Выпуск № 10 (335) | 1966

в Большом театре под управлением Н. Голованова. Я помню, как мы, группа молодых музыкантов-студентов (среди них были В. Шебалин, Л. Оборин, Ю. Никольский, М. Старокадомский), буквально затаив дыхание, слушали это произведение.

Нас покорила огромная эмоциональная насыщенность, сила драматического высказывания, импульсивная динамичность этой симфонии, а главное, мы ощутили в ней дыхание современности, историческую судьбу русского интеллигента, захваченного вихрем революции. Ошеломляющее впечатление произвело драматургически смелое сопоставление в финале боевых песен Великой французской революции «Карманьолы» и «Ça ira» со средневековым мотивом «Dies irae» и русским духовным стихом... Всем своим существом мы почувствовали, что линия русского симфонизма нашла ныне свое продолжение, и в лице Мясковского мы увидели прямого наследника и продолжателя симфонизма Чайковского, Бородина, Глазунова.

Именно после этого концерта взволнованная симфонией группа учеников Катуара перешла в класс Мясковского. Не скрою, что это обстоятельство Георгий Львович переживал очень тяжело. И хотя для меня было чрезвычайно заманчиво оказаться учеником замечательного композитора, кумира тогдашней молодежи, я не посмел последовать за своими товарищами и покинуть класс Катуара, которого очень уважал. В 1925 году в консерваторию поступил Кабалевский. Мы оказались с ним в одном классе по фортепиано у А. Гольденвейзера и по композиции у Катуара.

И вот внезапно, в конце учебного года, мы лишились своего учителя. Как уже было сказано выше, мы единодушно решили «проситься» в класс Мясковскому. С этой просьбой мы к нему и обратились. Наш разговор с ним, как об этом вспоминает и Кабалевский, состоялся в консерватории на лестничной площадке. Узнав, что мы занимались до этого у Катуара, Николай Яковлевич сказал: «Это очень хорошо. Катуар — превосходнейший педагог. Все те из моих учеников, что пришли ко мне от него, обладают отличной подготовкой, ощущением ладогармонических тяготений и логикой движения музыкальной мысли», — и в заключение спросил: «Работать будете много, усердно?»

* * *

Осенью 1926 года вместе с Кабалевским мы впервые переступили порог класса Мясковского. Впрочем, это неверно сказано — «класса». Николай Яковлевич в то время занимался (как и многие другие профессора, в частности Глиэр и Катуар) у себя на дому. Поднявшись по лестнице, мы с некоторым трепетом задержались на лестничной площадке. На наш звонок дверь открыла симпатичная женщина с простым, открытым русским лицом. Это была сестра Мясковского, Валентина Яковлевна. Войдя в полутемную переднюю, мы в нерешительности остановились, но в это время из внутренней двери, закрытой ковром, как пологом, показался Николай Яковлевич.

— Пожалуйста, проходите, — сказал он, отвешивая нам низкий поклон и приведя нас этим в смущение. Мы вошли в комнату, чуть не половину которой занимал большой рояль. Стены были заставлены полками с нотами и книгами (нот было особенно много). В глубине стояла тахта, служившая, очевидно, ночью и постелью. В некотором отдалении от рояля находилось глубокое, так называемое «вольтеровское» кресло. А на рояле в вазе стояли цветы. Лишь потом мы узнали, как любил Николай Яковлевич цветы и что почти всегда заботами Валентины Яковлевны его комната бывала украшена живыми цветами.

— Ну-с, познакомьте меня, если вам не трудно, со своим творчеством, — добавил Николай Яковлевич после кратких расспросов и тем самым поверг нас в еще большее смущение. До сих пор мы привыкли, что в нас видели учеников, выполняющих школьные задания, а сейчас к нам явно обращаются как к композиторам, чуть ли не как к коллегам.

Мы стали играть Николаю Яковлевичу свои вещи. Оказалось, что некоторые из них он уже знал, прослушав их исполнение на ученических вечерах. Не прошло и часа, как мы уже вполне освоились с обстановкой. Наша беседа с профессором перешла на общемузыкальные темы. Николай Яковлевич интересовался нашими впечатлениями от вчерашнего концерта в Большом зале консерватории, задавал как бы невзначай вопросы о тех или иных произведениях. Только много позже мы поняли, что он хотел «прощупать» степень нашего знакомства с музыкальной литературой, основательность наших знаний. Мясковский, человек широких взглядов (это мы осознали много времени спустя), ценил в ученике широту общекультурного горизонта. Мы уходили от Николая Яковлевича с чувством большого внутреннего удовлетворения, под большим впечатлением его уважительного отношения, внутренне покоренные его спокойной сдержанностью, простотой обращения и душевным тактом.

Но при выходе, в передней, он снова заставил нас неимоверно смутиться, начав подавать нам пальто. В ответ на наши протесты Николай Яковлевич твердо заявил: «Когда я приду к вам в гости, вы будете подавать мне пальто, а сейчас вы у меня в доме, извольте подчиняться». (Добавлю, что такая сцена неизменно повторялась при всех посещениях квартиры Николая Яковлевича.)

«Так начался, — говоря словами Кабалевского, — важнейший период нашей жизни, как и жизни многих других композиторов, которым посчастливилось учиться у этого редкого музыканта-педагога»¹.

* * *

Наши занятия происходили два раза в неделю — по вторникам и пятницам. Приходили мы по-прежнему вдвоем, вместе с Димой Кабалевским, в четыре часа дня. Перед этим у Николая Яковлевича был час послеобеденного отдыха. Иногда мы заставали его еще отдыхающим. Николай Яковлевич вскакивал и быстро приводил себя в порядок. Мы начинали просить у него извинения, что потревожили его, а он отвечал: «Напротив, это я должен вам выразить благодарность, что вы меня вовремя подняли. Так ведь не трудно превратиться и в Обломова», — добавлял он, потешно вытягивая лицо и закатывая глаза кверху, и слегка поворачивая их из стороны в сторону.

Мы никогда не пропускали своих занятий. Каждый урок был для нас событием.

Николай Яковлевич не любил слушать произведение по небольшим отрывкам, предпочитая знакомиться с ним в целом, например целую часть сонаты или ее значительный раздел (экспозиция, разработка). Поэтому, если кто-либо из нас успел сделать слишком мало, то показывал лишь тот, кто сделал больше. Вместе с нами часто бывала Варя Гайгерова, так же как и мы перешедшая в класс Мясковского после смерти Катуара. Гайгерова была одаренным композитором, очень искренним в своей музыке, и прекрасным человеком, наделенным замечательными душевными качествами, добротой, ласковой приветливостью, чувством товарищества и какой-то внутренней красотой. К сожалению, ее человеческая судьба складывалась тяжело, и жизнь ее закончилась весьма преждевременно.

Знакомясь с произведением своего студента, Николай Яковлевич редко находился рядом с ним у рояля. Обычно он усаживался в свое любимое кресло, порой закрывал глаза, чтоб ничто не мешало ему внимательно и сосредоточенно слушать, иногда просил снова повторить сыгранное произведение, затем выносил свое суждение. И здесь нельзя было не поражаться точностью его «диагноза». Его замечания, так сказать, били в точку. Они всегда оказывались лаконичными и неопровержимо верными. При этом Николай Яковлевич редко вникал в детали изложения, гармонических подробностей и т. п. Интересовал в первую очередь тематический материал, его использование и развитие и общая архитектоника произведения. Большое значение придавал он структуре разработки в сонатном цикле, непрерывности его развития, целеустремленности, убедительности достижения кульминации и правильности места этой кульминации в общей структуре произведения.

Иногда он говорил:

«Почему вы делаете остановку перед побочной партией? Ваш материал допускает возможность и даже просто подсказывает целесообразность непосредственно влиться в нее, без всяких цезур».

«Кульминация в разработке наступила слишко рано. Вы далеко еще не использовали возможности нарастания внутренней динамики взятого вами движения».

«Вы строите коду финала на материале среднего эпизода Andante. Это неплохо и вполне уместно. А подключите-ка сюда в виде контрапункта тему главной партии первой части, ее можно дать в увеличении. А вот фигурация струнных приобрела бы гораздо большее значение, если б была построена не на свободном материале, а на интонациях первой темы финала. Попробуйте все это сцементировать (вы сумеете это сделать), и кода получится просто отличной».

_________

¹Н. Я. Мясковский. Статьи. Письма. Воспоминания. Т I. М., «Советский композитор», 1959, стр. 283.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание