щуюся мелодическую линию, нарушает характерную для полесской лирической песни эмоциональную ровность напева. Для наглядности можно сопоставить две записи одной из самых любимых и популярных лирических песен Тонежа «Ставай, кузнец». Первая сделана 3. Эвальд в 1934 году, вторая — автором этих строк в 1964:

Нотный пример

Творчество партизан оказало определенное воздействие и на другие жанры полесской песни. В современной частушке, например, развиваются в какой-то мере выработанные в партизанской сатирической частушке элементы изобразительности в напеве и театрализации в исполнении.

Великая Отечественная война, будучи грозным испытанием стойкости и мужества нашего народа, явилась также испытанием различных форм его песенного творчества. Традиционная полесская песня в годы войны выступила как живое явление современности. В результате сильнейших потрясений были воскрешены в новом качестве забываемые уже древние жанры (как причитания в форме коллективной импровизации).

В народнопесенной практике исчезло только то, что было связано с пережитками в сознании народа или же со внешней модой. Это становится особенно наглядным, если сопоставить общую картину песенного быта деревни Тонеж в настоящее время и картину периода работы в 30-х годах в Белорусском Полесье комплексной экспедиции АН БССР и СССР, которая отражена в наблюдениях и музыкальных записях 3. Эвальд ¹.

Так, совершенно забыт в Тонеже смысл религиозных обрядов при удивительной стойкости, однако, некоторых его внешних черт, переосмысленных в занимательную игру. Ни один тонежанин (включая и пожилых людей), например, не мог объяснить, почему всю ночь перед пасхой в избах горит свет, а на улицах костры.

«Весела, усюды свеціцца», — говорили старые бабки. А деды шутливо добавляли: «Гэта здауна яшчэ поп завеу так. Мусіць пагана яму было, дык думае: дай сам спаць не буду i людзям не дам».

«Гэта у нас карнавальная ночь», — поясняет молодежь. И действительно, в эту ночь можно быть очевидцем неиссякаемого веселья и фантазии деревенской молодежи: здесь и забавные игры, и «засады» одной улицы против другой, и задорный смех у костра, и хлесткие народные анекдоты, в которых поп занимает далеко не последнее место.

Зато совершенно исчезли из народнопесенного быта духовные стихи, правда уже и в 30-х годах встречающиеся в незначительном количестве. С трудом также вспоминают сейчас пожилые певцы исполнявшиеся ими в 30-х годах песни с сентиментальным или «жестоким» оттенком, как «Вот ухаживал я за девчонкой», «Когда б я имел златые горы» и тому подобное. «Гэта пecнi прыносныя, а не нашы, таму яны i забыліся. А да вайны яны былі модны. Свайго ж мы зроду не забудзем», — объясняют певцы.

Потребовав исключительного напряжения духовных сил народа, обострив все фольклорные процессы, война ускорила гибель отжившего и рождение нового в музыкальном быту, наглядно раскрыла силу традиции как подвижности устойчивого в народнопесенной практике.

_________

¹ Частично эти записи опубликованы в сб. 3. Эвальд «Белорусские народные песни». М., Музгиз, 1941.

А. Айзенштадт

В Эвенкию за песнями

Тура, центр Эвенкийского национального округа, пока еще не город, а поселок на берегу Нижней Тунгуски — весь деревянный, широко раскинувшийся, с трех сторон окруженный тайгой. Добраться туда, даже из Красноярска, не так-то легко, особенно летом: два ежедневных рейсовых самолета перегружены до отказа. Да и дальнейшие наши переезды от селения к селению были настоящими путешествиями на катерах или самолетах: ведь иные совхозы занимают территорию, равную некоторым государствам Европы!

Целью нашей маленькой экспедиции (ее участники — автор этих строк и студент Новосибирской консерватории Дм. Шабалин), снаряженной Фольклорной комиссией и Сибирским отделением ССК, были запись и подготовка материалов для сборника эвенкийских народных песен. Такой сборник еще не публиковался, а потребность в нем велика как по причинам чисто практического порядка, так и потому, что изучение эвенкийского фольклора — один из ключевых моментов для понимания генезиса музыкального творчества всех малых народностей Сибири и Севера.

Эвенки — одна из древнейших народностей Сибири — с незапамятных времен кочевали по грамадной территории от Енисея до Тихого океана, занимаясь оленеводством, охотой, рыбной ловлей. Пространства эти, беспредельные, необозримые, поражают своей поистине сказочной красотой. Близость к полярному кругу дает о себе знать удивительно тихими и прекрасными белыми ночами. Плывя по Нижней и Подкаменной Тунгуске, невозможно не обратить внимание на неуемную мощь широких, полноводных рек, по берегам которых причудливо толпятся громадные скалы, поросшие лесом и сменяющиеся внезапно чистыми, спокойными песчаными отмелями. И как-то сразу становится понятно происхождение народных сказок, легенд, где реальное так органически сплетается с фантастикой.

Встречи с эвенками доставляют большую радость. Приветливость, общительность — природные их качества, хотя проявляются они не сразу. Мы привыкли к тому, что вежливость, доброжелательность — необходимые навыки нашего общежития, признак хорошего воспитания; звенки же в своем подавляющем большинстве просто не представляют себе, как это можно быть неприветливыми.

Из нашей поездки особенно запомнились встречи в Эконде — селе, расположенном в озерном северном крае. Здесь выстроено все сравнительно недавно — и новосрубленные дома, и школа-интернат, клуб, библиотека, медпункт. Интересно, что некоторые эвенки оленеводы пожилого возраста, прибывая к Эконду со своих дальних стоянок-пастбищ, все-таки долго здесь не задерживаются: «Больно шумно», — говорят они.

Рядом со многими домами стоят чумы, и летом все предпочитают жить в них. Признаться, нам самим в это время чум понравился больше, чем дом: здесь всегда свежий воздух и, главное, нет надоедливой мошки, которую выгоняет дым костра, разожженного посреди жилища. И, присаживаясь на мягкие оленьи шкуры, закуривая вместе с хозяевами (а курят все — и стар, и млад), мы неторопливо готовили магнитофон, тетради, чинили у костра карандаши и ждали песен.

Вначале пели нам, в общем, неохотно; как и везде, «без повода» здесь обычно не поют. Часто бывало и так, что, внимательно и с полным сочувствием выслушав наши просьбы, они заявляли: «У нас нет своих песен». Есть в этих высказываниях некоторая доля истины, вернее, отзвук былой истины. Эвенки лишь сравнительно недавно перешли от родового строя к социалистическому, а родовой строй и кочевой быт не способствовали формированию устойчивых общенародных песен — не распространяясь, не закрепляясь, они в своем подавляющем большинстве сохранили общую импровизационную природу. При этом каждый род имел свои излюбленные напевы. Ныне же общение между эвенками настолько тесно, что разные напевы, передаваясь из уст в уста, закрепляются в лучших вариантах и становятся общенародными.

Объяснив, что записью мелодий и изданием сборника можно ускорить их распространение, мы снова терпеливо ждем. Хозяин (или хозяйка), надолго замолкает, закуривая трубку и глядя в огонь то разгорающегося, то затухающего костра, и, медленно подкладывая туда поленья, еще раз спрашивает, какую песню мы хотели бы

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Нотный пример

Нотный пример

А. Айзенштадт

В Эвенкию за песнями

Содержание