Музыкальный театр

Обсуждаем новые спектакли

М. БЯЛИК

НОВО, ТАЛАНТЛИВО, НО...

Верный своим добрым традициям, Пермский театр первым поставил еще одну новую оперу — «Не только любовь» Р. Щедрина (либретто — В. Катаняна).

Я приехал в Пермь за несколько дней до премьеры и попал в обстановку воодушевления и споров — ту творческую обстановку, в какой происходит обычно в искусстве рождение нового. Пожалуй, заседание художественного совета, на котором обсуждался спектакль, было одним из самых бурных собраний, на каких мне когда-либо доводилось присутствовать. Нужно признать, что опера Щедрина дает повод для подобного накала страстей.

...Увертюры в опере нет. Вместо нее спектакль Пермского театра начинается шумом работающего трактора — шумом не омузыкаленным, «всамделишным». Этим приемом авторы постановки как бы провозглашают: жизнь в опере будет показана такой, какова она есть.

В дальнейшем и в самой опере, и в ее сценической интерпретации встречаешься с немалым числом таких же подчеркнуто «прозаических» моментов. Так, пение часто сменяется разговором, иногда это кажется вполне оправданным: смысл произносимого таков, что сказать — гораздо естественнее, реалистичнее, чем вокализировать¹, иногда же речь с успехом могла бы быть заменена речитативом, но композитор словно бы поддразнивает слушателя: «Тебе подавай все оперные условности, а я вот не хочу!» На сцену (это уже дело режиссера) выезжают на велосипеде, на мотороллерах, грузовом и пассажирском, и т. п. И вот что особенно примечательно: все подобные «бытовизмы», которые в иной опере воспринимались бы, вероятно, как нестерпимо натуралистические, здесь органически сочетаются с приемами сугубо условными (как, например, невидимый хор в первом акте, с чудесной лирической мелодией, «иносказательно комментирующий» происходящее); сочетаются, потому что музыка обаятельно правдива, не правдоподобна, а именно правдива жизненно и художественно. Быт колхозной деревни, два сельских дня, один — испорченный нудным дождем, когда все из-за этого не ладится: стоит работа, ждет сев, и другой — когда, «отсеявшись», вышла молодежь на веселую гулянку, чтобы и кадриль станцевать, и «духовой, симфонический эстрадный самодеятельный оркестр» послушать, и девушкам с парнями переброситься задиристым словом — все это запечатлено в опере ярко, остроумно, талантливо. В сценах этих — права Л. Генина² — схвачена антоновская интонация, мягкая, искренняя, умная, уловлена лукавая антоновская усмешка.

И думаешь: как это раньше никому в голову не пришло вывести на оперную сцену героев

_________

¹ Вспоминается замечание И. Дунаевского, приведенное А. Пэном-Черновым в только что вышедшем литературном сборнике, посвященном композитору: Дунаевский «подчеркивал необходимость вновь узаконить в опере разговорные диалоги для того, чтобы дать место современной лексике языка, для которой еще не найдено музыкального выражения».

² См. ее статью «Ново, талантливо» («Советская музыка», № 7 за 1961 г.).

С. Антонова, написать оперу на сюжет, скажем, «Поддубенских частушек», использовать частушку для передачи чувств и речи людей современного колхозного села? Воистину, на золотую жилу напал Р. Щедрин.

Найти новую и значительную тему в творчестве — часто половина успеха. Если к тому же художник обладает талантом и мастерством, необходимым для реализации новаторского замысла, его произведение становится крупным явлением искусства. Заслуга Щедрина в том, что он открыл и доказал возможность существования оперы, построенной на интонационном материале, который почитали низменным для оперы и применяли лишь в гротескном плане. И это не только частушка в ее многочисленных разновидностях. Вот, к примеру, одна из лучших по музыке сцен первого акта: четыре тракториста, дожидаясь, пока окончится дождь, «режутся» в домино. В их вокальном ансамбле каждый звук «прямо выражает слово»; с лица слушателя не сходит улыбка: как точно и остроумно озвучены незатейливые реплики игроков («Погоди, погоди, погоди, ребята. Дай подумать...» и т. п.). И, что особенно ценно, несмотря на предельную зависимость музыки от речевых интонаций, в ней ощутима внутренняя логическая цельность. В значительной мере этот скорее речитативный, нежели частушечный номер цементируют отдельные присказки частушечного склада («Думай, думай, думай, думай, да не задумывайся; гуляй, гуляй, гуляй, гуляй, да не загуливайся» или «грош да грош, да три деньги положь, на четыре умножь, чепухой подложь»).

Начинается дождь. Музыкальная литература знает немало звуковых картин дождя. Здесь он изображен... фугой. Щедрину удалось нарисовать нечто новое, ранее не запечатленное: монотонный ритм, монотонный тембр (шепот — pizzicato), монотонные вступления голосов, монотонно «говорящие» интонации темы...

Вершина «дождевой сцены» — великолепный мужской квартет. Его мелодия рождена интонацией слова и вместе с тем в нем много от эстрадной ансамблевой песни, джаз-гола, с его чуть гнусавой, инструментальной манерой пения и характерными последованиями словно расплывающихся септаккордов (и то и другое усиливает настроение унылого ожидания). В чем-то, быть может в ритме, чувствуется и связь с частушкой. Использование в опере частушечных и других, новых для оперных сочинений, современных интонаций не являлось для композитора самоцелью. В творчески переплавленном виде этот материал обогатил ладо-гармонический язык, освежил полифоническую ткань, определил новшества в инструментовке сочинения. Если бы мы проанализировали другие сцены и прежде всего развернутую картину гулянья из 2-го акта, то, думается, имели бы основание видеть в опере Щедрина плодотворное развитие глинкинской традиции. Подобно тому, как народный эпос определил не только многое в музыкальном языке «Руслана», но и прежде всего самую драматургию оперы, так и у Щедрина частушка влияет не только на характер музыкальной выразительности, но и на архитектонику произведения, на развитие действия.

И что еще необходимо заметить, благодаря широкому привлечению частушки, изображаемое окрашено в тона очень жизнерадостные, согрето задорной, но незлобивой народной шуткой.

Все сказанное относится к бытовым сценам оперы. Но наряду с ними здесь есть и другие — лирико-драматические. И они особенно важны. По жанру опера Щедрина — лирическая «монодрама» («монодрамы» нынче в ходу!), и первая линия оказывается в значительной мере фоном для второй. Плененный изображением будничной колхозной жизни, слушатель с интересом и сочувствием следит за переживаниями и поступками героини. Но вот с конца второго акта фон как бы расплывается, и все концентрируется вокруг личных взаимоотношений основных персонажей. И тут ощущаешь, что уже раньше в показе этих взаимоотношений слышалась какая-то неестественная нотка. Чем дальше развертывается действие, тем резче ощутима фальшь, тем острее чувство неудовлетворенности из-за досадной неравноценности двух драматургических линий.

В конце своей статьи, говоря о будущей сценической жизни только что написанной оперы, Л. Генина высказала опасение, «как бы жанровая пестрота и простота не заслонили нелегкую судьбу Варвары». Это опасение, к сожалению, оказалось оправданным. Действительно заслоняет. Но причину, думается, нужно искать не в спектакле, а в самой опере.

Попытаемся ответить на главные вопросы, с которыми мы подходим к любому художественному произведению: о чем и ради чего оно создано? Какова вложенная в него идея?

Опера Щедрина посвящена судьбе простой женщины, председателя колхоза Варвары Васильевны. «Толковая, ничего не скажешь. Все умеет — и хозяйствовать, и баранку крутить, и трактор водить, и печь сложить может, и на гармошке играет. Красивая к тому же...», — характеризует ее в начале спектакля Иван Трофимов. Уже много лет поглощена она общественными

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Музыкальный театр

Обсуждаем новые спектакли

М. БЯЛИК

НОВО, ТАЛАНТЛИВО, НО...

Содержание