Выпуск № 12 (277) | 1961 - страница 16

Не приходится доказывать значимость вклада ленинградцев в современное песенное творчество. Секция массовых жанров нашего союза — эта «лаборатория массовой песни» — время от времени проявляет ценную инициативу, вызывающую творческую активность наших композиторов. Живой интерес и решительную поддержку общественности получила, например, инициатива создания произведений, посвященных фабрикам и заводам. Такие песни, как «Здравствуй, Кировский завод» В. Сорокина, «Любите свой завод» (о «Красном Выборжце») В. Соловьева-Седого, «Ижорская девичья» Г. Носова, «Девушки-вязальщицы» Н. Голещанова получили широкое распространение, полюбились народу. Ценным был почин поездки группы композиторской молодежи на целинные земли, на ударные стройки, в результате которых появились песни В. Веселова «У Томи-реки» (о Кузбассе), Н. Шахматова «Огонек одинокий» (об Алтайском крае), С. Слонимского «Марш гидростроителей» (о Боткинской ГЭС).

И все же «состояние жанра» в целом внушает сейчас серьезную тревогу. Как уже отмечалось участниками дискуссии, все еще узок и однообразен круг тем песенного творчества. Все еще однотипны жанровые разновидности, монотонен интонационный строй. Нередки невзыскательность композиторов к качеству литературного текста, небрежность в выборе стихотворной основы песен, неуклюжесть, «внепоэтичность» подтекстовок. Большинство песен похожи друг на друга как близнецы, или, что хуже, как гайки серийного производства. И, что главное, далеко не часто встречается интересный, оригинальный творческий замысел. А между тем именно в этом и прежде всего в этом заложена предпосылка творческой удачи.

У Соловьева-Седого звонкий голос. Он каждый раз легко узнается в «хоре» ленинградских песенников. И не только в силу индивидуальной одаренности автора, но и вследствие индивидуального метода работы, к которому композитор пришел в результате повседневного, сознательно направляемого труда. У него есть несколько излюбленных жанровых разновидностей песен. Но почти в каждой из них привлекает прежде всего своеобразие замысла, своя образная специфика, своя «микродраматургия», свои жанровые и стилевые особенности.

То же было у Дунаевского. Все его песни отмечены «фирменной маркой» — «сделано таким-то». «Песня о Родине», «Марш веселых ребят», «Сердце девичье», «Песенка о веселом ветре», «До чего же хорошо кругом» — все это единственные в своем роде песни. Они породили множество подражаний и даже копий, но это отнюдь не умаляет силы их воздействия, не ослабляет их своеобразия. Конечно, личный талант композитора играет в таких примерах огромную, можно сказать, решающую роль. Но не один только талант. Есть талантливые песенники, которые остаются авторами одной песни или же одной категории песен, повторяя собственную единичную удачу, делая из нее пожизненную профессиональную «ренту». Дело здесь еще и в том, что при наличии большого таланта и профессионального мастерства и Дунаевский, и Соловьев-Седой — это новаторы жанра, озабоченные перспективой его развития, совершенствующие его «художественное вооружение».

К сожалению, большинство наших песенников настойчиво отстраняется от наступательной тактики в творчестве, «эксплуатируя» чужие находки, повторяя и варьируя уже сложившиеся приемы, иногда далеко не лучшего образца.

Существует правильное мнение, что одна из главных причин этого — обособленность, замкнутость песенников внутри наших творческих организаций. В любом союзе композиторов есть немало авторов, ничего, кроме песен, не пишущих. И это почему-то считается закономерным в то время, как нельзя представить себе нормально развивающегося композитора, который писал бы одни только фуги или сонаты. Напиши талантливый песенник несколько фуг, и у него начнет «развязываться» полифоническая техника. Напиши он несколько инструментальных пьес, и у него разовьется «культура аккомпанемента», ощущение и понимание необходимой «фактурной специфики». Поработай он над оперным или симфоническим фрагментом, над приемами сонатной или вариационной разработки, и он овладеет методом тематического развития.

Серьезным тормозом развития песенного жанра мне представляется также ограниченное толкование понятий простоты, доходчивости, народности в музыке. «Массовое должно быть предельно доступным». Из этой верной посылки нередко делается совершенно неправильный вывод. Доходчивое оказывается отождествленным с банальным, простое — с элементарным и примитивным.

Есть что-то оскорбительное для массы любителей музыки в той нарочитой простоватости (ее отнюдь нельзя отождествлять с истинной простотой в искусстве, никогда не отделимой от оригинальности и свежести), которая отличает многие песенные мелодии и тексты. Еще в 1934 году на Первом съезде советских писателей Горький говорил о том, что наступает время, когда читатель-

становится умнее писателя. Эти слова вспоминаются мне, когда я вижу попытки иных композиторов-«массовиков» приноровиться к воображаемому ими эстетическому уровню народа. Они сплошь и рядом забывают о том, что критерии народности в искусстве диалектически подвижны, чужды застылости. В наших социалистических условиях они развиваются не только из года в год, но буквально со дня на день. Любителям музыки и неуютно и неловко бывает в предлагаемых им некоторыми нашими авторами «детских одеждах», из которых они давным-давно выросли. В таких случаях «адресат» иной раз в своей профессии работает уже в счет нормы выработки грядущих лет и живет широкими перспективами будущего, а «адресующийся» к нему композитор никак не может выйти из «творческого стандарта» сороковых или даже тридцатых годов.

К чести наших песенников следует сказать, что многие из них осознают отставание своего жанра от требований, жизни. Но нельзя искать выход из создавшегося положения только в помощи извне. Говорят, что следует увеличивать ряды авторов песен за счет привлечения композиторов, работающих в других жанрах. Это, конечно, верно. У нас в Ленинграде отряд песенников мог бы быть пополнен и теми, кто выступал с хорошими боевыми песнями в годы Великой Отечественной войны, а потом совсем отошел от этого жанра — О. Евлаховым, В. Маклаковым, М. Глухом, А. Владимирцевым; и нашими оперными композиторами — А. Пащенко, Д. Френкелем; и авторами многочисленных романсов и вокальных циклов — А. Животовым, И. Адмони, И. Габараевым; и симфонистами, и «камерниками» — В. Салмановым, Г. Уствольской, И. Шварцем, А. Лобковским; и авторами произведений для оркестра народных инструментов — Н. Осетровой-Яковлевой, В. Бояшевым, А. Емельяновым, и, наконец, самым юным нашим пополнением — С. Слонимским, Т. Ворониной, В. Веселовым, А. Пресленевым.

Не приходится сомневаться в том, что такой широкий «призыв в песню» был бы одинаково плодотворен, как для обновления жанра в целом, так и для обогащения метода композиторов. Но, к сожалению, часто случается, что, «приходя в песню», иные композиторы быстро утрачивают свойственный им индивидуальный почерк, сложившийся в работе над произведениями других жанров, и подчиняются распространенному в песне стандарту.

И, кроме того, гораздо более действенной была бы «реформа» песни «изнутри». Нужно решать большие эстетические, а соответственно и профессионально-технологические задачи, четко определить облик сегодняшнего героя песни, обстоятельно разработать проблемы мелодического развития и формы.

Герой песни. Кто он? Чем он живет? Каковы его мысли и чувства? Разумеется, у него очень широкий политический, культурный, духовный кругозор. Он интересуется многим, можно даже сказать — всем. Конечно же, он не всегда один и тот же, ибо он вообще не один. Их много, наших героев. Это люди, имеющие в себе все предпосылки для, говоря словами новой программы КПСС, «всестороннего гармонического развития личности». Общие черты, объединяющие передовых советских людей, сочетаются в них с ярко индивидуальным, с неповторимо личным.

Похожи ли на таких героев нашего времените, от лица кого сложены многие массовые песни? Редко. Подлинные герои в песне единичны. Их окружают и оттесняют «безличности», настроения и чувства, не только чуждые, но и прямо противопоказанные им. Например, внешняя декларативность.

Вот «Песня о Ленине» М. Феркельмана — Н. Тихомирова. Все, о чем поется в этой песне, абсолютно правильно и оспариванию не подлежит. Но не бросается ли здесь сразу в глаза однотипность, чтобы не сказать — стереотипность, выражений, присущих скорее языку газетной передовой? В стихах нет ни живого образа Ленина, ни личного авторского отношения к теме. Удивительно ли, что на бездушный текст композитор, отнюдь не обделенный талантом, «ответил» столь, же равнодушной музыкой?

Другой пример — песня В. Волошинова — Б. Кежуна «Мир народам!». Взята очень ответственная, можно сказать, самая актуальная тема. Но решена она поверхностно, без попытки трактовать ее по-своему, иначе говоря — вне индивидуального замысла. «Вставайте, люди!», «Вперед, люди всех земель и стран!», «Вставайте, все люди труда!» — такими возгласами насыщен весь, текст. И одаренный, вдумчивый композитор откликнулся на «общие места» текста столь же «общими местами» музыки.

Оговорюсь: в песнях-плакатах (а к этой жанровой категории относятся оба произведения, о которых шла речь) вполне допустимы и прямолинейность, и лозунговость, и лаконизм высказывания. Все дело в чувстве меры, в обязательности; для художественного произведения некоей оригинальной «изюминки».

Другое отступление в песне от психологии героя нашего времени — это обилие мелких, а подчас даже и «мелочных» чувств. Песни о любви — они, разумеется, не только зако-

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание