Нам чудились бурные реки, тайга, неприметные тропы геологов — все то, о чем мы только читали в книгах и... никогда не видели. Сердце стало отзываться на эти слова звонким стуком, как стучит оно перед самым волнующим свиданием. И мы поняли: надо ехать в Сибирь, надо с глазу на глаз встретиться с неведомым для нас миром.

И вот мы в дороге. Мы — это композиторы Пахмутова и Чичков, певцы Кобзон и Косарев и авторы этих строк. Короткая остановка в Иркутске. И вот первая точка на карте нашего будущего путешествия — Братск. Как ехать туда? Можно самолетом — полтора часа, можно поездом — около суток. Можно по Ангаре — почти двое суток. Конечно, по Ангаре! Итак, первое наше свидание с тобой, Ангара...

Сказка начинается сразу

Пароход «Фридрих Энгельс» медленно отходил от иркутского причала. Вечерело. С реки тянуло свежестью. Ангара — темная, почти черная, какого-то бархатистого оттенка, только ослепительные золотые блики от заходящего солнца разбросаны на ее матовой глади...

На палубе в одиночку и группами стоят люди... Тихо.

...Откуда-то с кормы слышался похожий на неторопливое журчанье ручейка старческий голос. Мы подошли поближе и увидели старичка в окружении трех молоденьких девчат...

— Значит, в наши места подались, в сибирские, — журчал старичок... — Похвально... Только знаете ли вы, что такое Сибирь, что такое она вот... Ангара?.. Она, словно кудесница, заманивает за собой людей, не вырвешься от нее... Лучше и не пытайся!

— Гляди-ка, — он показал в сторону реки, — красиво, правда? А дальше еще красивее будет. И так все время. Остановился на минутку... а она торопит, за собой зовет... Пойдешь за ней, наградит тебя... то цветами окраски сказочной, то зверьем, что прямо возле дома твоего ходит, то рыбой, какой нигде в другом крае не встретишь. Пойдешь дальше — она камни самоцветные, словно радугу, перед тобой рассыплет... И нет конца ее чудесам, ее богатствам сказочным, нет конца ее колдовству...

Мы слушали старика внимательно, но все-таки нам казалось: преувеличивает дед, больно много о чудесах рассказывает... А наутро вышли на палубу, оглянулись по сторонам и... не поверили своим глазам.

Сказка началась... Пароход шел... по лесу, да, да, по лесу, лавируя между деревьями, задевая кустарники, и с высокого борта можно было за руку поздороваться с березами и соснами, стоящими по пояс в воде...

Потом нам объяснили, что в этом нет ничего странного, сказочного: просто в связи с постройкой Братской ГЭС и созданием нового моря уровень воды в Ангаре поднялся, и река затопила прибрежные деревни, леса, луга...

Но мы ехали дальше, а чудеса продолжались. Пароход шел среди островов, шел над причалами, у которых он многие годы останавливался. Ночью люди на берегах жгли костры, для того чтобы на пароходе знали, куда надо пришвартовываться: ведь пристаней уже давно нет, они тоже затоплены. С борта прямо в прибрежные кусты сбрасывались сходни, и люди спускались на берег...

...А вечером на верхнюю палубу, поближе к звездам, вышли девчата. Завел свою песню баян, и девчонки начали танцевать... Танцевали все больше друг с другом. Звезды, заглядевшись на них, срывались с неба и падали, казалось, прямо на корму... А на небе уже загоралась заря... Девчата танцевали самозабвенно, ничего не замечая вокруг, только чувствуя эту наступающую зарю.

В ту же ночь на пароходе мы написали стихи «Девчонки танцуют на палубе». Приехав в Братск, читали их на концертах. А еще через некоторое время у Александры Пахмутовой появилась песня (первая песня сибирского цикла) о девчонках, плывущих по Ангаре навстречу восходящему солнцу, навстречу своему счастью.

...Прошел год, мы снова летели в Сибирь. И «ТУ-104», поднявшийся вечером с Шереметьевского аэродрома, шел навстречу заре. Стремительно наступавшая ночь так же стремительно уступала место рассвету... Заря радостно обнимала землю, мчавшийся над ней самолет, она приветствовала людей, едущих на восток. Пройдут годы, но всегда самолеты, поезда, пароходы и люди — все, кто держит путь в Сибирь, будут идти навстречу солнцу, навстречу утренней заре.

Мир держится на фанатиках

...Жил в Москве в одном из тихих арбатских переулков мальчик... рыжеватый, невысокого роста...

Четырнадцати лет пошел мальчишка работать... А через год началась война. Парнишка рвался на фронт. Но даже самым отчаянным и рослым ребятам не удавалось накинуть себе годок-другой, обмануть бдительность военкомов...

Служба в армии пришлась уже на окончание войны... Но если, наконец, мечта исполнилась, так надо проситься на самый трудный участок... Парнишка идет служить в подводный флот...

После демобилизации вернулся он в Москву, работал на строительстве Московского университета, имел полную возможность устроиться учиться. Всего несколько лет — и законченное высшее в кармане, но... парнишка был фанатиком. Не мог он усидеть в Москве, рванул далеко на юг, в Голодную степь. Моряк-подводник, служивший несколько лет в Северном флоте, знакомый со штормами, долгой полярной ночью, с туманами и метелью, решил изведать «укусы» палящего солнца и вкус белесого песка пустыни... Он уехал вместе с геологами в партию и стал работать топографом...

А в 1955 году услышал о строительстве Братской ГЭС и сменил выцветший на солнце рюкзак топографа на зеленую палатку строителя.

Мы познакомились с ним в 1962 году в Братске. В этот вечер мы встретились с Марчуком, Шохиным, Долгим и как-то сразу даже не обратили внимание на невысокого паренька, тихонько прислонившегося к дверному косяку. Когда нас познакомили, паренек спокойно произнес:

— Фрэд Юсфин...

Кто-то добавил:

— Фрэд у нас председатель клуба «Глобус».

Но что это за «Глобус», «с чем его едят», мы тогда не знали, да и не особенно стремились знать. Скрыпников, Марчук и Шохин наперебой рассказывали о стройке, Кобзон пел «Кто может сравниться с Матильдой моей», казалось, никому нет никакого дела до Фрэда. Ну никак не обращал он на себя внимание. Не дал бог ему внешности героя — и все тут...

...А через несколько дней мы выступали в «Глобусе», в клубе интернациональной дружбы. Заседание клуба проходило во Дворце спорта, самом большом зале Братска. На вечер пришло больше тысячи человек. Вел «заседание» председатель клуба Фрэд Юсфин. И с той самой минуты, когда он взял в руки микрофон, сказал первые фразы, возник какой-то удивительный магический контакт с аудиторией. Он не призывал к порядку, не звонил в колокольчик, но зал понимал его с полуслова, с самого, казалось бы, незаметного жеста... Потом наступал такой момент, когда зрители знали: вот сейчас Фрэд должен сострить, и Фрэд действительно отпускал какую-нибудь остроту. В отличие от острот иных профессиональных конферансье его шутка всегда была к месту, и зал отвечал на нее дружным хохотом. Когда Фрэд внезапно замолкал, из зала кричали: «Говори!», когда он уходил со сцены, в зале начинали шуметь и требовать: «Фрэда, Фрэда!» Мы бывали на устных журналах в разных организациях, но такой заинтересованной, воодушевленной аудитории, как здесь, не встречали.

Надо сказать, что «Глобус» сразу же, с первого своего номера, завоевал популярность. Ему посчастливилось: в его первом номере принял активное участие... Юрий Алексеевич Гагарин. Первый номер «Глобуса» был назначен на 12 апреля 1961 года, в его программе — сообщение о будущих космических полетах.

Ошеломляющую новость — человек в космосе! — в Братске услышали днем (разница во времени между Москвой и Братском — пять часов, и если в Москве 10 часов утра, то в Братске уже 3 часа дня).

Ровно через три часа после сообщения о великом событии люди пришли на первый выпуск «Глобуса», и надо было видеть, что творилось в зале, когда слово предоставили инженеру Кириллу Александрову, который собирался рассказывать о будущих космических полетах, а вышло, что он уже говорит о настоящих.

«Глобус» сделал очень многое для оживления культурной жизни Братска. Возможно, успех «Глобуса» зависел от того, что организаторы его особое внимание уделяли разнообразию программы. Вслед за сообщениями о международном положении звучали стихи, записи классической музыки сменялись ритмами джазовых мелодий. С одной стороны, это привлекало в «Глобус» большую и самую широкую аудиторию, с другой — воспитывало вкус, пробуждало интерес людей к вещам, до сих пор нелюбимым, может быть, только потому, что они с ними не были знакомы... Настойчиво, из номера в номер, «Глобус» рассказывал о серьезной музыке, и многие любители «легкого» жанра постепенно заинтересовывались ею... Трудно сказать, повинен ли в этом «Глобус» или торгующие организации, не имеющие представления о спросе на товары, но сейчас достать пианино в Братске — большая проблема....

У братского «Глобуса» уже есть последователи — на территории лесопромышленного комплекса родился устный журнал «XX век». Недалек час, когда и на Усть-Илиме появятся наследники устного журнала: ведь главный его «папа» уже работает на строительстве этой новой станции.

Не жилось тебе, Фрэд, в Москве, не жилось спокойно в Братске, в уютной однокомнатной квартире... Не живется спокойно на этом свете фанатикам! И сидишь ты сейчас где-то возле деревни Ершово вместе с трактористом-трелевщиком у костра или споришь до хрипоты с прорабами где-нибудь в старенькой избушке в Воробьеве, а может быть, проснувшись на рассвете, бежишь босиком по мокрой от росы таежной траве к стройплощадке и, вынув из заветного карманчика баночку с содой, на ходу глотаешь ее, чтобы хоть ненадолго заглушить острую, режущую боль.

— Почему ты не лечишься, Фрэд?

— Понимаете, все как-то некогда...

— Но ведь ты ежеминутно глотаешь соду. Значит, болит, значит, надо идти к врачам, ложиться в больницу. Жить на соде вредно...

— Нет, что вы, — беззаботно улыбается Фрэд, — я помню, когда еще лежал в госпитале, мне врач говорил: «Будет болеть — глотай соду»... Значит, это вовсе не вредно...

Ну что с ним поделаешь?!

Мы верим, пройдут годы, и, где бы ни работал Фрэд, если позовет Родина, он сорвется с насиженных мест и поедет туда, где снова будут костры над таежной рекой, метели да ветры и тревожная, полная неожиданностей работа.

И снова придумает Фрэд какого-нибудь задиристого «Глобусенка», и снова встретится он с молодостью, да, собственно, для таких, как он, молодость никогда и не кончается...

Песня геолога

...Скажите, что делать, если с детства в душе у тебя живет одна страсть — страсть к музыке, если к тому же твой отец — известный композитор, а сестра скоро станет пианисткой, если в раннем возрасте обнаруживают у тебя хорошие музыкальные способности, а к восемнадцати годам ты удивляешь всех редким по красоте бархатным тембром голоса и тебя без всякой «протекции» родителей принимают в Музыкальный институт им. Гнесиных. И вдруг... в один совсем не прекрасный день все рушится: у тебя пропадает голос, врачи обнаруживают неизлечимую болезнь гортани, с которой «жить можно, петь — никогда...».

Скажите, что тогда делать?

Мы удивляемся беспримерному геройству летчика, потерявшего ноги и нашедшего в себе силы вернуться в строй, вернуться к любимому делу... А здесь погибла мечта, единственная, самая жгучая, самая твоя...