Выпуск № 1 | 1957 (218)

САТИРИКОН

МИШКА, ГДЕ ТВОЯ УЛЫБКА

(Фельетон)

Мое первое знакомство с Мишкой произошло в московском троллейбусе. На остановке через переднюю дверь ввалилось двое сильно подвыпивших молодых людей. Один из них крепко сжимал в объятиях гитару. Они непринужденно раскинулись на местах для детей и инвалидов, гитарист яростно рванул струны, и оба взревели рыдающими голосами:

Мишка, д’Мишка, где твоя ул-лыбка,
Полная заддора и огня?
Самая ннелепая аш-шибка —
То, что ты уходишь от меня!

Они повторяли каждый куплет по два раза, — так сказать, в двух исполнительских вариантах. Сперва, обливаясь горючими слезами, целиком становились на сторону мишкиной подруги, которая с ним «неловко пошутила» и ужасно в этом раскаивается. А затем выступали уже как идейные союзники уходящего Мишки — бодро, залихватски, с многозначительными, игривыми подмигиваниями: дескать, так ей и надо, — плюнь, уходи и срочно подавай в «Вечернюю Москву» объявление о разводе.

Я не выдержал и тяжело вздохнул:

— Да... Вот тебе стансы, вот тебе и романсы!

Гитарист, у которого оказался необыкновенно чуткий музыкальный слух, обернулся в мою сторону и сказал угрожающе:

— Не любишь?

А его спутник добавил, презрительно скривив рот:

— Тоже! Шляпу надел и воображает... Да ну его к шуту, давай дальше:

Мишка-Мишка, ты вернешься, Мишка,
Поз-забудешь ты о шутке злой!

Ехавший вместе со мною мой приятель композитор Абажуров захихикал и сказал:

— Ну, кажется, на нашу долю выпал редкий счастливый случай: очевидно, мы в первый и последний раз присутствовали при публичном исполнении вполне самобытной доморощенной халтуры.

Как он жестоко ошибся!

*

Начальные сведения о головокружительной карьере Мишки стали поступать прежде всего с периферии. За невероятно короткий срок он оседлал радиоузлы дальних поездов и пошел гулять по курортам союзного значения. А затем... самым неожиданным образом, походя, но необычайно активно вмешался в мою личную жизнь.

Я проводил отпуск в маленьком уединенном доме отдыха на Черноморском побережье. И там мы встретились... Нет, речь идет пока еще не о Мишке, а о ней. Она была прелестна, обворожительна. Я полюбил ее. И мое чувство не оставалось безответным.

Однажды мы сидели на берегу, любуясь вечерними красками моря, и строили планы на будущее — безусловно совместное и безусловно счастливое. Вдруг она резко подняла свою головку, покоившуюся на моем плече, и сказала:

— Подожди... Ты слышишь?

Я неохотно прислушался. Вдали, на танцовальной площадке дома отдыха включили репродуктор, и он вкрадчиво рокотал мужским голосом:

Ты весь день сегодня ходишь дутый.
Даже глаз не хочешь поднимать.
Мишка, в эту грустную минуту
Как тебе мне хочется сказать...

— Идем скорее! — воскликнула, задыхаясь, моя подруга. — Господи, какое счастье, — наш культурник раздобыл Мишку!

С этого дня ее словно подменили. Она бредила Мишкой, она часу не могла прожить без него. Наконец, я не вытерпел и кротко сказал ей:

— Милая, ну чем ты так восторгаешь-

ся? Это же типичная дешевка, суррогат настоящих чувств!

Она смерила меня ледяным взглядом и отрезала:

— От гурмана слышу. Ты — гурман!

— Какой такой Гурман?

— Обыкновенный. Который от всего нос воротит.

— Ах, ты хочешь сказать гурман?

— Пожалуйста, не придирайся к ударениям. Это дела не меняет.

Заметив мое искреннее огорчение, она смягчилась и нежно проворковала мне на ухо: «Мишка, Мишка, где твоя улыбка?»

Да, — увы! — у бедняжки был определенно неважный вкус. И я решил, что после отпуска основательно займусь ее перевоспитанием.

*

10 сентября. Перевоспитание началось. Принес ей кучу великолепных пластинок — Шаляпина, Карузо, Обухову и т. д. Покорно прослушав, она зевнула во весь рот и сказала: «Тоска зеленая!» Потом стала меня горько упрекать: вон Кока Пузиков из-под земли достал Мишку для своей невесты. Вот это любовь! Не то, что некоторые... Ее прекрасные глаза были полны слез.

12 сентября. В перевоспитании пришлось сделать антракт. Два дня бегал по магазинам грампластинок. Наконец, удалось напасть на след. Оказывается, Мишкой торгуют только некоторые писчебумажные магазины московского торга местной розницы, и там по этому случаю происходит ужасающая давка. Выпускает же его на белый свет московская фабрика «Пластмасс» Министерства местной промышленности РСФСР. Как видно, ценители искусства из местной промышленности сие одобряют, а ревнители искусства из Министерства культуры не возражают.

Знакомый продавец объяснил мне: на сегодняшний день эту остро дефицитную продукцию уже расхватали, но в ближайшее время ожидается новое пополнение. Он пообещал отложить для меня один экземпляр и прибавил, умоляюще складывая руки:

— Только, ради бога, не вздумайте писать про Мишку что-нибудь такое-эдакое. Вы сорвете нам план!

15 сентября. Она переходит в контрнаступление и пытается перевоспитать меня. Вчера весь вечер крутила «Журавлей» — перелицовку Лещенки, приторную, сентиментальную патоку, которую выпускает та же фабрика «Пластмасс». Крутила и томно приговаривала: «Вот это — да! Законно!»

Расстались холодновато.

20 сентября. Повел ее в Колонный зал. Известные вокалисты исполняли лучшие песни советских композиторов. Я смотрел на ее профиль камеи, стараясь уловить хоть какое-нибудь движение чувств. Но только один раз дрогнули прекрасные черты, выражавшие непобедимую скуку. Когда знаменитого народного артиста, заключавшего программу, стали вызывать на «бис», она сложила рупором свои розовые ручки и закричала пронзительно: «Ми-и-ишку!»

1 октября. Явившись на очередное свидание, застал ее полулежащей на тахте, в позе блаженной неги. На патефоне крутился какой-то рентгеновский снимок, и гнусавый голос бойко выводил:

Давай по-русски, по-петербургски,
Эге-ге-гей, ямщик! Пошел!
Сначала тройка, потом попойка,
И эт-та оччень хар-рашо!

— Что за гадость такая? — спросил я с удивлением.

Она счастливо улыбнулась:

— Много ты понимаешь! Это же настоящий Лещенко!!!

— М-да... И откуда же, интересно, такое благоприобретение?

Она посмотрела ясными глазами и сказала:

— Чертовски повезло! Я его обменяла у Зюзи Кукиной на всю эту классическую дребедень, которую ты мне оставил...

*

Знакомый продавец позвонил мне через три недели. И вот я держу в руках новенькую блестящую пластинку, на которой бледно-золотыми буквами написано: «Мишка. — Муз. В. Нечаева, сл. Ю. Титова. — П. Рудаков. — Орк. п/у А. Бадхена»...

Что ж? Пошлю ей, вместе с теплым, дружеским письмом. Не знаю, насколько продуман и окончателен мишкин сердцещипательный уход, но что касается меня, то я безусловно не вернусь. Ни за какие коврижки!

М. Львов

  • Содержание
  • Увеличить
  • Как книга
  • Как текст
  • Сетка

Содержание

Личный кабинет