что ария эта требует более «крепкого» голоса и никак не должна носить колоратурного характера. Ведь это молитва жрицы, и незачем исполнять только половину арии... Мне очень понравилось, как были спеты арии из опер «Джанни Скикки», «Манон» и «Чио-Чио-Сан». Пуччини близок индивидуальности певицы, ее исполнение было согрето сердечным теплом.

Т. Дуненко тонко исполнила партию фортепиано, с любовью и вниманием следила за певицей.

*

В печатной программке перечислены международные конкурсы, в которых румынский певец Дан Иордакеску принимал участие и был отмечен званием лауреата: Берлин, Зальцбург, Варшава, Вена, Тулуза, Женева, Бухарест... Сколько труда и волнений скрывается за этим перечнем!

Иордакеску вновь подтвердил высокую репутацию румынской вокальной школы. Он обладает большой певческой культурой. Об этом говорит все его поведение на эстраде, манера подачи звука. Он владеет секретом «бель канто», прекрасно пользуется дыханием, знает законы динамики, свободно распоряжается различными оттенками и красками своего красивого голоса.

Мне трудно судить о его диапазоне: певец спел только две арии (Фигаро из оперы Моцарта и из генделевского «Ксеркса»), в которых высокий регистр отсутствует. Но поскольку Д. Иордакеску исполняет ведущие партии в театре, можно быть уверенным, что он обладает полноценным диапазоном. В его голосе много тембровых красок, его исполнительскому дарованию присущи и юмор («Предостережение» Моцарта, «Для ленивых девушек» Энеску), и героика («Победа» Кариссими), и высокая лирика, и романтика Шуберта и Шумана. Всяких похвал заслуживает внимательное отношение певца к текстам произведений — все исполняется им на языке оригинала.

Но... можно ли найти певца без недостатков?!

Когда в исполнении Д. Иордакеску впервые появилась краска ррр — так начал он песню Бетховена «Под камнем могильным», — то оттенок этот, такой необычный, заставил меня насторожиться: я никогда еще не слышала такой трактовки этого произведения. На мой взгляд, в этой песне оказался очень резким переход от невесомого pianissimo к слишком «реальному» звучанию средней части. Так же было в «Серенаде» Шуберта: начиналась она с воздушного piano, будто серенада исполнялась затаенно, «по секрету», чтобы ее услышала только возлюбленная... И вдруг в середине опять предельно насыщенный «оперный» звук. Надо найти какие-то градации звучания в переходах между «крайними» нюансами...

И «Я не сержусь», и «Лунная ночь» Шумана, и «Ты мой покой» Шуберта, и «Вздох» Дюпарка были целиком спеты все тем же «потусторонним», иногда бестембровым звуком. Это утомительно для слушателей, невыгодно для певца, вероятно не принявшего во внимание величину зала им. Чайковского, однообразно в смысле исполнительском. Хотелось настоящего, живого, тембристого голоса, свойственного этому интересному вокалисту, так обидно обделяющему самого себя.

В угоду чрезмерному pianissimo он дробит музыкальную фразу и не совсем точно следует указаниям композитора. Так, в романсе Чайковского «Нет, только тот» есть чарующее crescendo в фразе «вся грудь горит», переходящее в forte на словах «кто знал свиданья жажду». Певец спел эту фразу на рiano, чем нарушил архитектонику и кульминацию романса.

Балладу Шуберта «Лесной царь» Иордакеску спел очень ярко, выразительно, были полно обрисованы все действующие лица — отец, ребенок, Лесной царь. Прекрасно произнесены заключительные, полные драматизма слова: «Младенец был мертв». Но общему впечатлению мешал аккомпанемент: труднейшие октавные пассажи, создающие атмосферу чрезвычайного напряжения чувств, являлись камнем преткновения для многих пианистов, и на сей раз не были исполнены так, как хотел Шуберт. В остальном же концертмейстер Ф. Вайсс хорошо провел программу, способствуя успеху концерта.

Наталия Рождественская

Письмо из Ленинграда

Памяти А. В. ГАУКА

70-летию со дня рождения Александра Васильевича Гаука был посвящен симфонический концерт под управлением Е. Мравинского. Исполнялась почти незнакомая нашим слушателям Третья симфония Сибелиуса. В наследии классика финской музыки это сочинение, созданное в 1904–7 гг., стоит несколько особняком, весьма отличаясь от эпически размашистых и суровых Первой и Второй симфоний и сосредоточенной, полной удивительных предвидений Четвертой. Третья — это светлая и грустная лирика, настроения, вдохновленные северной природой и народным бытом, му-

зыка, в которой сильно шубертовское начало, проникновенная, бесхитростная и мудрая в своей простоте. Дыхание народности, слышимое в мелодиях и ритмах симфонии, придает ей особую прелесть.

Симфонию превосходно сыграл заслуженный коллектив республики оркестр филармонии, с редкой (для первого исполнения) художественной свободой и увлеченностью. Средняя часть — Andantino con moto — особенно глубоко западает в душу: за сдержанной манерой пения, за колористическими расцвечиваниями мелодий скрыта суровая печаль... Написанная около полувека назад, партитура нуждалась ныне в небольшой «ретуши». Из-за целомудренного ли стремления Сибелиуса к скромности и ограниченности оркестровых средств, из-за расчета ли на небольшое число пультов струнных, но отдельные, весьма важные голоса (главным образом у духовых) пропадали, а некоторые нюансы (например, «малеровские» одновременные crescendo и diminuendo у разных инструментов) оказывались невыполнимыми. Мравинский кое-где ввел удвоения, несколько видоизменил динамические оттенки. Анализ этих весьма немногочисленных коррективов лишний раз подтвердил бы, сколь существенны для Мравинского любая мельчайшая деталь и ее нацеленность на раскрытие художественной сверхзадачи. В мудром, всестороннем равновесии частного и целого, живого чувства и логического обобщения, пожалуй, наиболее сильная сторона интерпретации симфонии Сибелиуса.

Во втором отделении были сыграны Скрипичный концерт и «Франческа да Римини» Чайковского. Концерт исполнял артист оркестра, лауреат конкурса им. Чайковского Виктор Либерман. Мы услышали трактовку, благородную по вкусу, свободную от штампов. Что же касается «Франчески», то по цельности, эмоциональному размаху и чистоте звуковой ткани исполнение может быть названо образцовым.

Польская певица

На «Варшавской осени» минувшего года я впервые услышал певицу Галину Лукомску, исполнившую труднейшую партию в произведении Ноно «На мосту Хиросимы». А спустя две недели, уже ленинградской осенью, представилась возможность познакомиться с этой артисткой в классическом репертуаре. Новая встреча (в Малом зале филармонии) подтвердила впечатление о ней как о превосходной камерной певице. У Лукомской очень красивый голос — яркость и чистота тембра соединяются с большой легкостью, звучание его словно парит над залом. Из чисто вокальных недочетов можно отметить лишь недостаточно крепкие верхи.

В исполнительской манере Лукомской больше всего подкупают естественность, непосредственность. Просто и мягко, с чисто польской грацией спела она поэтичные песни Шопена, Монюшко, Нововейского. С отличным чувством стиля и высокой простотой исполнила арию Баха из кантаты № 21, по-народному изящно — «Полевую розочку» Шуберта. Потом — ария Маргариты из «Фауста» Гуно, спетая по-камерному тонко и по-оперному образно. Успеху талантливой певицы способствовала опытная пианистка Ядвига Шамотульска.

Молодой дирижер

Эдуард Серов выступил с «первым» филармоническим оркестром. Ему во многом удалась Пятая симфония Бетховена, хотя говорить о полном успехе рано: он придет позднее, как результат предстоящих еще нелегких поисков. Лучше всего вышла первая часть — энергичной и строгой; хотелось, правда, больше динамических контрастов в разработке. Другие части были сыграны менее удачно: движение второй показалось чуть поспешным, из-за чего ей недоставало сосредоточенности, темп же скерцо и четвертой части был замедленным, хотя объективно финал в таком движении прозвучал бы убедительно, будь оно «внутренне наполненно». И все же один из камней преткновения для дирижеров, эта популярнейшая, простейшая и одновременно труднейшая симфония обнаружила в Серове художественную волю, умение сосредоточиться в музыке, строгий вкус. Ученик Е. Мравинского (Серов проходит у него курс аспирантуры), молодой дирижер отдельными чертами своего исполнительского облика несколько напоминает своего учителя. Прежде всего, углубленностью в самое существо музыки, благородством и сдержанностью ее эмоционального выражения. Порой эта общность проглядывает и в каких-то чисто внешних приемах дирижирования. Думается, она возникает у Серова неумышленно и опасности подражания в себе не заключает. Плавный и широкий, «певучий» жест, заставивший вспомнить Мравинского, казался в то же время очень естественным, когда прочувствованно и строго звучала Сюита ре мажор Баха.

В двойном же фортепианном концерте Баха аккомпанемент немного огорчил. Солисты И. и А. Браудо знают тайны размеренного, кажущегося ровным, но внутренне непрерывно изменяющегося ритмического движения. Серов же этими тайнами пренебрег, и создалось ощущение, что оркестр чуть-чуть «везет».

Немецкий квартет

Этот камерный ансамбль — один из лучших в ГДР. Его участники, Г. Боссе, Г. Гласс, Д. Хальман и Ф. Эрбен, — концертмейстеры Лейпцигского симфонического оркестра. Им присущи единство творческих намерений, чистота строя. Особое же обаяние ансамбля в том, что его игра пронизана каким-то живым током увлеченности. В этом отношении из программы, исполненной в Ленинградском концертном зале, особенно выделялся Квартет до мажор Моцарта. Он был совершенно лишен холодного музейного глянца. Почти тоже можно сказать и об исполнении квартета Шуберта «Смерть и девушка», особенно его последней части. Интересной новинкой для ленинградцев был квартет молодого и одного из наиболее многообещающих современных немецких композиторов Зигфрида Курца — сочинение ясное по мысли, по форме, рожденное простым, «земным», здоровым мироощущением.

М. Бялик

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

*

Письмо из Ленинграда

Памяти А. В. ГАУКА

Польская певица

Молодой дирижер

Немецкий квартет

Содержание