КНИЖНОЕ ОБОЗРЕНИЕ

НОВАЯ КНИГА О РИМСКОМ-КОРСАКОВЕ

Недавно вышедшая книга М. Гнесина о Римском-Корсакове — труд не совсем обычного жанра. Значительную часть книги занимают воспоминания о Римском-Корсакове и о близких ему музыкантах. Остальная часть книги носит характер научного исследования: автор анализирует ряд опер Римского-Корсакова, ставит вопрос о типе корсаковского симфонизма и затрагивает некоторые другие проблемы творчества Римского- Корсакова.

Внимание читателя, вероятно, в первую очередь привлечет мемуарный раздел книги. Воспоминания о Римском-Корсакове частично уже были опубликованы (см. «Советская музыка», 1945, третий сборник статей) и вызвали вполне заслуженный интерес. Просто и хорошо написанные, воспоминания М. Гнесина заключают в себе много ценных наблюдений.

Автор назвал эту главу своей книги «Римский-Корсаков в общении с учениками». М. Гнесин, несколько лет учившийся у Римского-Корсакова, рассказывает о его педагогических методах, об отношении к ученикам. Читатель узнает, что за суровым видом, за внешней сдержанностью, бросавшейся в глаза при встречах с Римским-Корсаковым, скрывалась пылкая, кипучая натура. «Драгоценной чертой Римского-Корсакова в отношении к работам учащихся, — пишет М. Гнесин, — было полное отсутствие равнодушия. Он очень старался быть возможно более сдержанным и объективным в оценке работ, но по существу его отношение всегда было страстным. И право же, несмотря на то, что порой он бывал способен чересчур жестоко отозваться о работе, иной же раз — перехвалить то, что уж очень приходилось ему по вкусу, — именно такой его подход к делу, насыщенный страстностью и убежденностью, давал учащимся несравненно больше, чем либеральное равнодушие многих руководителей» (стр. 198–199).

Римский-Корсаков проявлял редкую чуткость к творческой индивидуальности каждого одаренного ученика. И методы занятий он менял в соответствии с характером учащегося. С одним он «проходил», такт за тактом, медленно сочинявшуюся пьесу, в других случаях ограничивался замечаниями об общем содержании, о стиле написанного учеником произведения.

Римский-Корсаков требовал изучения лучших образцов музыкального искусства, но отнюдь не рекомендовал подражания им. Он допускал различные «вольности» в ученических сочинениях, однако для него «всегда важнее было решить: есть ли что-нибудь сверхобычное в произведении молодого композитора, нечто выросшее из серьезной внутренней потребности и переходящее через рамки привычного вследствие неизбежности, или же, быть может, это одна лишь погоня за последним словом моды... Мы нередко бывали у него «на подозрении». И некоторым из нас (мне

_________

М. Ф. Гнесин. Мысли и воспоминания о Н. А. Римском-Корсакове. Музгиз, М., 1956; тираж 6 500, цена 10 р. 55 к.

в частности) — что поделаешь! — приходилось выслушивать иной раз довольно ядовитые замечания» (стр. 205).

Эти краткие выдержки, конечно, не исчерпывают того ценного, во многом поучительного (особенно для молодых музыкантов), что найдет читатель в рассказе М. Гнесина о Римском-Корсакове — педагоге.

Большой интерес представляют и воспоминания М. Гнесина о «консерваторских событиях» 1905 года, о той огромной поддержке, которую оказал Римский-Корсаков студенческому движению, о том энтузиазме, с каким бастующие ученики консерватории в девять дней разучили и поставили, под руководством Римского-Корсакова и Глазунова, оперу «Кащей бессмертный». В книге М. Гнесина мы находим новые детали и штрихи, относящиеся к этим историческим событиям, активным участником которых был великий русский композитор.

Воспоминания М. Гнесина воссоздают живой, без элементов «иконописности», облик Римского-Корсакова. Такие же живые облики друзей Римского-Корсакова читатель находит в очерках о Глазунове и Лядове, с которыми автор близко соприкасался на протяжении многих лет.

Тепло рассказывает М. Гнесин о самоотверженной работе Глазунова на посту директора консерватории. В книге раскрывается отнюдь не простой склад личности Глазунова. Внешняя апатичность часто мешала разглядеть его подлинный облик. М. Гнесин показывает, что Глазунов обладал и волей, и упорством в труде. Интересно замечание Римского-Корсакова (в разговоре с М. Гнесиным) о работе Глазунова над знаменитым Скрипичным концертом. «А знаете, ведь Глазунов, взявшись за этот концерт, не только заново пересмотрел чуть не всю художественную литературу для скрипки, но и проиграл во множестве и, можно сказать, изучил самые разнообразные этюды для скрипки!» (стр. 228).

Общественную активность Глазунов впервые проявил в 1905 году, — конечно, не без влияния Римского-Корсакова. Взяв на себя административно-общественные функции в очень трудное для консерватории время, Глазунов вел эту работу, — может быть, преодолевая свойственную ему некоторую инертность натуры, — энергично и чрезвычайно независимо. «Неожиданно он обретает даже крайнюю смелость тона с влиятельными сановниками», — пишет М. Гнесин (стр. 234). И несколько далее мы читаем: «Я видел, какое спокойное удовлетворение испытывал Глазунов, когда в ответ на запрос премьер-министра Столыпина: “Сколько евреев обучается в консерватории” — он ответил: “Мы не считали”» (стр. 250).

Глазунов энергично руководил консерваторией и в советскую эпоху, хотя, как отмечает М. Гнесин, «не все было понятно ему и в новой структуре учебных заведений, и в новых порядках» (стр. 255). Но Глазунова радовало, «что он окружен молодой порослью исполнительских и композиторских талантов... Он гордился их ростом и успехами. В частности, восхищался композиторским дарованием и ранним мастерством у юного Д. Д. Шостаковича» (стр. 255). Один из немногих случаев, когда Глазунову изменило не покидавшее его обычно спокойствие, связан именно с Д. Шостаковичем. «Глазунов жестоко накинулся на нетолкового и равнодушного своего помощника по административно-хозяйственным делам в консерватории, задумавшего лишить стипендии юного Шостаковича и имевшего неосторожность сослаться на то, что ему “ничего не говорит имя этого студента”». «Если Вам ничего не говорит это имя, — закричал совершенно взбешенный Глазунов, — то зачем Вы тут находитесь вместе с нами? Вам здесь нет места: Шостакович — это одна из лучших надежд нашего искусства!» (стр. 250).

Натуре Глазунова была свойственна инертность; она проявлялась порой и в его взглядах на музыкальное искусство. «Для Глазунова с его огромным дарованием и художественным интеллектом не характерна была гибкость, способность быстро ориентироваться в музыкальных явлениях, которые были ему чужды», — пишет М. Гнесин (стр. 242). Но примечательно, что Глазунов сознавал этот недостаток своего художественного восприятия и умел преодолеть его. М. Гнесин приводит любопытный пример.

«Глазунов рассказывал мне, как он стремился проникнуть в мир совершенно чуждого ему сначала вагнеровского творчества. “Я пошел на “Валькирию”. Ничего

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

КНИЖНОЕ ОБОЗРЕНИЕ

НОВАЯ КНИГА О РИМСКОМ-КОРСАКОВЕ

Содержание