Выпуск № 3 (304) | 1964 - страница 19

тересными после поступления в музыкальную школу им. Гнесиных. Когда я начала немного играть на рояле, мы с мамой пели дуэт Лизы и Полины из «Пиковой дамы» Чайковского. Вскоре я участвовала в детской опере «Гуси-лебеди» в роли Маши. Помню, как однажды на уроке сольфеджио П. Г. Козлов, услышав смех ребят, которых, видимо, смешил мой не совсем детский голос, спросил: «Почему вы смеетесь? Она, может быть, будет у нас певицей». Этот эпизод я запомнила на всю жизнь, хотя тогда осознанного стремления к пению еще не было. В школьные годы я увлекалась лепкой и рисованием. Моим идеалом была В. Мухина. Это увлечение и привело меня после школы в Архитектурный институт, где с первого курса я стала петь в самодеятельности. Но увлечение пением и настоящие занятия начались с приходом в институт моего первого педагога Н. Малышевой.

И вот одновременно с работой архитектора я начала учиться на вечернем отделении вокального факультета Московской консерватории в классе Л. Савранского. Было очень трудно совмещать учебу с работой, но любовь к пению оказалась сильнее. На первых этапах учебы Савранский много времени и внимания уделял постановке голоса, и это принесло большую пользу: уже тогда, в студенческие годы, технические трудности не представляли для меня проблемы. Особенно я почувствовала важность работы над верным звукообразованием, когда пришла в Оперную студию. Начав с маленьких партий, я вскоре спела Весну из «Снегурочки» Римского-Корсакова, а в качестве дипломной работы — Любашу из «Царской невесты», которая с тех пор стала моей любимой ролью. В Любаше я впервые по-настоящему ощутила внутреннюю свободу, являющуюся, по моему убеждению, непременным условием подлинного творчества. До этого в консерватории меня часто обвиняли в отсутствии эмоциональности и артистизма.

На самом же деле это была скованность, которую я преодолела в «Царской невесте».

На последнем курсе был сделан, наконец, выбор между пением и архитектурой...

Я решила на год оставить работу, не подозревая еще, что это было прощание с архитектурой навсегда...

Аспирантура, казавшаяся мне необходимой, чтобы начать профессиональную жизнь, не принесла ничего существенно нового. В студии я пела мало, много времени отнимала общественная работа (меня избрали заместителем секретаря комитета комсомола). Запомнилось увлечение органной музыкой, любовь к которой сохранилась до сих пор. Исполняя класси-

ческие произведения в сопровождении органа в классе Гедике, я училась свободе выражения в рамках строгой и лаконичной формы. Мне кажется, что значительным этапом в этом была знаменитая ария из си-минорной Мессы Баха.

Но все чаще приходила мысль — идти в театр: на оперной сцене я смогу наиболее полно добиться того, что впервые робко удалось в Любаше — слияния музыкального и сценического образа. И в 1954 г. началась моя работа в Свердловском оперном театре дебютом в «Царской невесте», за которой сразу последовало несколько больших партий. Было очень радостно сознание, что мне, молодой певице, оказано настоящее, большое доверие. Если певец чувствует ответственность и возможность творческого роста, то очень быстро набирает силы. Вслед за Полиной в «Пиковой даме» Чайковского и Шамановой в «Тане» Г. Крейтнера (по пьесе А. Арбузова) я спела труднейшую партию Амнерис в «Аиде» Верди. Несмотря на еще явное несовершенство этой работы, она принесла пользу: освоение виртуозного вокального материала стало фундаментом будущих поисков, появился сценический опыт, который давал право думать о Кармен.

В начале моего второго сезона в Свердловске театр решился выпустить меня в бессмертной опере Бизе. Главной трудностью в партии Кармен было создание убедительного сценического образа. Вокально почти все вышло сразу (музыкальный текст роли я знала еще с консерваторских лет), а сценическая работа шла долго: на репетициях и от спектакля к спектаклю. К возможности успеха моего выступления в «Кармен» многие относились скептически. «Ну, зачем ты берешься за это? Это не твоя партия, — говорили мне, — такому скромному, серьезному человеку, как ты, нужно петь Весну, Амнерис, Кончаковну. Кармен просто не выйдет!» На генеральной репетиции от волнения я часто ошибалась и почти не решалась сдвинуться с места в танцевальных эпизодах. Но скептики все же умолкли, а старый суфлер театра сказал: «Помяните мое слово: это будет одна из лучших ваших партий». И я ему очень благодарна за поддержку, особенно нужную тогда...

Событием в моей творческой жизни была поездка в 1955 году на Всемирный фестиваль молодежи и студентов в Варшаве и первая премия, которую я получила. Но за этой удачной пробой сил в международном соревновании последовала неудача на Шумановском конкурсе, поучительная, как мне кажется, для многих певцов.

Когда я учила программу конкурса сама, у меня сложилось какое-то свое ощущение каждого произведения... Потом профессор А. Доливо, мой консультант, поставил передо мной новые задачи, требовавшие новых решений. Однако я не сумела согласовать свое первоначальное видение образов с интересной интерпретацией, которую предложил этот прекрасный музыкант, и не смогла сделать ее своей. В результате на конкурсе я, не чувствуя собственной убежденности, не убедила слушателей. Пожалуй, самое обидное в том, что мне некого было винить, кроме себя. Урок, извлеченный из эпизода с Шумановским конкурсом, важен, мне кажется, для каждого молодого исполнителя: самое совершенное руководство со стороны опытного мастера не освобождает артиста от необходимости самостоятельно мыслить. Было ясно — нужно работать...

А работы предстояло много и работы интересной: в 1956 г. я была переведена в труппу Большого театра...

В Большом театре Архипова спела около двадцати партий. Были тут и большие удачи, и отдельные просчеты. Но важна сама нацеленность на поиск и его верная направленность.

Еще в студенческие годы Архипова мечтала о слиянии сценического образа с музыкальным. Но только в театре она окончательно поняла, что этот синтез возможен при условии непрерывного развития характера, когда музыкальное выражение образа определит собой пластику сценического поведения. Такова Амнерис, одна из первых ее ролей в Большом театре.

Перед зрителями — женщина, величаво-спокойная, властная, привыкшая повелевать, но где-то в уголках губ и около глаз залегли горькие складки. И это скорбное выражение вдруг делает дочь фараона живой, страстной женщиной, которую царские одежды не спасают от жестоких ударов судьбы.

...Хитростью и лицемерием дышит каждое слово Амнерис, выпытывающей у Аиды правду ее отношения к Радамесу. В певучей интонации кантилены притворное спокойствие хищника, готовящегося к прыжку.

Но вот тайна раскрыта. Теперь вместо обволакивающей мягкости мы слышим в голосе Архиповой металл, непреклонную решимость. И, может быть, впервые замечаем скульптурную «неподвижность» Амнерис, неторопливую фронтальность ее жестов.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание