обладание музыкального над виртуозным (техника «спрятана»); у учеников Я. Флиера — артистизм, концертная праздничность, желание усилить противопоставление в музыке сфер образности, сделать напряженнее контрасты. Кое у кого эта общность школы проявлялась пока в копировании каких-то исполнительских приемов учителя, но у большинства естественно соединялась с проявлением собственного художнического «я». В обоих концертах лучше удались произведения мелких форм. Крупным же сочинениям (за исключением разве Четвертого концерта, сыгранного Д. Сахаровым) и особенно Вариациям на тему Шопена и на тему Корелли недоставало ощущения цельности формы.

Зарубежные гастролеры

Американский пианист Грант Иоханнесен начал свой концерт в Большом зале филармонии с Ля-минорной прелюдии и фуги Баха; затем последовала соната Бетховена соч. 110. Сразу же стала вырисовываться художественная личность интерпретатора: спокойствие, отлично прослушивающаяся музыкальная ткань, благородный звук. И вместе с тем начало программы несколько разочаровало. В Бахе и особенно в Бетховене была излишняя приглаженность, ощущалось стремление к «красивости». Начало сонаты с аккордами, взятыми чуть-чуть «не вместе», вторая часть со смягченными акцентами и излишне певучим верхним голосом аккордов, темпо рубато в фугах, нарушающее значительность музыки, — во всем ощутим был налет салонности. Но Шесть интермеццо соч. 4 Шумана Г. Иоханнесен сыграл поэтично, с редким ощущением красоты фортепианного звучания. Пьесы Форе и Равеля показали, что особенно близка пианисту та музыка, где много переливов красок, игры света и тени, причудливых смен колорита. Вообще, традиции французской школы (Г. Иоханнесен учился в Париже у Р. Казадезюса и Нади Буланже) в нем очень сильны.

Дирижер Курт Мазур (ГДР) не впервые выступает у нас. Это исполнитель эпического склада; серьезность, широта — характерные качества его дарования. У него плавный, «протяжный» жест, естественный, гибкий ритм. Сыграть Четвертую («Романтическую») симфонию Брукнера, прекрасную по музыке, но не лишенную «божественных длиннот», доступно дирижеру незаурядного дарования. Чувствуется, что К. Мазуру эта симфония близка, и прозвучала она у него хорошо. В бетховенской Фантазии для фортепиано, хора и оркестра (с новым текстом И. Бехера) Д. Башкиров, как всегда, играл свою партию порывисто, увлеченно, «на нерве», порой даже несколько излишне драматизируя образы. Мазур же охлаждал его пыл, дирижируя размеренно и даже кое-где излишне спокойно...

Баховский вечер

Дважды в Малом зале консерватории звучала баховская музыка. И. Браудо, Анастасия Браудо (его дочь и ученица) великолепно сыграли Концерт для двух фортепиано: с редким чувством стиля, одухотворенностью, с отличным, строгим и одновременно свободным ритмом. Студенческий хор, оркестр и солисты-студенты очень хорошо исполнили «Магнификат». Программа была тщательно подготовлена под управлением Н. Рабиновича, одного из наиболее инициативных наших дирижеров; ленинградские любители симфонической музыки обязаны ему знакомством со многими интересными произведениями. Недавно в филармонии он дирижировал симфонией Малера «Песнь о Земле».

М. Бялик

Зарубежные гастролеры

Игорь Маркевич

Об одной черте артистического облика Маркевича хочется сказать прежде всего — это удивительная преданность своему делу и скромность, полное отсутствие самовыпячивания. Маркевич всегда верный слуга музыки, бескорыстный представитель композитора... Именно это замечательное свойство талантливого мастера помогает ему в интерпретации самых сложных произведений добиться того, чтобы они оказались простыми и ясными для исполнителей и, главное, для слушателей.

В текущем сезоне, приехав в Москву на четыре месяца, Маркевич открыл цикл своих концертов увертюрой к опере «Руслан и Людмила» Глинки, что имело своего рода декларативный характер. Бессмертная музыка была «произнесена» с величайшей отчетливостью и ясностью, которые так высоко ценил сам гениальный основоположник русского симфонизма. Тема побочной партии прозвучала необычно мягко и нежно, хотя, может быть, она утратила в какой-то небольшой доле черты эпической мужественности. В Шестой симфонии Чайковского хорошо была найдена мера эмоций — глубокая взволнованность и задушевность без тени сентиментальности. То же можно сказать в целом и относительно Первой симфонии Д. Шостаковича. Лишь изредка (например, в побочной партии первой части и второй теме скерцо) убыстренные темпы и суховатость трактовки «гасили» сдержанный лиризм музыки. В заключении симфонии эпизод с солирующей виолончелью (после троекратных ударов ли-

тавр) был передан в элегическом плане, что, как нам кажется, противоречит характеру этого эпизода, светло окрыленному, как бы летящему вдаль, но не контрастирующему финалу. Однако детали эти не могут зачеркнуть главного: в русской музыке Маркевич проявляет себя как русский дирижер, не ищущий внешних эффектов и не стремящийся «приукрасить» ее, как это нередко делают зарубежные дирижеры.

Артистическая натура Маркевича своеобразна. Часто он отходит от привычных исполнительских традиций, но делает это настолько талантливо и убежденно, что и не соглашаясь с ним, нельзя не признать его исполнение ярким и интересным. Отличная техника Маркевича является результатом тщательно продуманной системы. Он считает, что у дирижера должна быть своя «аппликатура» так же, как у любого инструменталиста. Эта система включает ряд приемов показа различных оттенков, в частности левой рукой, которые, по мнению Маркевича, существенно помогают дирижеру добиться точной и выразительной игры оркестра. Выполнения всех этих приемов он неукоснительно требует на дирижерском семинаре. Пусть эта система не так бесспорна и всеобъемлюща, как это представляется Маркевичу, но, во всяком случае, оркестру играть с ним легко. Не навязывая диктаторски свою волю, а как бы дружески подводя коллектив к наиболее приемлемому для всех характеру исполнения, Маркевич создает в оркестре тот дух артистизма, без которого немысли-

мо свободное творческое музицирование.

Ощущение праздничности не покидало слушателей во время тонкого и умного исполнения двух ре-мажорных симфоний — Гайдна (№ 104) и особенно Моцарта (№ 35), прозвучавших так живо и тепло, словно нас не отделяют почти два столетия от времени их создания. Следует лишь пожалеть о склонности дирижера к преувеличенно громкому звучанию литавр; это всегда огорчительно, а в отношении Моцарта в особенности. Порадовало блестящее исполнение «Тиля Уленшпигеля» Р. Штрауса и других пьес, входивших в программы Маркевича. Огромный интерес и восхищение слушателей вызвало впервые исполненное в Советском Союзе выдающееся произведение Золтана Кодая — кантаты «Венгерский псалом» на слова венгерского поэта XVI века Михая Кечкемети Вега для тенора, смешанного хора, хора мальчиков и оркестра. Глубокие раздумья большого художника о судьбах его родины нашли свое выражение в этом: шедевре современной венгерской музыки. В исполнении «Псалма» участвовали Государственный симфонический оркестр СССР, Академический русский хор СССР, хор мальчиков (художественный руководитель — А. Свешников) и солист Будапештского оперного театра Роберт Илошфалви, обладатель звучного, красивого и мягкого по тембру тенора, выразительно и музыкально спевший свою ответственную партию. В этой же программе Вторая сюита из балета Равеля «Дафнис и Хлоя» прозвучала с участием хора, что еще более усилило воздействие чудесной музыки. В других: концертах под управлением Маркевича с большим успехом выступали симфонический оркестр Московской филармонии: и Галина Вишневская, спевшая шесть песен Мусоргского (в инструментовке Маркевича для голоса с оркестром).

Поразительно пластичное исполнение «Венгерского псалма» и «Дафниса и Хлои» — последние, наиболее свежие и яркие впечатления от выступлений Игоря Маркевича. Они вновь подтверждают, что о художнике следует судить по его творческим взлетам, основываясь на лучшем, что он создал, чем оправдал свое назначение, — служить народу своим искусством.

Г. Юдин

Луис Кентнер

Исполнение Луисом Кентнером вариаций Листа на тему хорала Баха «Welnen, klagen...» сразу же привлекло внимание серьезностью и многогранностью. Разнообразные по настроению, вариации были объединены подлинно симфоническим дыханием. Хорошо показан огромный листовский диапазон использования красочных возможностей фортепиано: здесь были монологи-речитативы, хоровые тутти, оркестровые и органные тембры. Особенно красиво звучали аккорды с могучей, «бархатной» поддержкой басов (например, в последней вариации). Строгий вкус проявил Кентнер в Рондо соль мажор Бетховена. Его трактовка «Аппассионаты» самобытна. B наиболее «огнедышащих» местах он сдерживает темп, но, теряя в стремительности, музыка выиграла в выпуклости фразировки, отражающей внутреннюю напряженность мысли. Декламационная рельефность свойственна Кентнеру во всех стилях, и этим он властно за-

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка