Выпуск № 5 (318) | 1965 - страница 31

М. Демина — Титовна.
«Сто чертей и одна девушка» Т. Хренникова

кого не убила, но чувствуешь — садистка, душу выматывает. И все с поклонами. Такую святость на себя напустит, прямо божья угодница. Комара не задавит, через тропочку муравьиную перешагнет, а человека изведет во славу господа и не вздрогнет.

Сколько бы ролей ни играла Демина, ее героини всегда разные и всегда очень индивидуальные. У нее нет образа, сделанного, приблизительного; эпизода, в котором не было бы отработано все до мельчайшего нюанса...

И. Иванова. Галя в оперетте «На рассвете». Гимназистка в сером платье, полюбившая матроса-большевика Ивана Голубничего. Она многого не понимает, всего боится, но она — любит. И наивно-восторженные мысли Ивана становятся ее мыслями. Постепенное возмужание своей юной героини, ее сознательность в выборе своего пути играет Иванова. В мягком лирическом таланте певицы начинает слышаться характерная нота. Лирика обретает черты суровости, стойкости перед жизненными невзгодами. Говорят, она очень хороша в роли Веры Холодной, но ее путь — к Жанне.

М. Демина — «композитор».
Обозрение «Веселая история»

Пассивные, безвольные героини, потерянные в водовороте жизни, могут найти в Ивановой тонкую и трогательную исполнительницу. Но в ее лирике начинают проявляться патетические нотки. И они не должны заглохнуть.

Е. Дембская. Негритянка Квения («Цветок Миссисипи») и миссис Хиггинс, Лидина мама («Веселая история») и Вера Холодная («На рассвете»)... Разные роли и диаметрально противоположные характеры. Пожалуй, их объединяет одно — выразительность голоса и красота сценического облика. Но красота эта не одинаковая.

В красивом смуглом лице Квении живет человеческая гордость и воля, воля, вероятно более сильная, чем у ее мужа Джоэ (Н. Удод); ее можно убить, но нельзя сломать. В красоте миссис Хиггинс разлита спокойная ироничность. Она роднит ее с Генри. И чем упрямее сын этого не замечает, тем острее и целенаправленнее стано-

В. Применко — Генри Хиггинс, Е. Дембская — миссис Хиггинс.
«Моя прекрасная леди» Лoy

вится умная и доброжелательная ирония матери...

Красота Веры Холодной словно надломлена печальной, тусклой осенью. Это красота никнущего увядания, пронизанная грустью несбывшейся мечты, бессилия и пассивности слабого существа, насильно вырванного из искусственного тепла оранжереи.

В. Гузар. На сцене в «Ночи в Венеции» смеялся карнавал. Веселая, все знающая толпа закрутила в водоворот двоих, не подозревающих о том, что происходящее вокруг подстроено и предусмотрено.

Как ни странно, но одним из таких наивцев оказался сам герцог — В. Гузар. Его все удивляет, приводит в трепет и восхищает. Больше всего — женщины. Вся фигура герцога, одетая в голубой атлас, «живет» в разных плоскостях: ноги влекут его в одну сторону, глаза в другую, а руки, капризно сжимающие набалдашник изящной трости, уводят куда-то в третью. И бедный властелин города Венеции никак не может понять, куда же, собственно говоря, его собственное величество намеревается проследовать. От этого он расстраивается, топает ногами и обиженно надувает губы, цедя сквозь зубы приказы, облеченные в интонацию униженной просьбы, и просьбы, подкрепленные интонацией приказа.

Соединение очень разных и почти несовместимых черт: унылой изысканности, властной безвольности и элегантной никчемности — создавало неповторимый комедийный характер, который никак не мог соотнести свое «хочу» с «могу».

И вдруг В. Гузар — Ременник в «На рассвете» — спокойный, деликатный, не то что незаметный, а скромный. Рядом с Котовским почти невзрачный, рядом с Сашко — просто очень пожилой человек.

Не волнуется даже тогда, когда встревожена Жанна. То ли потому, что считает невозможным показать женщине свое волнение, то ли потому, что непоколебимо убежден: волнение не минует подпольщика. Так он и проходит через спектакль вплоть до сцены расстрела простым и спокойным тружеником революции.

А Бокар в «Цветке Миссисипи»! Умный, цепкий, презрительный взгляд на толпу. Взгляд клоуна, о котором слишком часто забывают, что он человек. Роль — небольшая, а характер — значительный.

Г. Грачева. Рядом с его величеством в «Ночи в Венеции», но не во дворце, а в простом домике жило другое существо — полное наивности, задора и некоторой робости оттого, что жизнь в общем-то вещь ответственная.

Циболетта — Г. Грачева. Две косички, любопытный нос и длинные ресницы, от хлопанья которыми, кажется, возникает ветерок... Она влюблена в продавца макарон Папачаду. И оба они понимают в любви не больше, чем Дафнис и Хлоя.

Но Циболетта уверена, что улицы ее родной Венеции наверняка расскажут ей, что же это такое — любовь. И однажды она застыла на месте, по-детски растопырив руки от изумления и как можно сильнее вытянув шею: прямо перед ней пара влюбленных забылась в сладостном поцелуе... Циболетта деловито завертела головой, как щегол на жердочке, и, наконец, выдавила из себя изумленный вопрос: «И как они дышат?»

Это было произнесено так просто и так заинтересованно, с таким наивным восхищением, что если бы Циболетте вообще были даны только одни эти слова, она запомнилась бы как определенный характер.

В. Алоин. Робби из «Цветка Миссисипи». Рубаха-парень, даже, кажется, терпим к неграм. Может растащить дерущихся. Вступиться за обиженного. Но в спектакле два Робби. Один — с засученными рукавами белой рубашки с открытым воротом, сильный и спокойный в своем человеческом достоинстве, а другой — в блестяще отутюженной тройке, одет, как говорится, с иголочки и колючий, как острие. Подвернулось выгодное дельце — и от благородства не осталось следа: «Мое желание — мой закон». По сытому лицу Робби скользит выражение презри-

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

М. Демина — «композитор». Обозрение «Веселая история»

В. Применко — Генри Хиггинс, Е. Дембская — миссис Хиггинс. «Моя прекрасная леди» Лoy

Содержание

М. Демина — «композитор».
Обозрение «Веселая история»

В. Применко — Генри Хиггинс, Е. Дембская — миссис Хиггинс.
«Моя прекрасная леди» Лoy