Выпуск № 3 (304) | 1964 - страница 11

И все равно, чем «портативнее» состав исполнителей, тем больше у сочинения шансов стать популярным. Стоит поэтому автору, исключительно в интересах своего же сочинения, подумать о том, чтобы сделать ossia — второй вариант (если не вторую редакцию), сохранив, скажем, вокальный квартет.

...Когда в программах смотра я прочитал: «М. Зив. Вторая симфония», память невольно перенесла меня лет на пятнадцать назад, в скромное, совсем «не творческое» помещение «профессорского буфета» на втором этаже Московской консерватории. Здесь под бессменным председательством Г. Шантыря заседал творческий кружок теоретико-композиторского факультета, и худенький Миша Зив, студент, кажется, последнего курса, показывал свою Пассакалию для симфонического оркестра. Сейчас, к сожалению, уже совсем забылась музыка, но впечатление осталось как от чего-то очень цельного, симфоничного. Помнится, многое было в партитуре от Шостаковича. Ведь совсем недавно перед этим прозвучало его Трио и большинство из нас ходило словно опоенное этой музыкой, в особенности гениальной Чаконой. Кажется, на факультете все, кто мог (и не мог), бросились писать пассакалии...

Словом, нам, младшекурсникам, Зив казался тогда «чистым» симфонистом. А случилось так, что вскоре после окончания консерватории он, что называется, с головой ушел в сферу прикладной музыки, и лишь на титрах кинофильмов мелькало перед нами его имя. Вероятно, в этом было что-то неестественное и... грустное...

По-видимому, М. Зив все-таки испытывал творческую неудовлетворенность, работая по преимуществу в одном жанре. И вот вслед за Симфониеттой, сочинением простым и милым (вполне репертуарным, но я уже не спрашиваю: почему ее не играют? Бесполезно!), появилась Вторая симфония. Спешу извиниться перед автором: взволнованный только что перед этим прозвучавшей Арией Галынина, я не смог сразу переключиться и слушал музыку недостаточно внимательно. Но она привлекла серьезностью намерений, стремлением создать целостную, обобщенную симфоническую концепцию. Правда, это удалось лишь частично: в музыке оказалось немало внешне иллюстративного. Быть может, поэтому-то сложилось впечатление, будто жанр драматической симфонии, избранный в данном случае композитором, не очень гармонирует с его творческим «амплуа». М. Зив, несомненно, наделен даром музыкальной характеристичности (лучшая часть симфонии, на мой взгляд, скерцо). Работа в кино, естественно, отточила это качество его индивидуальности. И, вероятно, в дальнейшем наибольшие удачи ждут автора на пути жанрово-бьгтового или, условно говоря, «театрально-иллюзорного» симфонизма, а не драматического¹.

...Нет, вопреки общераспространенному убеждению, будто творческие «перехлесты», «качка» из крайности в крайность — неизбежные спутники таланта, справедливее иное. То, что за всеми метаниями (да, бывает!), поисками, подчас необоснованными (тоже бывает!), можно всегда угадать и найти что-то очень цельное, неуязвимое, неприступное. В наш век расщепления атома это уже не назовешь ядром; это некая духовная суть натуры, характера. Она может проявлять себя по-разному и даже тем, кто ею обладает, может открыться не сразу — почти как в бажовских сказах. Но была бы цельность; ощутишь ее и почувствуешь себя сопричастным к большому и счастливому миру человеческой радости...

Один из тех, кому дано одарять этим, — Родион Щедрин.

В симфоническом концерте смотра исполнялись его «Озорные частушки». А мне вспомнился Фортепианный концерт. И подумалось: как же далеко ушел вперед за сравнительно малый срок Щедрин. Вспомнилась на этом пути и Симфония — музыка мыслящего, чуткого к жизни художника². Вспомнилась, не побоимся определения, классическая в своей красоте музыка лучших фрагментов (их немало: подряд два акта, да еще изрядные куски из третьего) оперы «Не только любовь». Конечно, на таком фоне «Озорные частушки» что «орешки», но... «орешки не простые».

Нет, правда, хорошая это музыка, смешная, задиристая, замысловатая, как иное «коленце» у лихого плясуна. Пустить бы эту «штуку» по

_________

¹ Ю. Левитин, выступая в дискуссии, отмечал несоответствие избранных композитором художественных средств замыслу, упрекал его в вялости оркестрового письма, недостаточной контрастности тематизма. Автору, на мой взгляд, стоит прислушаться к этим замечаниям.

² Сколько, в самом деле, за прошедшую с тех пор «музыкальную пятилетку» симфоний было услышано, а эта, как и прежде, — высится она среди новых и старых музыкальных вершин, и кажется, ни одна ее не заслоняет.

всей стране, слушал бы народ, как «аранжируют» в 1963 году его музыку...

В одном из камерных концертов смотра (дошел и до них черед) прозвучала Фортепианная соната Р. Щедрина в блистательном авторском исполнении. В ней, бесспорно, ощущается характерно «щедринская» воля и энергия. По какойто неведомой ассоциации всплыло в памяти «Взятие зимнего городка» В. Сурикова. Вероятно, потому всплыло, что и там и здесь образ игры. Сильной, удалой, русской. И, конечно, не хотелось бы ни единым словом «наводить тень» на такое сочинение. Но все же в беспрестанном нагромождении диссонантных звучностей (как сказал однажды автор, «ни одной октавы во всем сочинении»), в «гроздях» септимовых, кварто-секундовых звучаний почудилось что-то рационалистическое. Вроде бы Щедрин захотел продемонстрировать свое бесстрашие пред лицом «современных требований». И возникло тревожное чувство: уж не потому ли написал он столь полемически острое сочинение, что где-то в глубине души беспокоит его старая рана — незаслуженное обвинение в банальности по поводу вплетения «Семеновны» в ткань Фортепианного концерта? Конечно, это тревожное чувство — мой домысел. Может быть, все проще: творческая натура композитора потребовала именно такого звуковыявления (бывает!). Хорошо, если так. Но если автор хотя бы чуть-чуть чувствует себя «ущемленным», пусть он поскорее избавится от этого чувства. Право, никогда не надо никому ничего специально доказывать. И не может быть ничего лучше естественного и непринужденного творческого высказывания.

Раз уж я коснулся сонаты Р. Щедрина, впору перейти к краткому обзору некоторых камерных сочинений, прозвучавших на смотре.

Квинтет Н. Пейко оставил самое сильное впечатление. Это сочинение темпераментное, захватывающее. По сравнению с ним Квинтет Б. Чайковского (а такое сравнение напросилось само собой, так как оба сочинения исполнялись не только в один вечер, но подряд одно за другим) сильно проиграл. Он показался несколько растянутым; приверженность же автора к графичности, токкатной суховатости фактуры огорчила известной традиционностью. Жаль, что не прозвучал на смотре Второй квартет Б. Чайковского, исполненный, помнится, в прошлом сезоне. По-моему, он значительно полнокровнее, содержательнее и звучит более свежо, чем Квинтет. Но может быть, такое суждение возникло «по сравнению»? В таком случае надо повременить с окончательными выводами. Послушаем еще...

Как и раньше, очень взволновал вокальный цикл С. Баласаняна на слова камерунского поэта Элолонгэ Эпанья Йонда. Вот сочинение как будто стилизованное (посмотрите, например, какими «отборными» ритмическими и темброладовыми красками выписана фортепианная партия), а в то же время благодаря чуткому ощущению вокальной выразительности мелоса и реалистическому прочтению стихов очень свежее, воздействующее на слушателей непосредственно, как, вероятно, и должна воздействовать подлинная музыка одного из африканских народов.

Доброго слова заслуживает Л. Наумов, композитор из тех, о которых часто говорят: «творчески инертен», но которым еще не научились помогать обрести творческую энергию. Наумов — музыкант редкостной одаренности. Пианист, извлекающий из клавиш нечто порой волшебное, неслыханное. Мне не довелось слышать Ф. Блуменфельда, но, судя по описаниям того, как он играл, и пережив однажды незабываемо сильное впечатление от игры в домашнем кругу одного из его учеников¹, мне кажется, что Наумов очень близок принципам этой благороднейшей ветви русского пианизма. А ведь он совсем неизвестен как концертирующий артист... И такая же история, по-видимому, с его сочинительством — Наумов словно стесняется публики.

В вокальном цикле на слова Д. Кедрина есть не вполне еще самостоятельные страницы. Но сколько там душевной, хорошей русской музыки, как велика ее гражданская наполненность! Следовательно, есть у Наумова и художническая чуткость, и «души высокое стремленье», и сердечная простота тона? Значит, надо поддержать его творческие импульсы, «усилить» их чутким, внимательным отношением.

...Однажды на смотре музыка вызвала чувство досады: претенциозно, вычурно, какое-то старомодное декадентство... Но ведь автор никакой не декадент и не претенциозный человек. Он искренне убежден, что делает так, как надо, и готов отстаивать свои художественные принципы. Как видно, перед нами явление сложное, противоречивое. Речь — о вокальных цик-

_________

¹ Как жаль, что в Московской консерватории не осталось ныне ни одного «блуменфельдовца»!

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание