А. А. Спендиаров с участниками концертов, посвященных 25-летию его
творческой деятельности.
Ереван, 1926 год.

Заведя разговор о теории, он все более и белее оживлялся. Веселый, возбужденный, поминутно оборачиваясь к сопровождавшим его ученикам, он спускался по консерваторской лестнице и шел по улице, по краям которой весело журчала вода.

Первый концерт Ереванского симфонического оркестра был назначен на 10 декабря 1924 года. Концерт происходил в зале Гостеатра.

Настраивая инструменты, музыканты сидели уже на местах, когда побледневшее, гладко выбритое лицо Спендиарова, взволнованно шагающего по артистическому фойе, обратило на себя внимание одного из актеров. За его правым ухом была засунута папироса, рассказывал Ори Буниатян, другую он курил. «“Маэстро, что с вами?”, — обратился я к нему, почувствовав его взвинченное настроение. Обернувшись, он заговорил быстро, страстно, с поразившей меня, в то время начинающего актера, открытостью: “Волнуюсь, ужасно волнуюсь. Ведь это первый концерт армянского симфонического оркестра. Настоящих музыкантов только пятеро, остальные играют в оркестре полтора месяца. Боюсь, что они забудут нюансы”... Раздался третий звонок, он встрепенулся и быстро пошел на сцену. Я едва успел вынуть из-за его уха папиросу».

Выйдя в зал, я увидел по спине и волевым жестам маэстро, что сосредоточенной работой он победил свое волнение. Его подъем и воодушевление музыкантов передались публике. Плененная его музыкой и им самим, она по окончании концерта устроила ему овацию. Студенты консерватории ринулись к любимому маэстро, и мы увидели, как над их юношескими головами взметнулась худощавая фигурка во фраке».

«Мы исполнили “Этюд на еврейские темы”, “Крымскую колыбельную”, “К возлюбленной” и еще несколько прелестных мелких пьес, — пишет в своих воспоминаниях Рубен Степанян. — Успех у слушателей Еревана был колоссальный. Затем он с Адамяном сыграл в четыре руки отрывки из “Алмаст”. И с тех пор мы все почувствовали, какой великий музыкант перед нами и с каким неисчерпаемым терпением и любовью он с нами занимается».

О МЕТНЕРЕ

Г. НЕЙГАУЗ

Современник Скрябина и Рахманинова

Скрябин, Рахманинов, Метнер — эти великие русские музыканты завладели умами своих современников и прочно вошли в историю русской музыки. Несмотря на огромные различия между ними, их имена можно и естественно произносить как бы на одном дыхании. Есть важное (хотя и несколько «внешнее») свойство, их объединяющее: они были главным образом творцами фортепьянной музыки. Благодаря им неслыханные, казалось, непревзойденные достижения в этой области Шопена и Листа, получили дальнейшее, неожиданное и в то же время глубоко закономерное развитие, являющееся целиком заслугой русского музыкального гения. Но здесь не место, хотя бы и вкратце, заниматься сравнительной характеристикой фортепьянного творчества этих композиторов, тем более, что для каждого, знающего их, вопрос довольно ясен и он вправе самостоятельно предаваться размышлениям на столь интересную тему.

Быть может, кой-кому покажется неправомерным составление такого «терцета»: Скрябин, Рахманинов, Метнер, но думаю, что если вспомнить эпоху, в которой они жили и творили, то здесь никакой ошибки нет. Рассуждая о символизме в русской поэзии, мы непременно назовем в первую очередь Блока, Брюсова и Белого, хотя бы Блок и высился над русским символизмом подобно тому, как Эльбрус высится над всем Кавказским хребтом.

Несмотря на наличие общих черт, по которым нетрудно в Метнере увидеть современника Скрябина и Рахманинова, в нем столько индивидуального, своеобразного, неповторимого, что невозможно не сказать об этом хотя бы несколько слов. Нечего и говорить, что Метнер заслуживает пространной, углубленной монографии, так же как Глазунов или Танеев; мы, музыканты, будем ее ожидать с нетерпением.

Мне кажется, что, как бы по-разному ни относились к Метнеру различные музыканты, они не смогут, если только они настоящие музыканты, не проникнуться чувством самого глубокого уважения к его личности, преклонения перед его мастерством большого композитора и несравненного пианиста. Для многих «новаторов» музыка Метнера, несмотря на ее формальное совершенство, — вчерашняя музыка. Но Метнер один из тех творцов, которые вызывают чувство, что «вчерашнее» не должно быть похоронено и забыто как нечто ненужное, что его можно и следует вспоминать, что оно может оживать, будить чувства и мысли, доставлять чисто художническое наслаждение тому, кто способен видеть и воспринимать в искусстве и жизни не одну только новизну «во что бы то ни стало».

Метнер, конечно, антипод тех современных музыкантов, которые стремятся писать «послезавтрашнюю» музыку, правильно считая, очевидно, что их «завтрашние» достижения «сегодня» обычно уже безнадежно устарели. Все музыкальное мышление Метнера имеет настолько глубокие корни, так проникнуто интенсивным переживанием, знанием классического и романтического искусства и благоговением перед ним, что нынешним «ниспровергателям» (один из них сказал о Бетховене: «Плоские мелодии, плоские гармонии, шаблонное оформление» ¹) даже понять, невозможно, насколько благороднее и глубже источники «вчерашней» музыки Метнера, чем их бессильные потуги, претендующие на откровения.

_________

¹ Цитату эту я прочел в интересной книге Г. Шнеерсона «О музыке живой и мертвой».

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

А. А. Спендиаров с участниками концертов, посвященных 25-летию еготворческой деятельности.Ереван, 1926 год.

О МЕТНЕРЕ

Г. НЕЙГАУЗ

Современник Скрябина и Рахманинова

Содержание

А. А. Спендиаров с участниками концертов, посвященных 25-летию его
творческой деятельности.
Ереван, 1926 год.