы живете, здоровы ли Вы и не испытали ли неприятностей со стороны реакции? Есть несколько друзей, ради которых я часто думаю о Дрездене: иногда всплывает теплое воспоминание о пламенной бетховенской симфонии, и тогда я мысленно с любовью среди оркестра; однако я должен откровенно сознаться, что приятнее всего мне свобода, которую я лично вдыхаю вместе со свежим альпийским воздухом. Что значит низменные заботы о так называемой буржуазной будущности по сравнению с сознанием, что над твоей благороднейшей деятельностью нет больше власти деспотизма! Как мало людей на самом деле любят самих себя больше, чем свой желудок! Итак, я сделал выбор и от этой заботы избавлен: я и внутренне чувствую себя свободным, а то, что мучает меня извне, я могу презирать; никто не может избежать дурных воздействий цивилизованного варварства нашей эпохи, но мы можем не допустить, чтобы они овладели лучшей частью нашего существа. [...]

Фото

ПРИКАЗ ОБ АРЕСТЕ

Королевский капельмейстер Рихард Вагнер, приметы которого приводятся ниже и местопребывание которого в настоящее время неизвестно, привлекается к следствию за деятельное участие в мятеже, имевшем место в здешнем городе.

Вследствие сего всем полицейским властям вменяется в обязанность следить за ним, в случае появления Вагнера на территории Саксонии арестовать его, о чем донести безотлагательно.

Дрезден, 16 мая 1849

Городская полиция
фон Оппель

Вагнеру 37–38 лет, роста среднего, волосы темные, носит очки.

На какой радостный лад меня вновь настроило зрелище, как в Париже хозяйничают в искусстве, Вы скоро поймете, прочитав в журнале «Националь» мою большую статью «Искусство и революция», которая, я полагаю, выйдет и на немецком языке отдельной брошюрой в Лейпциге у Виганда. Теперь я живу здесь — по коммунистически пользуясь поддержкой Листа — бодро, могут сказать, почти счастливо, в соответствии с лучшими качествами моей натуры: единственное и главное мое волнение было за жену, которую я, однако, жду в ближайшем времени сюда. К моему величайшему удивлению, я обнаружил, что я здесь известен благодаря клавираусцугам моих опер, из которых здесь в концертах и в певческих обществах неоднократно исполнялись целые акты. В начале зимы я опять съезжу в Париж, чтобы привести в порядок дела с оперой и немного поконцертировать. Вы не поверите, какую радость находишь в необходимости довольствоваться малым, если сознаешь, что благодаря этому обеспечено самое благородное благо — свобода. Вы знаете, как я уже давно всем существом своим чувствовал приближение дрезденской катастрофы, я только не подозревал, какая буря меня, собственно, унесет оттуда; но Вы также можете быть уверены, что никакая амнистия на свете и никакое восстановление в правах не в силах заставить меня снова стать где-нибудь тем, чем я, к моему великому горю, был в Дрездене. Но все же некоторое любопытство у меня осталось, и если бы Вы как-нибудь при случае сообщили мне, как у Вас обстоят дела, Вы доставили бы мне большое удовольствие; моя жена ни разу не удосужилась написать мне о Дрездене, театре и оркестре. Удовлетворите эту мою последнюю дрезденскую прихоть. Знаете ли Вы что-нибудь о ходе следствия? Судьба Хойбнера², Рёкеля³ и Бакунина меня очень заботит. Нельзя было допустить, чтобы этих людей арестовали!

Однако ни слова об этом! Здесь можно судить справедливо и верно, если рассматривать эпоху с их возвышенной точки зрения: горе тому, кто действовал в самом возвышением смысле и затем за свои действия подвергается суду полиции. Это горе и ирония, возможные только в наши времена. [...]

9 августа 1849 г.
Цюрих.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Фото

Содержание