Выпуск № 5 (318) | 1965 - страница 30

мальчишка с горящими глазами, а в середине — Жанна, как Свобода, поднявшаяся на баррикады Парижа в картине Делакруа. Залп. И, не допев своей песни, склоняет голову Ременник. Снова залп — и навстречу пуле шагнул Сашко, присев у ног Жанны как бы от недоумения и протеста. Опять подана команда. И, алая костянка Жанны никнет в ее руках, как боевое знамя, прикрывая павших... А вслед за этим идет героическая клятва котовцев и французских моряков — то единение сил революции, ради которого погибла Лябурб.

С другой стороны, режиссер сумел обличить мелкоту и грязную накипь на душах буржуа, сорвав с них маску.

Ой Одесса-мама,
Что с тобой случилось:
На каждой улице
Совсем другая власть.

Когда эти слова поют перепуганные мещане и буржуа, отгороженные от зала прутьями ограды, то мысль авторов и режиссера совершенно ясна: трусливые обыватели оказались словно пленниками родного города.

Да, в Одесской оперетте не ищут легких путей для героев и приблизительных мотивировок их поступков, оправдываясь: это, мол, оперетта. Ее спектакли очень разные. Но одесситы понимают, что путь к веселому и жизнерадостному всегда лежит через постижение человеческой психологии. За каждым опереточным положением, смехотворной выходкой, поступком, на первый взгляд входящим в вопиющее противоречие с логикой, в этом театре ищут характер, душевную силу и как контраст — человеческую слабость, иногда глупость, безволие. Слово здесь принадлежит актерам...

Ю. Дынов. Премьер труппы. Певец с хорошей внешностью и красивым голосом. Он умеет весело и непринужденно вести сцену. Особенно если в ней есть интересное актерское задание. Чем труднее задача, тем собраннее артист. Сегодня в «Лисистрате» он и С. Крупник (Стильбониде) вдвоем «тянули» сценически достаточно разболтанный спектакль.

Ликон Ю. Дынова — поэт и воин, политик-гуманист. Сознаемся, когда его нет на сцене, в спектакле не хватает человека, за мыслью ко-

Ю. Дынов — Франсуа, Б. Никитин — Де-ля-Мар, А. Пославский — Роже.
«На рассвете» О. Сандлера

торого интересно следить, разделять его чувства... Это уже немало.

Его Гайлорд («Цветок Миссисипи») не просто ковбой из породы сорви-голова, которых мы довольно часто встречаем в голливудовских фильмах, а прежде всего незаурядная натура. Даже такой комедийный трюк, как то, что Гайлорд становится актером, чтобы быть ближе к девушке, в которую он влюбился с первого взгляда, в интерпретации Дынова выглядит как неожиданное открытие артистического таланта в характере объездчика диких коней.

В таланте Дынова много патетичности и огненной лавы чувства. Поэтому ему особенно удаются такие роли, как Франсуа («На рассвете»), в которой есть определенная направленность, где эмоции развиваются вместе с гражданственностью.

Именно поэтому такое неизгладимое впечатление оставляет он и в обозрении «Одесса — мой город родной», когда запевает «Бухенвальдский набат» В. Мурадели. Это не воспринимается как концертный номер. Перед зрителем пели узники Бухенвальда. И когда медленно и неотвратимо железные прутья, упавшие сверху, отделили Дынова от его товарищей, показалось, что только он один вырвался на свободу, чтобы рассказать о трагедии лагеря смерти...

У Дынова легко воспламеняющийся темперамент. Даже в партию, которую надо провести легко, шутя, он вкладывает нередко такую насыщенность переживаний, которой может с избытком хватить на всех участников спектакля. Как никому, Дынову нужны новые и совершенно определенные роли. Такие, которые увели бы его от круга слишком открытых эмоций, «укротили» темперамент. В частности, ему, конечно, надо играть Хиггинса...

М. Демина. Графиня Юлиана («Сильва»). Сколько мы уже видели Юлиан. Даже Ханну Хонти. А у Деминой это совсем другая история, другой человек, проживший жизнь с сожалением, которое, кажется, не оставляло ее ни на миг. В этом чувстве и бесправие актрисы, и боязнь нищеты и одиночества, и эфемерная погоня за личным счастьем. Образ почти трагический. Идет бурный финал второго акта. Сильва объявляет свое настоящее имя. А в широко раскрытых глазах графини Юлианы стоят слезы. Она все понимает. Даже, может быть, больше, чем ей бы самой хотелось: она понимает, что Сильва должна уйти. Потому что Эдвин, хотя и ее сын, но он — Воляпюк. Не достаточно ли этой графской семье одной жертвы? И ничего нет удивительного в том, что в третьем акте зрители больше заинтересованы судьбой Юлианы и Ферри. Это их трогает больше, чем Сильва и Эдвин. Отчасти потому, что всем известна счастливая развязка их ссоры, но больше всего потому, что банальная роль «комической старухи» прочитана как человеческая драма.

Ю. Дынов — Кармелло, Л. Сатосова — Анина.
«Ночь в Венеции» И. Штрауса

И неожиданное превращение — Титовна в оперетте Т. Хренникова «Сто чертей и одна девушка», маленькая, сухонькая старушка с каким-то гнусавым голосом. Все где-то шмыгает, все видит, все слышит, подкрадется так, что и не заметишь. Ведь не ведьма, не преступница, ни-

В. Применко — Ферри, М. Демина — Юлиана.
«Сильва» Кальмана

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Ю. Дынов — Франсуа, Б. Никитин — Де-ля-Мар, А. Пославский — Роже.«На рассвете» О. Сандлера

Ю. Дынов — Кармелло, Л. Сатосова — Анина. «Ночь в Венеции» И. Штрауса

В. Применко — Ферри, М. Демина — Юлиана. «Сильва» Кальмана

Содержание

Ю. Дынов — Франсуа, Б. Никитин — Де-ля-Мар, А. Пославский — Роже.
«На рассвете» О. Сандлера

Ю. Дынов — Кармелло, Л. Сатосова — Анина.
«Ночь в Венеции» И. Штрауса

В. Применко — Ферри, М. Демина — Юлиана.
«Сильва» Кальмана