во дворе над хутором, переполненным свадебным гомоном, — лунная ночь. Правда, хотя песня и пронизана струей свежего воздуха, хотелось бы в ней услышать еще более чистые, естественные, «необтесанные» краски.

До сих пор динамика цикла все время нарастала. В последних же песнях — «Бобыль-безземелец» и «День вдовы» — напряжение спадает. Здесь запечатлены образы бедного, целыми днями постукивающего молотком бобыля-сапожника и гнущей спину на картофельном поле вдовы, озабоченной будущим своих сыновей.

К сожалению, финал цикла значительно уступает предыдущим номерам. Он должен был бы продолжить и развить многообещающие «образные заявки» и «Утра батрака» и «Свадьбы». Эти заявки так и остались не полностью реализованными...

Циклы Нормета привлекают прежде всего разноликостью образного мира. Перед слушателем проходит целая галерея характеристик, свидетельствующая о даре графика-портретиста, который явно ощущается у композитора.

По традиции эстонской вокальной лирики в циклах представлены сочные колоритные жанровые сценки и поэтичные картины природы. Как обычно, оживают облака и ветер, каштаны и сосны, обретая человеческие достоинства и слабости.

Нормет пытается расширить привычную сферу психологических переживаний. Мы встречаем в его музыке образы, исполненные тонкой иронии и острого гротеска, усталой отрешенности и стихийного восторга. Конечно, в этом композитору значительно помогают поэты, к которым он обращается (от классика Семпера до совсем молодого Руммо), — поэты, наделенные ярким ассоциативным мышлением.

Разнообразие характеристик вызвало к жизни разнообразные выразительные приемы, прежде всего в вокальной партии. В зависимости от содержания автор использует речитатив ариозного типа, мелодию широкого дыхания или гибкую декламацию.

Мы заглянули в несколько тетрадей романсов Нормета. Они очень непохожи. Но есть у них и общее: вера во всепобеждающую силу человека. Именно эта вера характеризует Нормета как подлинно современного художника.

В РАЗМЫШЛЕНИЯХ И СПОРАХ

В. Конен

О прошлом и настоящем

Новый взгляд на старые истины — именно так я оцениваю важнейший для меня результат пребывания на фестивалях Баха и Генделя, состоявшихся в ГДР летом нынешнего года. И прежде всего это относится к хоровому искусству.

Программы фестивалей были составлены широко; наряду с творчеством Баха и Генделя прозвучали также произведения их предшественников, современников и последователей. Преемственные нити от классиков XVIII столетия выявились в двух направлениях: с одной стороны, к полифонистам ренессансной эпохи, с другой — к композиторам нашего века. В этой огромной музыкально-исторической панораме на первое место выступила хоровая музыка.

Наше знакомство с такой музыкой в большой мере основывается на радиотрансляциях или грампластинках. А между тем даже лучшие из них не дают полного представления о художественной сущности первоклассного хорового исполнения. Тончайшие нюансы в смешении тембровых красок, которые составляют красоту хорового звучания, чистота интонирования при массивной фактуре, безупречное звуковое равновесие между группами, участвующими в полифоническом развитии, — все это настолько «загрязняется» и искажается в механической записи, что судить по ней о художественных возможностях хорового искусства невозможно.

А я не боюсь впасть в преувеличение, когда говорю, что исполнение некоторых хоровых шедевров на фестивале (например, «Страстей по Иоанну» Баха в Томаскирхе под управлением Эдгарда Мауэрсбергера, «Военного реквиема» Б. Бриттена в исполнении хора и оркестра Лейпцигского радио под управлением Герберга Кегеля или «Иуды Маккавея» Генделя в трактовке дирижера Берлинского радиооркестра и хора Гельмута Коха) было потрясающим, как только может потрясать музыкальное искусство.

Кроме вышеупомянутых произведений, программы включали множество мотетов и кантат Баха, ораторию Генделя «Сусанна», мотеты Шютца, «Первую Вальпургиеву ночь» Мендельсона, Духовные напевы и Хоральную кантату Регера, мотеты и части месс Окегема и Палестрины, мадригалы Монтеверди, Орландо Лассо, Джезуальдо, кантаты Телемана, Цельтера и другие.

В этой далеко уходящей перспективе ясно вылилось общее начало, которое роднит произведения, принадлежащие не только к различным школам, но и к весьма отдаленным друг от друга историческим эпохам.

Какое же начало, заключенное в хоровой музыке, наиболее полно выражено средствами многоголосного пения? И чем созвучно это искусство нашему веку?

Ответ на этот вопрос потребует широкого исторческого взгляда на всю современную культуру.

На протяжении трех с половиной столетий, по существу начиная с Монтеверди, центральной темой музыкального творчества был внутренний мир человека. В том или ином освещении — более лирическом или более драматическом, жанрово-бытовом или философском — именно на нем сосредоточивали свое внимание композиторы последних трех столетий. Пёрселл и Скарлатти, Глюк и Гайдн, Моцарт и Бетховен — все они говорили о чувствах, страстях, впечатлениях и мыслях человека. В XIX столетии особенно усилилась тенденция подчинить музыкальное творчество раскрытию глубин переживаний отдельной личности.

Поворот музыкального искусства к теме «героя» впервые совершился на рубеже XVI и XVII столетий и был неразрывно связан с возникновением оперы. Это обстоятельство повлекло за собой особую, новую для того времени и прочно утвердившуюся сферу распространения профессионального композиторского творчества — театральную сцену

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

В РАЗМЫШЛЕНИЯХ И СПОРАХ

В. Конен

О прошлом и настоящем

Содержание