Выпуск № 4 | 1964 (305)

Все бы, казалось, ясно и убедительно, но А. Сохор не обратил внимания на то, что адресует свои упреки режиссерскому решению второй — «военной» — половины сочинения, где авторы, утверждая героическую тему отошли от жанра лирической оперы и где «поэтический строй» возникает лишь в середине монолога Балашова (а там нет кинопроекции!) да в восьмой картине (где тоже нет «изображения сражений»). Словом, на мой взгляд, хорошо аргументированный упрек А. Сохора не попадает в цель! Как раз я бы поддержал Ю. Петрова в том, что, ощутив известную иллюстративность «военных» сцен, клочковатость драматургии, он попытался исправить недостатки. Но какими средствами? Единственный в этом смысле путь — кропотливая творческая работа с авторами. Другого — режиссеру не дано! Поэтому Ю. Петрова, конечно, можно упрекнуть в излишнем увлечении близкими ему приемами кинотехники. Впрочем, даже не столько в этом, сколько вообще в стремлении к «зрительному ряду» во что бы то ни стало. Так, лишними представляются шеренги шагающих матросов во время исполнения первой и заключительной частей упоминавшегося уже монолога Балашова, лишний «прохожий» в пятой картине, которого Настя на секунду принимает за долгожданного Балашова, лишний... Но это частности, детали. В целом же постановка Ю. Петрова, по-моему, «не повредила, а помогла» успеху спектакля 1.

Разумеется, не одна постановка. Я уже упомянул некоторых артистов. Добавлю, что все они не только выразительно пели, но и создали каждый запомнившиеся сценические образы хороших, добрых людей, наших современников. Так и хочется поехать на Белое море и встретиться с совсем уже, наверное, старенькой, но по-прежнему несгибаемой, честной и гордой Тихоновной, с щедрой сердцем Ксюшей — может у нее уже подрастает своя Ксюша, такая же озорная и такая же человечески внимательная к радостям и горестям подружек... А бывая в Ленинграде, я, кажется, уже не раз встречался с Лифтершей — выжила она, да и не могла не выжить, с таким русским характером. И, конечно, хочется перемолвиться словом с красавицей кружевницей Настей. Интересно, какая она сейчас? Что сталось с ней в жизни?

...Пела ее в спектакле, на котором мне довелось быть, артистка К. Словцова. Пела ровно, красивым звуком, хорошо двигалась по сцене. Но, пожалуй, ей не хватало, если можно так сказать, той самозабвенности, самоотверженности, той «безоглядности», какая характерна для Насти. И поэтому ее героиня кое-когда оставляла зал холодным: мы сидели и оценивали мастерство певицы вместо того, чтобы, увлекшись создаваемым ею образом... забыть об этом мастерстве. Но то были первые спектакли; сейчас, вероятно, К. Словцова преодолела некоторую свою эмоциональную скованность.

Отлично проявил себя дирижер Д. Далгат — художник волевой, собранный, темпераментный. Оркестр под его управлением вел себя как чуткий, верный друг композитора и певцов. Отметим еще исполнителей партий балтийских моряков — А. Храмцова и С. Стрежнева: они удачно сочетали сценическую игру с пением.

Как будто все... Нет, вот еще одно обстоятельство, о котором нельзя умолчать. «Кружевница Настя» редко идет на сцене. Видимо, администрация считает, что чаще давать — публики не наберется. А ведь это глубокое заблуждение. Напомним золотое правило всех умных антрепренеров: выпустил премьеру — давай ее сразу несколько раз подряд, пропагандируй всеми средствами, и если вещь удачна — публика найдется.

Почему же у нас не считаются с умными традициями? Не верят в свою же работу? Не верят в успех своего же детища? Тогда и публика не поверит и пойдет прахом весь труд большого коллектива. Надо полагать, с «Кружевницей Настей» такая беда не случится, и она будет долго жить на сцене театра. И не только Кировского...

_________

1 Одно лишь соображение. Как можно было заметить на спектакле, замыслы режиссера выполнялись постановочной частью весьма несовершенно, порой технически беспомощно. Раздражаюшее впечатление оставила, во всяком случае, и звуковоспроизводящая аппаратура (от нее особенно «пострадал» женский хор в первой картине), и качество кинопроекции. Так не должно быть в одном из ведущих академических театров страны! А Ю. Петрову следовало, вероятно, проявить еще больше настойчивости, еще больше требовательности.

Г. Скудина, Н. Смирнова

«Дороги
дальние»

Когда (еще в прошлом году) стало известно, что Александр Флярковский пишет оперу о современной молодежи, о десятиклассниках, уезжающих в Сибирь, никто не удивился. Приход композитора к теме был закономерен, подсказан самой жизнью: Флярковский много ездил по стране — по Сибири, Алтаю, многое повидал и, наверное, многое успел осмыслить. Не удивились мы и узнав, что опера будет в основном песенная. Широко популярны ведь хорошие песни композитора, вокальный цикл на стихи Есенина «Тебе, о Родина!»; привлекательная прежде всего своей отчетливой мелодикой симфоническая поэма «15 минут до старта», радиокомпозиция «Люди, я Спутник!».

И вот мы слушаем в Колонном зале «Дороги дальние» (либретто Ю. Чулюкина и оперного режиссера И. Шароева, стихотворный текст Л. Дербенева). Слушаем уже не в первый раз (до того опера Флярковского дважды передавалась в эфир), но с неподдельным интересом, особенно вначале.

...После небольшого оркестрового вступления со сцены звучат... стихи. Да, стихи.

Друг-ровесник! Мой сверстник!

Здравствуй!

Мы не просто друзья с тобой.
Под одной родились мы —

под красной,

Под счастливой и гордой звездой!

На сцене — школьный поэт Алеша, от лица которого ведется лирический репортаж. Он обращается прямо в зал, «к друзьям», «ровесникам». Он переживает происходящее. Стихи не только комментируют события, они возникают в кульминациях действия. Они звучат на фоне оркестра, полифонически сочетаются с хором или контрастируют вокальным репликам.

Это необычное для оперы сочетание музыки и стихов во многом убеждает. В наше время авторы, задумывая и сочиняя оперы, настойчиво заботятся об освобождении жанра от «академизма». Каждый делает это по-своему. Один стремится к гибким незамкнутым формам. Другой — к современным песенным интонациям. Третий — к поискам в области новых синтетических форм.

Во многих жанрах мы наблюдаем сейчас тенденцию сблизить разные искусства и найти таким образом новые выразительные средства.

Так и в опере Флярковского — стих входит в оперное действие.

Когда слушаешь «Дороги дальние», невольно вспоминаешь песенно-поэтические радиокомпозиции и думаешь о влиянии их на оперу. Ощущается и другое влияние — драматического театра. Именно отсюда пришел в оперу Флярковского поэт Алешка, пришел как младший брат многочисленных «ведущих». Он помогает нам на протяжении двенадцати «киногеничных» картин «Дорог дальних», разделенных одним лишь антрактом. Он словно скрепляет эту «легкую» современную оперную конструкцию, над которой, очевидно, немало потрудились авторы. И особенно хорош тот единственный момент спектакля, когда Алешка, нарушая всякую условность, сходит со своего, отведенного ему режиссером возвышения, делает шаг навстречу героине «Дорог» Наташе и задает ей прямой вопрос. Да, мы помним такие вещи в драме, например у Когоута. Но что мог услышать в ответ персонаж драмы? Реплику или словесный монолог. Алешка же слышит в ответ на свой вопрос ариозо, и это органичное сочетание «разговорного» слова с мелодикой и по-своему ново, и по-своему убедительно.

Стихи и музыка, музыка и стихи; лаконизм картин; быстрая их смена (прощание со школой — перрон — поезд — стройка и т. д.) — все это облегчает восприятие, «отвлекает» от «монументальной» атмосферы оперного театра. И с удовольствием следишь за всем этим и слушаешь, и... и вдруг постепенно начинаешь ловить себя на том, что хочется спросить: а зачем все это?

Странный, казалось бы, вопрос. Как зачем? Ведь авторы рассказывают о молодых наших современниках. Ведь есть очень живые сцены с явными приметами времени (например, сцена отъезда ребят на стройку с ее романтикой «дальних дорог»), когда ярко, конкретно чувствуешь, как нужно нам это «узнавание» нашей жизни, самих себя в разных искусствах и в том числе в опере с ее особыми, неповторимыми средствами выражения.

  • Содержание
  • Увеличить
  • Как книга
  • Как текст
  • Сетка

Содержание

Личный кабинет