Выпуск № 12 | 1963 (301)

Ощущение такое, будто с хорошо известной, мастерски исполненной иконы сняли дорогую, искусной чеканки ризу, тронули кое-где холст освежающим раствором — и вот взору открыты не только уже виденные ранее лики, но и движения, динамика всей композиции, все контрасты линий и красок, то ярких, солнечных, резких, то приглушенно сумрачных, сдержанных, темных...

Потребность в новой оркестровой редакции оперы Мусоргского ощущалась музыкантами достаточно давно. Еще в 20-е годы Б. Асафьев, воздавая должное редакции, сделанной Римским-Корсаковым, выдвинул проблему поисков нового сценического варианта с опорой на полный клавир «Бориса Годунова», обнародованный в 1926 году П. Ламмом.

В ряде статей, посвященных Мусоргскому и его «Борису Годунову»1, Б. Асафьев отметил свойственную композитору импровизационную природу созидания музыки: в избытке творческого вдохновения рождались версии, из которых каждая нисколько не уступала другим в художественной значимости, психологической правдивости, завершенности, лаконичной характеристичности. Опера «Борис Годунов» требует неустанных поисков новых и новых сценических вариантов, утверждал Асафьев.

По пути создания своей сценической версии вслед за Ленинградским театром им. Кирова пошли и в Новосибирском оперном театре — пошли, опираясь на редакцию Д. Шостаковича. Поставленная театром опера Мусоргского непривычна не только на слух. Она непривычна и несколько иными по сравнению с редакцией Римского-Корсакова акцентами в расстановке противоборствующих сил. Народ в соответствии с редакцией П. Ламма очерчен в спектакле ярче и определеннее в репликах и высказываниях отдельных его представителей. Идея принуждения, подневольного величания вновь избранного царя подчеркнута в спектакле новосибирцев тем, что и «Славу» царю поет (жалкими, надрывными голосами) тот же оборванный, голодный люд, что показан в прологе. До этого нам доводилось видеть иные постановки «Бориса Годунова»: сцена венчания на царство всюду ослепляла роскошью одежд толпы, мощным звучанием хора, величавшего нового царя. В спектакле Новосибирского театра, благодаря иной трактовке славильного хора, монолог «Скорбит душа» обретает новый драматический смысл: от такого «величания» как не скорбеть новому помазаннику божию?

Отлично продумана в спектакле новосибирцев вся «польская линия»1. Контрасты и взаимодействия персонажей Самозванец — Марина — Рангони выполнены четко, резко, рельефно. Отлично поставлены сцены в келье и в корчме. Образ самозванца, тщеславного и не слишком умного авантюриста, вырисован ясно и убедительно.

Сцена в корчме доказывает, что в ней мастерство исполнения в том, чтобы не «нажимать» на бытовые детали, которых здесь рассыпано великое множество, а подавать их с юмором, тонко, как это и сделано. (Исключение составляют разве некоторые неудачные моменты вроде того, что исполнитель роли Варлаама не напевает, а просто бормочет песню «Едет ён», бормочет, лежа навзничь, головой к заднику.) Мисаил, корчмарка, приставы — все в этой картине кажутся живыми, существующими «на самом деле». Глядя на исполнение новосибирцами «сцены под Кромами», вспоминаешь слова самого композитора: «В том акте... я, и притом единственный раз в своей жизни, налгал на русский народ. Издевательства народа над боярином — это неправда, это нерусская черта. Рассвирепевший народ убивает и казнит, но не издевается над своей жертвой».

Пожалуй, Мусоргский был не совсем прав. В музыке его все выражено крупно, сильно.

В ней — гнев, гроза народного мщения, но в ней и широта русской натуры, рвущейся «на волю», — в ней уже эмоциональная подготовка хора «Расходилась, разгулялась». Но вот либретто... Здесь трудно не согласиться с автором оперы. Поэтому стоит ли в спектакле так отягощать эпизод расправы с боярином многочисленными, отдающими грубым натурализмом деталями? Не лучше ли стремиться несколько смягчить их, подчинить общему тону музыки, главному ее настроению?

Большая удача в спектакле — образ Бориса. Правда, далеко не все убеждает в исполнении А. Левицкого (об этом будет сказано дальше), тем не менее сам режиссерский замысел нов, интересен. Редакция Ламма — Шостаковича дала возможность воссоздать образ Бориса несколько иным, чем представлен он в редакции Рим-

_________

См. статью «“Борис Годунов” Мусоргского как музыкальный спектакль из Пушкина» (1945–1948). Ак. Б. В. Асафьев. Изб. труды, т. Ill, стр. 100–159. Изд-во АН СССР, М., 1954.

 

1 Хотя немного жаль реплики Марины «Вашей страсти я не верю, пане»: она лишний раз подчеркивала всю лживость любовных заверений шляхтянки в сцене у фонтана.

ского-Корсакова. Верно, шаляпинский гений как бы «освятил» эту редакцию; благодаря гениальному певцу она укоренилась на десятки лет; многие таланты стремились приблизиться к ней — увы! — сходство бывало, даже в наилучшем случае, не большее, чем между колоколом, растревоженным бурей, и обыкновенным, пусть и проникновеннейшим, голосом человеческим.

Вернувшись от трагедии мук совести к трагедии прежде всего правителя, Новосибирский театр тем самым значительно укрупняет образ Бориса-царя. При этом хочется подчеркнуть одно немаловажное обстоятельство; нынешняя оркестровая редакция «Годунова» оставляет больший простор голосу, ибо, выполненная более скупыми и чистыми оркестровыми тембрами, она выделяет гораздо резче тембр вокальный. Здесь есть где развернуться всем нюансам, всем оттенкам мыслей и речей Бориса-правителя... «Любопытно, что в своей музыке Мусоргский, держась Пушкина, а с ним и версии Карамзина о царе-убийце, не ненавидит Бориса, а все силы своего таланта направляет на раскрытие не только высоких государственных помыслов Бориса Годунова, но и глубоко этических сторон его души». Не раз говорит Б. Асафьев о высокой этичности строя души Бориса, о том уровне душевных его переживаний, который воспрещает слушателю, вопреки совершенному царем злодеянию, видеть в нем лишь убийцу, силой захватившего власть.

Думаем, что в спектакле новосибирцев следовало бы сохранить в теремной сцене игры Федора. Здесь позволим себе выразить сомнение в правоте Б. Асафьева, призывавшего сократить все это: нет, эпизод нужен для отчетливой прорисовки главной связанной с образом Бориса мысли. Умный, тянущийся к учению Федор все же совсем дитя. Даже и он, надежда и будущее отца, еще не может поддержать его. «Детские

Борис Годунов — А. Левицкий

  • Содержание
  • Увеличить
  • Как книга
  • Как текст
  • Сетка

Содержание

Личный кабинет