за стол с карандашом и бумагой. Это, конечно, не значит, что каждая нота уже сочинена; быть может, даже ни одной еще нет, но вопросы формы, структуры, характера произведения уже разработаны, и притом весьма детально. <...> Пишу я только у себя дома в Олдборо. Обычно я завтракаю в восемь утра и работаю до четверти второго. Затем у меня перерыв, когда я совершаю прогулку, прежде чем снова сесть за работу с пяти до восьми вечера. Я глубоко верю в строгий режим.

Шефер: Никаких полуночных вдохновений?

Бриттен: Ночь создана для сна. Я ложусь рано и рано встаю. Когда я очень спешу перед отправкой рукописи переписчикам, я иногда засиживаюсь допоздна, но это обычно бывает только при работе над партитурой, а не во время сочинения музыки.

Шефер: Вы много переделываете?

Бриттен: Когда обдумываю или пишу, да. Вообще переделываю до момента, когда рукопись отсылается переписчикам, редко после этого. Обычно я пишу специально для какой-нибудь постановки или к определенному событию, поэтому у меня всегда жесткие сроки.

Шефер: Что Вы скажете об увлечении Веберном и его последователями?

Бриттен: Я считаю, что существует невероятный снобизм и притворство, когда дело касается новейших течений в музыке. Многие из тех, которые еще недавно называли Шёнберга сумасшедшим, теперь объявляют его гениальным. Ни в том, ни в другом случае нет искреннего отношения. Произведения современной музыки чрезвычайно трудны для исполнения, и это есть и всегда будет против нее. Когда мы с Питером Пирсом включаем в концерты некоторые песни Веберна, то буквально переживаем тысячи смертей, чтобы добиться совершенства в них, но это почти невозможно.

Шефер: Вас удовлетворяет путь, по которому идет развитие творчества молодых британских композиторов?

Бриттен: Композитор должен творить для народа, а молодым авторам следовало бы писать для молодежи. Кое-кто из композиторов начинают работать для детей, и это уже обнадеживает. <...> Лично я считал бы, что творю впустую, если бы у меня не было общения с людьми. Быть может, британцы не умеют так воодушевляться, как остальные европейцы, но это еще не столь удручающе, как их филистерские, обывательские взгляды на искусство. <...> Помню, однажды, еще в мои школьные годы, я был приглашен на теннис в один дом в Лоустофте, где у меня спросили, какую бы я хотел выбрать себе карьеру. Когда я ответил, что хочу стать композитором, все были поражены: «Да, но кем еще?!» Такие взгляды умирают с трудом, но, боже!, как хочется, чтобы присущее нам филистерство исчезло навсегда! Будем надеяться, что так оно и будет.

Перевела А. Афонина

В гостях в Союзе композиторов

ИТАЛИЯ

Л. Полякова

Пять вечеров в итальянской опере

Когда мы уезжали из Италию, многоопытные коллеги, уже побывавшие там с туристскими группами Союза композиторов, говорили примерно так: «Ну, в Италии, конечно, природа, музеи и античные развалины!.. Нет, музыкальные впечатлений не наберетесь. Обычно бывает запланировано одно посещение театра “Ла Скала” и все. Можете там попасть или на оперу или на какой-нибудь концерт, например под управлением нашего Кондрашина... Другие оперные театры? Нет, не надейтесь! Билеты надо заказывать за два месяца. И вообще не фантазируйте, и так устанете от обилия впечатлений»...

Но уже в Неаполе, когда после незабываемой экскурсии в Помпею мы вечером бродили по городу, перед нами неожиданно возникло внушительное здание старого оперного театра «Сан Карло». У входа висели афиши ближайших спектаклей — «Риголетто», «Тристан и Изольда», что-то из опер Доницетти. Мы приуныли.

Конечно, Неаполь прекрасен. Окрестности его похожи на черноморское побережье Кавказа, только без снежных гор на горизонте. А вот Везувий совсем разочаровал: некрасивая, серая гора, словно посыпанная шлаком. К тому же он бездействовал, ничем не выдавая своей зловещей природы.

И как-то невольно перед входом в «Сан Карло» сложилось убеждение, что это важнее и дороже всяких Везувиев для нас, музыкантов, приехавших на родину оперы. Вот почему на следующий вечер, прогуливаясь в Риме вокруг таинственных и грозных, подсвеченных красноватыми прожекторами развалин Колизея, мы снова горячо заговорили о необходимости посетить оперный театр.

— Вы хотите в оперу? — и наш переводчик Пьетро, двадцатипятилетний белокурый парень с классическим профилем древнего римлянина, окинул группу критическим взглядом. — А где у вас вечерние платья, меховые палантины, бриллиантовые колье, черные фраки и галстуки «бабочкой»?

— Перестаньте, Пьетро, не хотите же вы сказать, что здесь ходит в театр одна буржуазия! А демократические классы, а молодежь, студенты? Разве они не интересуются оперой?

— Молодежь чаще собирается и слушает пластинки.

— Какие пластинки? Американский джаз?

— Нет, не только. И симфоническую музыку, и оперных певцов... Да разве вы не понимаете, — вдруг разгорячившись, добавляет Пьетро, — что у студента или рабочего иногда нет денег на обед, где уж тут в театр ходить...

— А театр очень дорог?

— Очень, и вечерний туалет обязателен, совершенно серьезно. Впрочем, есть еще галерея, если это вас устраивает. Туда пускают в любом костюме и по дешевке.

— А оттуда что-нибудь можно увидеть и услышать?

— Абсолютно все! На галерею ходят настоящие любители оперы.

...Он оказался прав. Потому ли, что была премьера новой оперы, а до премьер не падки богатые заокеанские путешественники, или по каким другим причинам, но только на «Колоколах» Ренцо Росселини партер Римского театра был наполовину пуст, в ярусах оказались заполненными лишь немногие ложи, зато набитая до отказа огромная «галерка» являла собой весьма ободряющее зрелище. Двенадцать рядов ее, расположенных крутым амфитеатром, исключительно удобны для зрителей, а прекрасная акустика позволяет слышать самое нежнейшее pianissimo. И публика сюда ходит настоящая. Тут я впервые почувствовала, что нахожусь действительно в гуще итальянского народа, народа впечатлительного, горячего и необыкновенно музыкального.

Вопреки скептическим рассуждениям Пьетро, там было очень много молодежи: юноши в простеньких серых пиджаках и девушки в вязаных кофточках, совсем юные военнослужащие и мальчики в матросской форме, очевидно курсанты морского училища. И слушали они необыкновенно, в благоговейной тишине, с блестящими от восторга глазами, иногда чуть-чуть, про себя, подпевая артистам. Трудно сказать, куда интереснее было нам смотреть — на сцену или на эту великолепную публику, которая с

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Перевела А. Афонина

В гостях в Союзе композиторов

ИТАЛИЯ

Л. Полякова

Пять вечеров в итальянской опере

Содержание