Выпуск № 10 (103) | 1946

чества композиторов. С особенной остротой это отразилось в области оперы и в области песни, фактически приведя к тому, что оперный жанр оказался в состоянии глубокого кризиса, а в песенном жанре появились признаки застоя и даже отдельные явления, чуждые нашему искусству.

Об этих опасных симптомах, проявившихся в последние год-полтора после войны, с большой остротой и принципиальностью говорили на пленуме и композиторы — москвичи и ленинградцы, и композиторы Украины и Эстонии, Узбекистана и Татарии, Азербайджана и Молдавии, и композиторы других республик и областей Союза. Глубокая заинтересованность в судьбах советской музыки, в поднятии ее общественно-воспитательной роли звучала в этих выступлениях, говоривших о реальной опасности снижения идейного уровня советской музыки, о забвении определяющего значения содержания для искусства.

Совершенно естественно, что с наибольшей остротой были подвергнуты обсуждению на пленуме проблемы массовой песни, т. е. области, об ошибках в которой Центральный Комитет партии сказал резкие слова в одном из своих решений.

Не ограничиваясь разбором грубых идейно-художественных ошибок Н. Богословского, многие из выступавших товарищей (в том числе содокладчик по песенному жанру — И. Дунаевский), остановившись на работе ряда композиторов-песенников, подвергли решительному осуждению возникшую в последнее воем я вреднейшую «теорийку» о том, что после войны народу надо будто бы дать отдых от серьезных и больших идей, что основная задача искусства на нынешнем этапе дать легкое удовольствие, развлечение. Эта теорийка привела в ряде случаев к созданию безыдейных, аполитичных произведений. В конце концов это привело к прямому опошлению, к искажению облика советских людей, в чем справедливо обвинялась продукция последнего времени целого ряда композиторов-песенников.

В связи с проблемой воплощения в музыке современной тематики, на пленуме с большой остротой встали вопросы музыкального языка, вопросы стиля. К таким вопросам относится один из «больных вопросов» песенного жанра — о влиянии западной эстрадной музыки. В своем содокладе т. Дунаевский совершенно правильно говорил о том, что механическое использование западно-европейской танцовально-джазовой музыки, как формы выражения чувств и мыслей советских людей — должно быть осуждено самым решительным образом. Однако, судя по некоторым высказываниям, этот вопрос остается не до конца ясным и некоторые композиторы и критики по существу снимают вопрос о национальном языке массовой песни, как вопрос, якобы, искусственный, порожденный догматическим мышлением отдельных «врагов джаза». Ясно, что мы не можем согласиться с теми, кто стоит на подобных антинациональных, антинародных позициях, так же как. впрочем, и с теми, кто высказывается за полное изъятие джаза вообще из нашей музыкальной практики (некоторые товарищи пошли дальше и объявили поход против вальса, как такового, независимо от его характера и содержания!).

То, что этот круг вопросов остается в столь неудовлетворительной стадии его теоретического и практического разрешения, — свидетельствует о крайнем неблагополучии в данной области творчества и критической мысли и требует немедленного сосредоточения на ней нашего внимания.

Важнейшей творческой задачей, таким образом, остается дальнейшая настойчивая борьба за новый музыкальный язык, который, продолжая развивать демократические, народно-реалистические, тенденции нашей музыки, был бы в то же время языком новаторским. Новаторским потому, что воплотить в искусстве новую тему, образ нового человека, выразить его новые идеи и строй новых чувствований — невозможно, оставаясь в плену старых средств выражения, связанных с идеологией человека ушедшей эпохи. Подлинное новаторство в искусстве возникает на почве воплощения новых, передовых современных идей и образов, причем новое содержание в конечном счете вызывает к жизни и новые формы своего воплощения. Так рождается новый стиль в искусстве.

В этом вопросе, благодаря недостаточной его конкретной разработке, существует также немало неясностей. И в нашей творческой практике (подкрепленной соответственными теоретическими высказываниями), наряду с откровенно-формалистическим выдумыванием музыки, ничего общего с настоящим новаторством не имеющим, мы встречаемся и с ложным пониманием традиционности, приводящим к сужению творческого диапазона или даже к ограничению его в кругу обветшалых образов прошлого.

Надо ли говорить, что эти крайности сходятся, оказываясь серьезным препятствием на пути дальнейшего развития стиля советской музыки, стиля социалистического реализма.

Суровой критике подверглась на пленуме деятельность наших музыковедов и критиков. О крайне неудовлетворительном состоянии музыкальной критики говорили едва ли не все делегаты с мест, как говорили об этом и музыканты-москвичи.

«Пленум со всей резкостью отмечает неудовлетворительное состояние критической и теоретической работы в области советского музыкального, искусства». Эти резкие слова, записанные в резолюции, принятой пленумом, должны послужить грозным предупреждением и для всех работников музыкально-критического фронта и для Оргкомитета Союза композиторов, ибо, как записано в той же резолюции: «большую долю ответственности за болезни музыкальной критики несет Оргкомитет Союза композиторов, не сумевший создать должных условий для развития творческой критики и самокритики в композиторской среде».

Непривычка к критике и самокритике сказалась и на пленуме, ограничив, несомненно, круг затронутых явлений и смягчив остроту критического подхода к ним.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание