Выпуск № 9 (226) | 1957 - страница 73

Легкий путь! Чего стоит разгромить «эстетов» и «снобов», разгромить людей, выступающих «против идейности нашего искусства»?

Главным и, по их мнению, достаточным свидетельством высокого качества спектаклей московской оперетты руководители театра почитают статистику посещений. Предполагается, видимо, что художественная ценность спектаклей, на которые ходит зритель, тем самым безоговорочно доказана. Но доводы цифр применительно к искусству — опасные доводы, и они всегда нуждаются в дополнительном анализе. Можно ли утверждать, что коль скоро зритель, как у нас принято говорить, «голосует» за тот или иной спектакль, то общественность должна отказаться от всякой критики этого спектакля?.. Тот, кто внимательно следил за работой недавних съездов художников и композиторов, не мог не обратить внимания, что одной из важных тем развернувшихся дискуссий был вопрос об эстетическом воспитании масс.

В. Канделаки и Г. Столяров пишут: «зрители любят оперетту». С этим никто не спорит: конечно, зрители любят оперетту! Но это открывает перед мастерами жанра музыкальной комедии два пути. Либо — работать, как работается, — театр оперетты в Москве один, у зрителя просто-напросто нет выбора, и театр уже хотя бы по одному этому не будет пустовать. Либо — не обольщаться этой любовью, не делать скидок на нее, а видеть в ней источник особого уважения к своему зрителю. Мало того. Театр оперетты может, а порой даже обязан вступать в конфликт с частью своих зрителей. Он должен быть «чуточку впереди» (выражение Ленина). Его долг — ломать плохие привычки, бороться за повышение эстетического вкуса. Мы с интересом прочли сообщение о том, что для Театра оперетты работают над новыми произведениями Д. Шостакович и Д. Кабалевский. Так разве встреча с этими композиторами не поставит новых художественных задач перед коллективом? Разве не привлекут в театр эти будущие спектакли новые категории зрителей? И разве их непривычность — а она непременно будет — не отвадит от театра некоторых «поклонников» дурных опереточных традиций?

Наши оппоненты обиделись за зрителей, сочтя оскорбительным замечание об их эстетической пассивности. Что вкладывали мы в это понятие? Да только то, что довольно значительная часть посетителей Театра оперетты еще не научилась со всей определенностью отрицать плохое, что зрители еще многое прощают своему любимому театру.

Присмотритесь к своей аудитории, а не прячьтесь за ее спину! Воспитывайте хорошие вкусы, а не потакайте дурным!

У нас нет желания дискутировать с В. Канделаки и Г. Столяровым по каждому пункту их письма. Укажем лишь на некоторые примеры явных передержек в изложении наших мыслей.

«Хореография в оперетте тоже одна из очень интересных проблем», — в назидание нам пишут В. Канделаки и Г. Столяров, желая поставить в вину то, что мы не коснулись этого вопроса, и тем самым намекнуть на «непрофессиональность» нашей статьи. Но разве не очевидно, что писали мы не о балете и не о вокальном мастерстве, что у статьи нашей была четко обозначенная тема, свой круг вопросов. Мы имели своим предметом прежде всего этическую сторону дела. Нас интересовало отношение актеров к своему труду. Нас интересовали вопросы вкуса и общей сценической культуры. Ясно, что от статьи, задуманной таким образом, нельзя требовать разработки специальных, узко профессиональных проблем. Да, нас не интересует в данном случае, какие именно па делает та или иная балерина. Нас прежде всего беспокоит то обстоятельство, что в спектаклях Московского театра оперетты балетные сцены часто бессодержательны, пышны и не в меру традиционны. Может быть, иные товарищи полагают, что эти сцены имеют высокую эстетическую ценность? Может быть, стоит скрестить критические копья и спорить о том, хорош ли, к примеру, танец «Похищение баядеры» из «Марицы»? Но В. Канделаки и Г. Столяров предпочитают не вступать в спор по существу.

Дальше. В. Канделаки и Г. Столяров отмахиваются от проблемы режиссуры, высмеивая нас за внимание к ней. Это

внимание кажется им преувеличенным, незакономерным. Неужели же наши оппоненты в самом деле думают, что роль режиссера в оперетте подсобна, второстепенна? Разве не очевидно, что мы имели в виду не обязанности разводящего, а большую режиссуру, без которой так плохо нашей оперетте? Разве ученику В. И. Немировича-Данченко В. Канделаки не ясно, что речь идет именно о такой режиссуре?

Наконец, В. Канделаки и Г. Столяров считают, будто бы критика в нашей статье направлена на «идейную сторону советских оперетт», будто мы почитаем идейность лишь «нагрузкой к концерту», «разрушающей хрупкую ткань искусства».

Что же, нам брошено серьезное обвинение. Но присмотримся поближе, как оно сфабриковано.

В нашей статье недвусмысленно и, как кажется нам, достаточно ясно говорится о недопустимо низком литературном качестве текстов многих оперетт, текстов, которые, как правило, не имеют художественной ценности и превращаются в словесную нагрузку при музыке. Мы осуждаем «ту тяжеловесную мнимо-проблемность, которая чужда самой специфике этого жанра и которая вошла в ваш дом, как слон в посудную лавку, разрушая хрупкую ткань искусства»... Зачем же производить такую недобросовестную подмену понятий и в отрицании мнимой проблемности видеть отрицание идейности, а за критикой низкого качества либретто усматривать подозрительные «идеологические позиции авторов»?

Словно предвидя возможность подобных передержек, мы писали далее: «Мы за поиски новых тем в оперетте! Мы за расширение ее возможностей! Мы за ее идейность (подчеркнуто в тексте). Но только надо всегда помнить, что оперетта — искусство романтическое, что ее герои всегда чуть-чуть приподняты над землей, что средства социальных характеристик здесь совсем иные по сравнению с драмой».

Просим извинить за длинную цитату, но, право же, у людей, которые не читали нашей статьи, создастся более чем искаженное представление о ней по изложению наших критиков.

Мы не обольщаемся! Вполне возможно, мы были кое в чем и не правы. Но мы стремились говорить о серьезных вещах и ожидали в ответ услышать суждения пусть противоположные, но подкрепленные фактами, доводами, раскрывающими творческую позицию наших оппонентов. Творческой полемики с руководителями театра не получилось. Ее нет. Есть жалобы на наш тон, есть отрицание фактов, есть, наконец, желание взять под сомнение наши исходные идейные позиции. Вместо разговора по существу — жупел: бездоказательное обвинение в безидейности.

Не будем гадать, как сложатся далее отношения Театра оперетты и критики. Но в какую бы опалу ни попали здесь рецензенты, эта опала наверняка не коснется М. Иофьева, критика, открыто выступившего со знаменем защитника театра. Это естественно, что у театра есть свои защитники. Мы ни в коей мере не собираемся над этим иронизировать. Только давайте разберемся со всей объективностью, за что любит М. Иофьев Театр оперетты, нужна ли, полезна ли коллективу такая любовь.

Мысль статьи М. Иофьева сводится к следующему: мы, мол, не любим оперетту, не понимаем, не чувствуем специфики ее жанра, а потому не имеем морального права о ней писать. И далее М. Иофьев объявляет наше выступление формальным, построенным на искусственном приеме. Выбрав для себя позицию неискушенного зрителя, мы — по мнению М. Иофьева — хотели «взглянуть на оперетту свежими глазами Наташи Ростовой» и, став рабами приема, отошли от истины.

Верно ли исходное утверждение М. Иофьева? Думаем, что нет. Прежде всего, Толстой приводит Наташу в оперу вовсе не для того, чтобы показать нам восприятие неискушенного зрителя. У Толстого это лишь способ отрицания оперы как таковой, отрицания жанра, всей системы его условностей. Если хотите, Толстой здесь сознательно идет на психологическую натяжку, ибо именно детское восприятие характеризуется абсолютной верой в истинность всего происходящего на сцене! Для эстетически неподготовленного зрителя магия возникает даже

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание