Выпуск № 12 (301) | 1963 - страница 22

В сольных партиях тоже следует отметить несомненные удачи, хотя той свободы владения материалом, которой радуют оркестр и хор, мы здесь еще не найдем. Наибольший интерес, как нам кажется, представляет исполнение роли Зенты артисткой М. Миглау. Признаться, трудно было ожидать, что роль эта окажется вполне в возможностях певицы. Ведь тут требуется ярко выраженный драматический, почти героический характер дарования и соответственный тембр голоса. Но, к нашему удивлению, именно лирическое начало — мягкость, женственность и голоса и облика артистки — сообщило созданному ею образу трогательную убедительность. В игре М. Миглау внешняя порывистость, своеволие, подчас даже заносчивость хорошо сочетаются с глубокой задушевностью и теплотой. Ярче всего это проявилось в большой сцене Зенты с Голландцем (второй акт), где Миглау удалось передать сложную гамму чувств, стремительно сменяющихся в душе героини: смятение, сделавшее ее почти безгласной, испуг, колебания и, наконец, ликующий взрыв чувства — открытое признание в своей любви. Удалось артистке и исполнение центрального монолога всей оперы — баллады о Летучем голландце. Правда, в моментах героических, рисующих шторм, хотелось бы большей силы звучания, но зато как тепло и чисто звучит в балладе тема спасения!

Менее выигрышны для артистки оказались ее сцены с Эриком; они вообще не принадлежат к числу лучших страниц оперы, но, думается, в сценическое поведение героини все же можно было бы внести более живые и разнообразные штрихи. И еще одно замечание: внешняя скованность Зенты, во втором акте все время находящейся перед портретом Голландца, кажется чересчур навязчивой. Режиссер стремился таким способом подчеркнуть отчужденность Зенты, всецело поглощенной мечтой о спасении Голландца; это понятно. Но сентиментализм этой сцены вряд ли найдет отклик в нашей аудитории: любые проявления неумеренного чувства, экзальтации воспринимаются публикой скорее иронически, чем сочувственно.

Большие сложности выпали на долю исполнителей роли Голландца. Смешение фантастических и реальных черт в этом образе создает для актера ряд необычных трудностей. Здесь больше чем где-либо необходимы чувство меры и строгий вкус, равно как и актерская смелость в создании сценического рисунка. Рисунок, в данном случае избранный режиссером, безусловно интересен, хотя и грешит изощренностью, несвойственной, на наш взгляд, музыке оперы. Херц сознательно стремился создать не столько вагнеровского, сколько гофмановского героя, загадочного и психологически усложненного. Народнолегендарное начало в трактовке образа ощущается только при первом появлении Голландца, когда тот сходит с призрачного корабля в живописном костюме эпохи Возрождения (намек на первоисточник легенды, относящийся к XVI веку). Потом он исчезает за камнем, и когда появляется вновь, то предстает перед капитаном Даландом уже в одеянии XIX века. Теперь это типичный романтический герой — по внешнему облику отнюдь не моряк, а скорее художник, поэт, несущий на челе и в сердце печать мировой скорби. Единство этих образов режиссер удостоверяет остроумным штрихом: приветствуя Даланда, Голландец начинает отвешивать живописный поклон в манере эпохи Возрождения, но, словно оборвав себя и не закончив движения, выпрямляется и обращается к капитану с небрежностью аристократа. Прием это тонкий, изящный, но вряд ли доступный для широкой аудитории оперного театра. Он не очень вяжется и с музыкой Вагнера, стихийной и величественной. Думается, что, по замыслу композитора, герой должен быть ближе к народнобалладным образам, то есть суровее, проще. Расхождение в трактовке еще больше ощущается в дальнейших сценах. Вагнер создавал персонаж фантастический, поэтому он, естественно, не наделил Голландца той душевной подвижностью, которая отличает Зенту. Херц, придав персонажу большую историческую, а следовательно, и жизненную конкретность и тем самым сблизив его с окружающими людьми и обстановкой, неизбежно должен был войти в противоречие с партитурой: поведение его героя кажется неоправданно статичным по сравнению с поведением партнеров.

Внутренне обосновать подобное несоответствие — задача нелегкая даже для опытнейшего актера. Естественно, что исполнителям роли Голландца — В. Валайтису и М. Киселеву — полностью с нею справиться пока не удалось. Напряженная статика, характеризующая их облик и поведение на протяжении всего спектакля, обусловила известную внутреннюю заторможенность сценического рисунка. Из-за этого активные волевые черты Голландца — сила интеллекта, страстная убежденность в своем праве на счастье, даже жестокая бескомпромиссность его последнего решения — оказались в спектакле несколько приглушенными. Отчетливее выступили,

Зента — М. Миглау

пожалуй, поза романтического страдальца и связанный с нею традиционный демонизм облика. Поэтому об индивидуальном истолковании роли тем и другим артистом говорить пока рано, тем более, что свободное владение вагнеровским речитативом в труднейшей партии Голландца тоже требует от обоих еще большой работы.

Бытовые партии, решенные режиссером в духе персонажей комической оперы, предназначены подчеркнуть высокий романтический план отношений Зенты и Голландца. Нарочитая заостренность рисунка в данном случае оправдала себя и в ряде эпизодов действительно создала впечатляющий контраст к драматическим сценам. Исполнители роли Даланда — М. Решетин и А. Ведерников — в целом, удачно создают портрет буржуазного дельца. В исполнении Решетина, правда, образ выглядит мягче и естественнее. Ведерников же слишком выпячивает жадность и вульгарность Даланда; к тому же повадка его напоминает скорее русского купца, чем норвежского моряка.

Странное впечатление производит в роли охотника Эрика А. Григорьев. Грубость внешнего облика и нарочитость в выражении любовной страсти заставляют вспомнить об отошедших в прошлое наивных оперных традициях. Непонятно, какое отношение к Зенте может иметь подобный персонаж и вообще откуда он пришел в современный оперный спектакль. Пусть этот образ очерчен Вагнером довольно бледно, но сумел же А. Масленников придать ему черты одушевленности и жизненности.

Остальные фигуры естественно вписываются в общий ансамбль. Удачны в вокальном и сценическом плане эпизодические роли Рулевого (артист М. Тимченко) и Мери (артистка В. Смирнова). Правда, последней хочется пожелав большей интонационной точности.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Зента — М. Миглау

Содержание