слышать, воспитать в себе чувство музыки. Этого, как мне кажется, и добивался Феликс Михайлович от каждого из нас, его учеников. И еще способности восхищаться и удивляться, без чего любая, даже самая скромная жизнь в искусстве лишается смысла.

Сам он сохранил до старости лет удивительную свежесть чувств и, что особенно удивительно, способность заражать ими всех окружающих. В его присутствии как-то по-иному и чувствовалось, и даже игралось; в каждом — пусть это было сплошной иллюзией — рождалось на какой-то момент ощущение сопричастности к чему-то настоящему; прозаическое, повседневное уступало место большому праздничному чувству, от которого учащенно билось сердце. Никаких сомнений в правильности избранного пути. Музыка, только музыка! — в такие дни, особенно если урок выдавался удачным и Феликс Михайлович был доволен (а это сразу же выдавали мгновенно озарявшиеся глаза, прячущаяся куда-то в усы улыбка, по-особому теплевший тембр голоса), счастливее нас не было никого на свете.

Мы восхищались им беспредельно, да и как можно было не восхищаться! Помимо всего прочего, он был очень красив и весь словно светился, светился той красотой души и таланта, с которой легко связывается представление о художнике-артисте. Таким рисуешь себе Блока. Таким был Станиславский. Таким останется жить в нашей памяти и Феликс Михайлович Блуменфельд.

Учиться у него было нелегко. Любая погрешность против музыки (неуслышанная модуляция, неряшливая педаль, бессодержательная фразировка) могла привести к буре, от которой не было защиты: можно защищаться от упреков в недостатках техники, но как «оправдать» внутреннюю нечуткость, плохой художественный вкус, дефекты слуха? В такие моменты весь класс становился твоим врагом. Зато каким героем выглядел тот, кому на уроке у Феликса Михайловича удавалось зажечь его глаза, заслужить простое одобрение учителя...

В благодарном чувстве к Феликсу Михайловичу соединилось все: радостное «открытие» Нейгауза, его первые концерты в Малом зале консерватории и увлечение Софроницким; вечера Игумнова, бетховенские циклы Клемперера, Сигети и весенний Ре-мажорный концерт Прокофьева, собрания Персимфанса, ставшие для нас первым университетом симфонической музыки, и еще многое другое, что было и навсегда останется дорогим воспоминанием тех лет, вплоть до знаменитых литературных концертов Маяковского в Политехническом музее, куда одержимый желанием все слышать, все знать устремлялся с нами и Феликс Михайлович.

Незабываемые, счастливые годы!..

* * *

Письма Ф. М. Блуменфельда

Весь творческий путь Ф. М. Блуменфельда, отданный беззаветному служению русскому, а в последние годы жизни — советскому искусству, проходил в тесном, а нередко в дружеском общении с такими деятелями русской музыки, как А. Г. Рубинштейн, В. В. Стасов, Н. А. Римский-Корсаков, А. К. Лядов, А. К. Глазунов, А. Н. Скрябин, С. В. Рахманинов, А. Н. Молас, Ф. И. Шаляпин, Е. И. Збруева, Б. В. Асафьев, К. Н. Игумнов и многие другие. Переписка Блуменфельда представляет значительный интерес для историка русской музыкальной культуры, но только сейчас начата работа по собиранию этого эпистолярного наследия. Ниже впервые публикуются три его письма, находящиеся в ленинградских хранилищах.

Письма подготовлены к печати членами Научного студенческого общества Ленинградской консерватории (фортепианный факультет) С. Гринштейн и А. Яблонским; последнему принадлежит также комментарий к письмам. Работа выполнена под руководством Л. Баренбойма.

1.

В. В. Стасову

Екатерининский кан[ал], д. 71, кв. 8.

Воскресенье, 19 ноября [18]95 г.

Дорогой Владимир Васильевич!

Глазунов, зная, что я не выхожу из дому, прислал мне Ваше письмо. К тому, что Вы помните —

Соната cis-moll

Erlkönig

Ruines d’Athènes¹, —

прибавить еще

Auf dem Wasser zu singen

(Schubert — Liszt)

Etude de Concert (Des-dur) — Liszt

Если не ошибаюсь — это все!

Напомню Вам, что Соната Бетховена была сыграна после других пьес по Вашей настоятельной просьбе.

По Вашим справкам я догадываюсь, что Вы уже что-то затеваете? Если я не ошибаюсь и если появится Ваша статья или воспоминания², то Вы не забудете и поделитесь этим с Блументростом³, о котором Вы, может быть, самого отчаянного мнения и который Вас всегда и по-прежнему всей душою любит и восхищается Вами.

До свидания, дорогой
Владимир Васильевич.

Ф. Блуменфельд.

_________

Письмо хранится в отделе рукописей Института Русской Литературы Академии наук СССР (Пушкинском доме), (ф. 294, оп. 3, № 6, л. 1–2).

¹ Речь идет о сонате cis-moll op. 27 № 2 Бетховена, «Лесном царе» Шуберта — Листа и марше из «Афинских развалин» Бетховена в транскрипции А. Рубинштейна.

² Спустя год после смерти А. Рубинштейна в «Новостях и Биржевой газете» (28 ноября 1895 г., № 328) была помещена статья В. Стасова «Рука Рубинштейна». В этой статье рассказано о вечере у поэта Я. Полонского (28 декабря 1889 г.), на котором А. Рубинштейн, по просьбе присутствующих, исполнил ряд произведений из своего репертуара. На этом вечере был и Блуменфельд, которого Стасов просил вспомнить, какие именно пьесы были исполнены великим русским пианистом. Публикуемое письмо Блуменфельда является ответом на эту просьбу.

³Шуточное прозвище, которое Стасов дал Блуменфельду.

2.

В. В. Стасову

Ср.-Подъяческая, 9.
15 марта [1]906 г.

Дорогой и великий душою
Владимир Васильевич,

Есть люди, считающие Вас безсердечным, — сегодняшнее письмо Ваше ко мне, не говоря о других Ваших делах, достаточно обнаруживает все тупоумие этих людишек и полное непонимание Вас! Мне особенно ценно, что сердечность Ваша сказалась в отношении меня, ибо Вы, быть может, и не подозреваете, как Вы мною любимы.

Желаю от души, чтобы слова Скрябина (от которого я тоже получил очень милое письмо)¹ повлияли бы на Вас: авось Вы уверуете в меня как в дирижера?! Скорблю, что не могу к Вам зайти и лично Вас поблагодарить за память и обнять лишний раз. Всевозможнейшие занятия разрывают меня на клочья. Не стану Вам их перечислять — это скучно. Не увидимся ли у Р[имского]-К[орсакова] сегодня вечером?

Еще и еще спасибо; обнимаю Вас мысленно.

Один из самых преданных Вам

Ф. Блуменфельд, то бишь Блументрост.

_________

Письмо хранится в отделе рукописей Института Русской Литературы Академии наук СССР (Пушкинском доме), (ф. 294, оп. 3, № 6, л. 6–7).

¹Вероятно, речь идет о письме, написанном А. Скрябиным из Женевы после исполнения Блуменфельдом в Петербурге Третьей симфонии («Божественной поэмы»). Приводим отрывок из этого письма: «Дорогой Феликс Михайлович, прими мою искреннюю и глубокую благодарность за прекрасное исполнение моей симфонии, о котором я узнал из многих газет, а также из писем некоторых друзей. Ты совершил чудо, исполнив ее, имея лишь две репетиции. Это почти невероятно...» (Письмо без даты помещено в виде факсимиле в журнале «Музыкальный современник», 1916 г., № 4–5, между стр. 76 и 77).

3.

А. К. Глазунову

Киев, Б. Владимирская, 48/А, кв. 19.
16 апр[еля] [1]919 г.

Дорогой Саша,

Был у меня сегодня уч[ени]к мой Грюнберг, кот[орый] едет завтра или на днях в Пет[роград]; с ним я и пишу в надежде, что письмо будет доставлено. Первым делом благодарю за письмо, кот[орое] я получил и за подробности Вашего существования; письмо в изрядной степени безотрадно. Нам все-таки легче, благодаря климату; здесь уже жара около недели; солнце шпарит вовсю, и в этом одном отрада. Жизнь в общем довольно тяжела — все дорого ужасно. Кроме того, жить на старости лет студентом довольно трудно: одиночество подчас бывает тяжело. Занятий у меня много, да и слава богу — меньше думаешь. Я стал здесь директором, по выборам, в Высш[ем] Муз[ыкально-Др[аматпческом] Институте им. Н. В. Лысенко¹; веду форте[пианный] класс, ансамбль и оперный;

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Письма Ф. М. Блуменфельда

1.

2.

3.

Содержание