разие, удовлетворять эстетическим потребностям слушателей — людей разных уровней восприятия, разной «слуховой настройки» и подготовки — и надо, наконец, понять, что взаимообогащение жанров (песни, оперы, симфонии, оратории, романса) — единый мощный процесс, и выключение какого-либо из жанров сразу же скажется на судьбе других. Все наши творческие силы, вся музыкальная общественность глубоко заинтересованы в равномерном и активном развитии каждого из музыкальных жанров и всех их в совокупности как единой системы единой музыкальной культуры.
Да и какие основания говорить о кризисе оперного и симфонического творчества? Не правильнее ли говорить о значительных трудностях роста, тем более, что художественная практика (лучший свидетель!) призывает именно к такому взгляду. Даже при строгих критериях и исторических аналогиях советское музыкальное творчество (в том числе оперное и симфоническое) последних лет может быть объективно расценено в своих лучших проявлениях достаточно высоко. При этом музыканты и слушатели ощущают, что образы и дух современности заслуживают и достойны более яркого и ясного выражения в музыке. Мне думается, что здесь нет «сглаживания формулировок», а есть более или менее справедливая оценка положения дела.
В этом свете — об особом значении интонационного содержания нашей музыки — проблеме, имеющей, по-моему, значительно большее влияние на судьбы музыки, чем достаточно важные проблемы жанра и формотворчества, акцентируемые М. Элик. Во многих жанрах нашей музыки назрела сильная потребность интонационного обновления, вызываемого прежде всего новым содержанием. М. Элик настроена радикально и видит выход из «кризиса» основных музыкальных жанров в том, чтобы «перевернуть» наши теперешние представления об опере и ждать «принципиально нового» в симфонизме. Сама идея «перевертывания» не нова; не новы и следствия — формальные эксперименты, когда новаторство вне традиций предстает перед нами в виде отвлеченных схем, навевающих скуку и повторяющих столь же бесплодные опыты многолетней давности. Подлинное обновление приходит не вдруг и не сразу. В «Патетической оратории» Свиридова, в Симфонии Мирзояна подкупает сила эмоционального выражения, объективность и правда образов, индивидуальность авторов, способных говорить о народе и от имени народа, глубоко национальные качества музыки. Они ничего не «перевертывают» и в них нет стремления во что бы то ни стало к «принципиально новому». Но тогда именно на пути активного развития традиций и достигается не эпатирующая новизна, а подлинное новаторство содержания и формы.
В последнее время в нашей критике мелькают высказывания о том, что народность, национальность интонаций, песенность — качества условные и, может быть, не обязательные. Тем самым утверждаются позиции музыки, развивающейся, из себя самой, «музыки из музыки», спонтанных ее свойств. «Автор избегает народных мелодий», «автор не пользуется народными интонациями» — это звучит нередко как похвальная аттестация. А почему, собственно? Что потеряли Одиннадцатая и Двенадцатая симфонии Шостаковича от того, что основой их стали песни революции, что плохого в «Каменном цветке» Прокофьева, в балетах Хачатуряна, хорах Бурханова, мугамах Амирова, «Огнях коммунизма» Тулебаева и многих других произведениях, песенных, национально определенных, передавших, обобщивших обаяние мыслей, чувств и говора народного? Уже в дискуссиях слышатся голоса, будто творчество, например, Хачатуряна, Мшвелидзе — пройденный этап, что не столь непосредственно надо слышать и отражать народное и национальное в музыке, что нужна далекая дистанция автора и материала, что национальное следует привносить в самом: общем и растворенном виде, что на смену «фрескам» должен прийти психологизм, понятый как камерная сфера мыслей и чувств с оттенком «здорового скептицизма» и с отстранением вещного и реального. Как далеко заходят подобные рассуждения, можно убедиться по той же статье М. Элик, где черным по белому написано: «...когда мы сейчас встречаем одно-, двух-, пятичастные симфонические циклы с медленными частями по краям или с тремя скерцо, с использованием в них интонаций современной частушки или приемов додекафонии, то чаще всего они воспринимаются как иногда более, иногда менее свежие варианты знакомого». Я понимаю всю ироническую заостренность и целенаправленность фразы и мысли. Я не выступаю «в защиту» частушки (она сама постоит за себя в умелых руках). Но мне все же становится страшновато за молодого критика, ставящего даже в таком контексте знак равенства между частушкой и додекафонией, между живым и мертвым. Обидно, когда, подстегиваемый полемическим задором, проступает скепсис, показывается равнодушие к существу музыки, ее образности, интонационному строю. Нет, не все равно, в какой интонационной сфере протекает музыкальное творчество, на ка-
ком языке, с кем и как говорит композитор, не все равно, народен ли он и национален или космополитичен. Эти проблемы живо волнуют и слушателей, и музыкантов, их не подменишь проблемами только жанро- и формообразования, хотя важны и они. Естественно, что многие псевдонародные произведения, где «сарафан» едва ли не единственная примета народности, а цитата из популярной песни призвана служить единственным прочным мостом между автором и слушателем, — такие сочинения вызывают осуждение и раздражение, как подделки, суррогаты, фальшь. Но вряд ли стоит шарахаться из одной крайности в другую и бороться с чертом посредством дьявола, с псевдонародностью при помощи космополитизма.
В статье, послужившей основой для дискуссии, немало ссылок на произведения молодежи. Это понятно, так как нет более жгучего вопроса, чем о путях творчества молодых. И здесь дело, по-моему, не только и не столько в жанровой их приверженности, сколько в степени их идейной и художественной зрелости и ясности намерений. Не надо, думается, говорить о молодежи и с молодежью тоном школьного учителя или проповедника. Прежде всего потому, что это взрослые люди и по возрасту (большинству из них 30 и более лет), и по сложившимся убеждениям. И, собственно, проблемы молодежи — это проблемы всей музыки и всех поколений музыкантов. Со взрослыми — на взрослом языке! Тогда окажется, что нет узкоспециальных «молодежных» проблем, а есть общие идейно-зстетические проблемы. И, право, слушая многие из произведений молодежи рядом с музыкой композиторов старшего поколения, часто не различаешь профессиональной ступени, их разделяющей, а претензии назревают безотносительно к возрастным градациям. Но все же, что волнует и что тревожит в творчестве молодых?
Радует нота мужества, духовное здоровье и национальная определенность высказываний, активность поисков, приверженность ряда авторов к массовым жанрам (хоры, песни), влечение к острым темам современности, наметившаяся индивидуальность если не стиля, то почерка. Примеры тому многочисленны. Огорчает сравнительная еще узость идейно-философского подхода к теме, некоторая механичность мышления контрастами, подчас внешнее слышание событий, увлечение внутренне мало оправданными звуковыми кульминациями, намеренная сдержанность чувств, переходящая в холодность, механическое включение в сферу своего творческого опыта крупнейших мастеров Запада без учета индивидуальности их мировоззрения, судьбы, творческого пути, отстраненность иногда от непосредственного ощущения народной музыки. Не надо рассматривать все это как обязательный перечень прегрешений, но стоит подумать о том, что может пригодиться в большом пути нашего искусства и что только обременит идущего. И уж, во всяком случае, вряд ли стоит отяжелять поклажу тянущими на дно атрибутами модернизма. Рецептов нет. Есть жизнь, есть люди и земля, на которой строится коммунизм, есть Программа и призывы партии, и есть творчество, музыка, которая не должна ни чернить, ни приукрашивать действительность, а говорить одну лишь так трудно добываемую в искусстве правду. Глубже думать, ярче чувствовать — совет простой и общий, но часто и небезосновательно повторяемый нашими слушателями.
Вот что прежде всего хотелось сказать по прочтении статьи «Что нас волнует сегодня». Волнует судьба нашего многонационального, многожанрового искусства в широких его перспективах, волнует главное: чем и как отвечает и ответит музыка на возрастающие духовные запросы своего народа?
-
Содержание
-
Увеличить
-
Как книга
-
Как текст
-
Сетка
Содержание
- Содержание 4
- За музыку вдохновляющую, зовущую на подвиг! 5
- Народ ждет! 7
- Перемены необходимы 11
- Что подлинно волнует сегодня 17
- Из встреч с замечательным художником 23
- О моем учителе 27
- Письмо из Болгарии 29
- Из воспоминаний о Танееве 30
- Встреча с Гнесиным 35
- Науку, теорию, педагогику — ближе к жизни 40
- Из нашего опыта 46
- О хорах львовских композиторов 48
- Это не только история 51
- Московская консерватория в 1905 году 55
- Вершина вагнеровского реализма 61
- Из писем Вагнера 68
- На выставке 82
- Кирилл Кондрашин 85
- Исполнители Литвы. Валентинас Адамкявичус 90
- Исполнители Литвы. Елена Чудакова 91
- Исполнители Литвы. Александр Ливонт 92
- Литовский камерный оркестр 94
- К. Игумнов — педагог 96
- М. Марутаев и Р. Щедрин 100
- А. Эшпай и В. Мурадели 102
- Горьковчане в Москве 102
- Концерт Якова Зака 103
- Играет Элисо Вирсаладзе 104
- Зарубежные гастролеры... Из Румынии 105
- Зарубежные гастролеры... Из Турции 106
- Зарубежные гастролеры... Из Канады 106
- Квинтет духовых инструментов 107
- На уроках Игоря Маркевича 108
- Письмо в редакцию 110
- Революционные песни Удмуртии 111
- Нам 40 лет! 114
- «Мир композитора» 119
- Ион Думитреску 128
- Восемнадцатая «весна» 130
- Фальсификаторы обвиняют 131
- Йозеф Маркс, человек и музыкант 132
- Встреча с Парижем 134
- «Может ли Париж иметь свою оперу?» 141
- Кризис оперы 143
- О вечно живом творце 145
- Для вас, студенты! 146
- По следам наших выступлений 148
- Молодость революции 149
- «Награда» 151
- Новые грамзаписи 152
- С его песнями шли в бой 153
- Певец в солдатской шинели 154
- С экрана телевизора 156
- Вечер арфы 157
- Они приняты в Союз 158
- О музыке народов СССР 158
- Итоги и планы 158
- Новый квартет 159
- «Музыкальные пятницы» 159
- «Черемушки» 160
- «Мелодия» 160
- Энтузиаст камерного пения 161
- Встречи с читателями 162
- Говорят гости Москвы 163