Выпуск № 4 (305) | 1964 - страница 15

манеры Трамбицкого, своеобразия его музыкальной речи.

Стало быть, можно «после Прокофьева» так писать: вовсе оно не традиционно. К слову сказать, сам Прокофьев в «Повести о настоящем человеке» (впервые после «Семена Котко» в опере и вполне в духе своей Шестой симфонии) стремительно пошел навстречу народной песенности, заново в сравнении, скажем, со Вторым концертом «распел» ее, и она приобрела современное звучание. Так воспринимается главная партия Шестой или «Зеленая рощица» в устах Клавдии — Архиповой. Не случайно упоминаю здесь исполнительницу: не покажется ли досадным анахронизмом старая народная песня, это очень во многом зависит от певицы.

А теперь попытаюсь конкретно рассказать, как складывается музыкальная атмосфера «Насти».

Еще до начала сценического действия, в небольшом инструментальном вступлении, появляются один за другим два «интонационных персонажа» (впоследствии они сыграют важную роль в партитуре) и... «проходят мимо», не задерживаясь перед слушателями. А на смену им выступает новая Des-dur’нaя тема. Мы еще не знаем, как ее назвать, но чувствуем, что с ней уже никогда не расстанемся и всегда отличим ее среди многих других. Есть в ней и трепетная затаенность, и ласковая приветливая открытость, и застенчивость, и страсти пламень...

По ассоциации вспоминаешь тему Февронии «Ах, спасибо, пустыня, за все, про все...» (но, конечно, в оркестровом ее варианте — в симфонической «Похвале пустыне» — там, где она тоже идет в Des-dur'e). И сразу еще одно «однотональное воспоминание» — тема любви из «Ромео и Джульетты» Чайковского.

Конечно, нетрудно догадаться: эта тема вступления — основная лирическая тема Насти. И вместе с этой догадкой приходит к нам ощущение самобытности ее облика. Во всем. В опоре на интонации народной песенности, в вольных бросках мелодии, сочетающихся с лирическим распевом, с поступенным опеванием опорных точек лада, в особой притушенной мягкости кадансов (широко использованы здесь побочные ступени и тщательно избегается тоника — Des-dur впервые появляется лишь в самом конце периода), в подчеркнутой метрической свободе напева и еще очень во многих деталях, свидетельствующих о безупречном художественном вкусе и тонкости ощущения композитором характера развития народного мелоса.

Как же быть с ассоциациями? Что они — плод дурной музыковедческой привычки везде искать интонационные «опасные связи»? Думается, в данном случае они возникли неслучайно, хотя и безотносительно к тому, хотел ли этого композитор. И мало сказать «неслучайно» — они сообщили, на мой взгляд, лирической теме особенную масштабность и глубину, позволили соотнести образ Насти с широчайшим кругом явлений духовной культуры человечества.

Правда, разве нет в нашей Насте «китежанских» черт? Разве не сродни она Февронии по душевной чистоте, высочайшей этике? И разве в Насте нет черт Джульетты, с ее беспредельной силой любви и доверчивости? А через все это светится индивидуальная и вместе с тем типичная, истинно русская женская натура.

(Я забежал вперед, «выдал» секрет характера будущей героини, но «виновата» в этом ее тема — драгоценное зерно музыкального обобщения.)

...Настя появилась на сцене. Появилась незаметно, почти не выделяясь среди своих подружек: грибы собирают, чем же тут выделишься? Но вот присели девчата. Первые реплики Насти: «Вон гриб-боровик в белом зипуне... А вот маслюк налепил на себя все листочки да иглы... Вот и рыжик, тугой и серьезный...» Первый диалог с подружкой Ксюшей — «про любовь» начала та разговор. Ответила ей Настя: «И у меня нынче с чего-то на душе тревожно да радостно... Что сбудется в жизни со мною?..» И с самого начала рельефно, точно выписаны черточки ее образа — ощущение себя в природе, душевная целомудренность и чистота. В музыке же — фрагменты лирической темы («Что сбудется в жизни...»), народно — ладовый строй речи (лидийские обороты во фразе: «И у меня на душе нынче...») наряду с хроматикой, напоминающей по складу главную тему Пятой симфонии Мясковского (опять нужная, художественно «емкостная» ассоциация!).

Здесь же первый «коллективный портрет» — хор девушек «Сорви рябинку, милый мой, желанный, с веточки осенней золотой». Обаятельный хор, не уступающий по непосредственной красоте мелоса и голосоведения лучшим из современных народных песен.

...Настя у постели случайно раненного на охоте Балашова. Она еще не осознает зародившегося в ней чувства к этому беспомощно лежащему человеку. Но оно с огромной силой прорывается в обращении к старой поморке Тихоновне, пользующей целебными травами: «Нет, должен жить он! Ты слишишь?» Это обращение-монолог, полный тоски и безысходной горести,

по интенсивности выявления скорбных эмоций сродни трагической кульминации в известной сцене Иоланты и Водемона, когда юноша узнает, что «грозная жестокая судьба» лишила Иоланту «дара драгоценного...» Душевные переживания Насти вызывают здесь огромное сочувствие, они обретают большую драматическую силу.

— Драматическую? А может, мелодраматическую? Уж слишком «оперны» интонации этого монолога, очень много в них... надрыва, что ли?

Признаюсь, я думал об этом. Вернее, не об этом, а о том, почему во время спектакля мне в голову подобная мысль не приходила и вообще ничто в данном фрагменте меня не шокировало, а когда посмотрел клавир, проиграл отдельно, — действительно показалось: что-то похоже на мелодраму... А потом опять сыграл целиком сцену и следующую — нет, подлинный драматизм! Потому что интонации этого монолога Насти (которые, если взять их отдельно, и впрямь могли быть истолкованы как надрывные) растворены в народно песенных «предлагаемых обстоятельствах», а в такой интонационной атмосфере даже чужеродные, казалось бы, мелодические обороты образно облагораживаются, возвышаются...

И снова спросим: как сложилась в данном случае музыкальная атмосфера? Один из ее слоев — партия Тихоновны, чей суженый давно погиб на Белом море, и с тех пор жизнь ее — олицетворение трагической женской судьбы. И умна Тихоновна, и жизненным опытом умудрена, и добра много делает бескорыстно, из любви к людям, но так и не нашла она своей доли и до конца дней сохранит в душе неизбывно горькую память о первой любви. Она сказала об этом Насте, сказала даже вроде бы совсем о другом: не на свою долю жаловалась — Настю предостерегала... Но суровая, эпически сдержанная музыка лучше всяких слов передала слушателям весь драматический подтекст монолога...

А Настя? Принялась она убирать комнату, запела песню: «Жила-была девчоночка...». Простую песню и очень светлую — кажется, всю свою веру в жизнь, в молодость и счастье вложила она в незатейливую мелодию. Незатейливую и вместе с тем очень индивидуально характерную. Вот один только штрих. В песне тонко и прихотливо сочетается вальсовая трехдольность и мерная двудольность; этот перебой и сообщает музыке одновременно плавность и твердость поступи, передает лирическую окрыленность и волевой напор.

В той же сцене впервые спела Настя лирическую тему, появлявшуюся до того лишь в оркестре. Спела на нежные ласковые слова: «Все оконца в избе я открыла, пусть гуляет кругом ветерок... Спи, усни, не тревожься, мой милый...» Колыбельная любимому: женское и материнское неразрывно сплелись здесь...

Нет, в такой интонационной атмосфере не остается места мелодраматической фальши! И дальше то же. Третья и четвертая картины — проводы Балашова — дорисовывают портрет Насти во всей красоте и цельности ее девичьего чувства.

Хор «Из-за Белого моря зима к нам приходит студеная». Дивной красоты народный распев. Какая-то мудрая сдержанность, нетленная вечная жизнь природы отражена в нем. И вьются, плетутся хоровые голоса и подголоски, как самые тончайшие кружева, что плетут всю зиму северные мастерицы...

Рядом бедовые частушки Ксюши, хор про рябинку, который звучал уже в первой картине (Балашов дарит Насте шаль, не подозревая, что,

Настя — К. Словцова,
Балашов — М. Гаврилкин

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Настя — К. Словцова,Балашов — М. Гаврилкин

Содержание

Настя — К. Словцова,
Балашов — М. Гаврилкин