Выпуск № 1 (302) | 1964 - страница 55

ствуют здесь иные закономерности, драматургические, сценические и музыкальные. Впрочем, пусть читатель судит об этом сам; удача — действительно редкая гостья в телемузыке, и поэтому хочется сначала просто немного рассказать о «Награде». А уж выводы — после...

«Награда» состоит из семи картин, идущих всего по 2–4 минуты. Отсюда понятна ее динамическая устремленность, подобное стремительному ветру сквозное развитие, казалось бы не оставляющее места для лирических отступлений. Так композитор подчиняет свое творческое воображение специфике телевидения, которое вслед за старшим братом своим — кинематографом — примечательно действеннностью, «пружинностью» развертывания сюжета. Но самое интересное, самое главное: учитывая законы смежного искусства, Отар Тактакишвили ни на йоту не уступает ему собственно музыкальной выразительности, и поэтому сочинение его от начала до конца — музыка, притом превосходная...

Сразу, без всякого вступления, прямо с кульминации начинается первая картина. Забастовка рабочих в старом Тбилиси. Вызванные войска тщетно пытаются навести порядок у заводских ворот. Взволнованное тремоло струнных, туповатые фразы Прапорщика, остинатная басовая фигура в оркестре. Упрямо, чеканным пульсом «отмеривает» она еле сдерживаемое гневное напряжение толпы. Но постепенно ритм сбивается; на фоне мятущихся триолей звучат возбужденные реплики главного героя сочинения — новобранца Георгия. Стынущий аккорд внезапно обрывает незаконченную фразу — Георгий случайно убивает рабочего. Напряженный полушепот — гневные реплики хора...

Резкий динамичный взлет струнных, и следует плач-речитатив Матери убитого. Лаконичные скорбные фразы его в духе национальных причетов постепенно угасают, затихают, завершаясь осторожным, чутким пиццикато.

Таким образом, первая картина оперы — экспозиция и в то же время кульминация. Здесь первое знакомство с персонажами и здесь же центральное драматическое событие. И именно в действии даны психологические характеристики героев: как бы наплывают, сменяя друг друга, портреты Прапорщика, Георгия, Матери. Точность, даже резкость психологической обрисовки, крупный план в музыке и на экране — все это как нельзя лучше соответствует особенностям телевидения.

...Грубо вторгающийся военный марш знаменует начало второй картины. Разорванность оркестровых регистров, звенящие высвисты флейты, угловато-механическая фигура басового сопровождения — все это верно воссоздает атмосферу пустой, холодно-безжалостной муштры. Композитор использует здесь интонации бытовавших в царской армии солдатских песен. Остро гармонизованные, в высоком регистре, они звучат насмешливо, гротесково. И вот перед слушателем оживают типичные приемы двойного монтажа. Музыкального: на марш, на выкрики Прапорщика контрапунктом накладываются фразы Георгия и слышащиеся ему причеты Матери. Молодой солдат охвачен глубоким душевным смятением — его преследует мысль о совершенном злодеянии. Попевки-речитации, внешне очень простые, исполнены глубокого внутреннего драматизма; однообразно-навязчиво оркестровое сопровождение. За простодушием деревенского парня скрывается мучительное страдание человека, осмысливающего происшедшее.

Художественные средства, которыми оперирует здесь О. Тактакишвили, характерны вообще для творческих поисков композитора. Это не оперная кантилена, не «служебный» речитатив. Нет, здесь другое: точное совпадение, слияние смысла слова и смысла звука, психологически верное интонирование — как вслушивание человека в самого себя, в свои мысли и чувства. Бесспорно, в идеальном синтезе текста и мотива для Тактакишвили скрыта «синяя птица» — своя «мелодия, творимая говором». Конечно, говором национальным, грузинским, но обретающим, как во всякой хорошей музыке, интернациональное значение.

Плодотворные и очень искренние (если можно так сказать) сами по себе, подобные поиски особенно заслуживают поддержки в опытах для телевидения, на экране которого даже самые лучшие арии в общепринятом смысле этого понятия неизбежно кажутся статичными...

Кинематографическим наплывом возникает третья, еще более «этически острая» картина. За убийство рабочего полковник награждает Георгия десятью рублями и предлагает доносить ему о революционных настроениях среди солдат. Речитативом-секко, почти разговорными, «обиходными» интонациями изъясняется

полковник, но в них угадываются попевки и ритмические фигуры плоского солдатского марша из второй картины.

Четвертая картина вносит резкий контраст в образный строй и музыкальную стилистику оперы. Двор казармы. Ночь. Будто издалека доносится неприхотливый народный напев. Ласковой материнской колыбельной кажется он. Спокойной, чистой, возвышенной и чуть наивной. Флейта имитирует звучание народного грузинского инструмента саламури.

Что же происходит? Почему композитор здесь неожиданно обращается к песне?

Чтобы ответить на этот вопрос, обратимся к душевному состоянию героя. Большой, непонятный, страшный мир, в который попал деревенский парень, пугает его. За убийство ни в чем не повинного рабочего полковник его похвалил, наградил. Георгия мучительно тянет вернуться в родное село. И образы деревни «слетают» к нему в виде простой грузинской крестьянской песни. Еще один вид «музыкального наплыва»!

Да, песня, открытая и безыскусная, возникает как идеал того прекрасного, к чему всем сердцем рвется человек. Конечно, замысел композитора противопоставить пружинному действию замкнутый в своем «статичном совершенстве» народнопесенный образ откровенно прямолинеен. И не очень нов. Ну и что ж? Звучит это по-новому, свежо. Потому что очень точно найден музыкально-драматургический «контекст», в который вплетена песня. И не только в данном эпизоде. Все мучительные размышления Георгия, все, что связано с жизнью пробуждающейся человеческой личности, — как бы внутренний голос героя — проходит в четвертой, пятой, седьмой картинах на песенном фоне. Так, именно на фоне четко ритмизованной солдатской песни в пятой картине звучит речитатив Георгия, решившего поговорить с Матерью убитого. Прямолинейность снимается, мы встречаемся здесь уже со своеобразным и очень выразительным музыкально- драматургическим принципом.

Шестая картина оперы — разговор Георгия с Матерью убитого — вновь решена средствами остроэкспрессивного психологического речитатива. Эта сцена, в которой смятенность чувств героя достигает апогея, по силе драматического воздействия перекликается с первой картиной. Реплики Георгия становятся все короче, прерывистее. Оркестр допевает недосказанное, и после трагической кульминации, уже обессиленный, измученный, юноша не поет, а говорит: «Ну ответь мне, есть ли здесь вина моя?» Отчаянию его нельзя не верить. Это один из самых лучших эпизодов оперы.

И вновь звучит песня — начинается финал оперы. Герой в преддверии решительного шага. В сознании его возникают одуряющие своей механистичностью картины солдатской казармы: звучат наглые выкрики Прапорщика, бьет жесткий маленький барабан, холодно, злобно захлебывается в верхнем регистре флейта. И вдруг музыка, подобно кинематографическому кадру, резко меняется. «Наплывают» мягкая крестьянская колыбельная, нежные свирельные наигрыши. Вновь образы казармы — все ближе, громче, явственнее. И вновь ласковая песенная тема. Она побеждает: Георгий уходит в родное село, прочь от бесчеловечных законов солдатчины. Его напутствует хоровая мелодия трудовой крестьянской песни. В ее неторопливой уравновешенной поступи воплощены сила и мудрость народа, мудрость, выкованная многими тысячелетиями тяжелого, но честного и благородного труда. Удивительно гармоничным воспринимается этот хор после напряженного эмоционального взлета предшествующей сцены.

Так завершается опера. Прекрасная и спокойная народная мелодия — вот философско-музыкальное воплощение того эстетического идеала, который страстно утверждает композитор...

Итак, в основе сочинения острая психологическая ситуация: тяжелые раздумья и муки совести простого солдата, волей обстоятельств ставшего убийцей. Не правда ли, есть тут отзвук гоголевско-чеховской традиции, традиции реалистического русского рассказа, повести, в центре которой судьба и страдания «маленького человека»? За спиной подобного незаметного героя (впрочем, слово это как-то не очень уж подходит к таким персонажам) вставала вся Россия, с ее горестями, унижением и гневом. Многое роднит с ним Георгия из новеллы Михаила Джавахишвили «Награда».

Необычная тема, необычный характер оперы. Нет здесь ни многопланового сюжета, ни традиционной, лирико-романтической коллизии, казалось бы столь необходимой для привычной нам оперной драматургии. Есть только одно — психологическая монодрама. Многие, возможно, вспомнят при этих словах «Воццека» Альбана Берга и скажут: «Вот же прецедент — аналогичная монодрама была создана более четверти века назад!» Так ли?

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание