Выпуск № 3 (304) | 1964 - страница 12

лах Микаэла Таривердиева на слова Л. Мартынова и В. Маяковского.

Ох, как сердито порой отзываются о них многие серьезные музыканты, к мнению которых никак нельзя не прислушаться! Например, Ю. Левитин, на которого они произвели, по его словам на обсуждении, «самое тяжелое впечатление». А некоторым нравится. Высоко оценил их, например, В. Мурадели. Реакция слушателей? Блестящий успех и откровенные насмешки, требование бисировать и возмущение: «как можно писать такую безвкусицу!».

Что же это за сочинения такие, которые вызывают столь взаимоисключающие эмоции? Судя по всему, Таривердиев пытается обрести свою манеру речевого интонирования, соответствующую, как ему кажется, строю стихотворной речи избранных им поэтов. Притом, и это очень хорошо, он ищет музыкальную интонацию современников — «маяковскую», «мартыновскую», «Вознесенскую» и т. д.

Композитор пытается, далее, создавать образы, насыщенные глубоким психологизмом. Он убежденно ищет подтекст. Везде и во всем. В обостренной контрастности и нарочитой прозаичности стихов. Словом, опять-таки ищет нечто, как он думает, современное, интонационно-лексически новое.

Ищет. И находит отдельные выразительные художественные детали, запоминающиеся речитативные обороты. Например, в «Листьях» (Л. Мартынов), «А вы могли бы?», «Вместо письма» (В. Маяковский). Есть и еще. Но сравнительно немного. И думаешь: в чем же дело? Отчего музыка оставляет эмоционально холодным? Отчего кажется однообразной при всей изобретательности автора, зарекомендовавшего себя ярко характеристической, эмоционально точной музыкой к кинофильму «Человек идет за солнцем»? Отчего? Хочется ответить: хорошо, когда композитор имеет абсолютно твердую художественную «платформу», когда он наверняка знает, чего хочет. Плохо, когда слушатель ощущает, что произведение лишь иллюстрирует правильность этой художественной платформы, когда слушателю не хватает ощущения непосредственностл творческого процесса. Словом, в чем-то очень существенном циклы Таривердиева декларативны. В таинственном «шепотке», в замысловато интонационном обороте, в подчеркнуто резких сменах фактуры — во всем угадываешь стремление автора дать «курсив», подчеркнуть своеобычность намерений. Будто Таривердиев не верит, что слушателям достаточно «чуть-чуть», чтобы ощутить художественную правду искусства. Он возводит это «чуть-чуть» в квадрат, в куб и... теряет естественность выражения. И не хочет он, а кажется вычурным...

И другой вопрос. Не потому ли столь покамест малоэффективными кажутся поиски Таривердиевым своего музыкального говора, что ищет он в некоей пустоте, не пытаясь опереть этот музыкальный говор на конкретную национальную почву, точнее, на почву конкретных национальных интонаций? Вероятно, никому не найти музыкальный эквивалент стихам Мартынова ли, Маяковского ли, Вознесенского ли, Винокурова ли и т. д. без того, чтобы за всеми новациями их лексики и строя речи не почувствовать, что все они поэты русские и, по сути, все их самые большие удачи — удачи русской поэзии...

Итог этим размышлениям подводить не стоит. И вот почему. Автор только начал свой поиск. Он сравнительно быстро и категорично отметает сегодня то, что еще вчера казалось ему безупречным, он стремительно растет «вширь», распространяя свои принципы на разные жанры. И он не замыкается в «лабораторных опытах», рвется навстречу слушателям: выступает в открытых концертах, по телевидению, стремится к прямым контактам с аудиторией. Где уж тут «итожить»? Как бы успеть угадать, что будет дальше?..

В заключение немного по поводу характера итоговой дискуссии, несколько полемических реплик.

К великому сожалению, обсуждение проходило в обстановке чрезвычайно малой общественной заинтересованности. А дискуссии в настоящем смысле этого слова вообще не получилось. Прав был Б. Ярустовский, указавший на ненормальность такого положения, справедливо пожелавший Правлению разобраться, в чем тут дело?

По-моему, полезно, отвечая на этот вопрос, прислушаться к мнению Ю. Левитина.

Смотр замечательный, примерно так сказал он. Лучший из всех, какие я помню. И музыка была, и публика ходила, и организовали хорошо. Но... считаю, что этот смотр, как и все подобные, вообще не нужен (смех в зале). И далее оратор говорил о том, что по-прежнему советская музыка пропагандируется плохо — от случая к случаю, от смотра к смотру¹. Ут-

_________

¹ А порой сопровождается (продолжим разговор о пропаганде) удивительными «гримасами». Вот Симфония К. Хачатуряна. Без малого десять

верждал он и то, что в программы концертов мало еще включается сочинений молодых авторов и, наконец, что дискуссии и обсуждения лишь тогда будут эффективны, когда сконцентрируются вокруг какого-нибудь одного стержня, одной проблемы, для иллюстрации которой (и только) прозвучит всего несколько произведений. А не наоборот: 20–30 дней смотра и затем обсуждение по принципу «больше внимания разным вопросам».

Правильно. Хочется добавить, что надо по-иному строить доклады на наших смотрах и пленумах. Ведь вот что получается! В. Мурадели, памятуя, очевидно, о прошлой печальной практике «директивно-критических» докладов, когда все оценки преподносились аудитории еще до начала обсуждения, решил сделать по-другому. Он долго и обстоятельно хвалил подряд произведения всех авторов. Максимум критики досталось, кажется, М. Таривердиеву и М. Вайнбергу. Вот как это звучало: «Когда мы знакомились с вокальным циклом Микаэла Таривердиева на стихи Маяковского, я как будто читал завершенную поэму. Слушая новый вокальный цикл автора на стихи Л. Мартынова, я подумал, что читаю лишь предисловие к поэме. Мы ждем от одаренного автора завершения этой новой вокальной поэмы». О симфонии Вайнберга: «Мне показалось, что частое унисонное звучание хора ограничивает его более широкие возможности. Для долгой жизни произведения, возможно, было бы целесообразно более тщательно пересмотреть стихотворный текст хоровой партии». Все!

Правильно ли такое самоограничение докладчика? По-моему, нет. А главное, не полезно. Не побуждает к размышлениям, спорам, не развивает инициативу критического мышления. Да, надо иначе доклады складывать. Кстати, неплохо было бы восстановить практику поручения если уж не докладов, то хоть содокладов музыковедам. Вспомним, разве менее интересно, чем иной композитор, выступали на конференциях, смотрах, пленумах А. Шавердян, В. Городинский, И. Соллертинский, Б. Ярустовский, Г. Хубов и некоторые другие? А сейчас? Как правило, музыковеды принимают активное участие в написании текста докладов (и это нормально, если единомышленники — критики и композиторы — работают вместе). Но за последние годы ни разу не было такого, чтобы музыковед выступил самостоятельно. Без сомнения, это остатки вредной тенденции недооценивать роль профессиональной критики в общественной творческой жизни. Вероятно, надо «доломать» эту тенденцию...

Несколько реплик по ходу обсуждения.

...В. Викторову. Очень радостно, что Вы, поэт, пришли на наш смотр и выступили столь горячо и заинтересованно. Жаль только, что, критикуя многие тексты, Вы не назвали их авторов. Но анонимы никогда не сознаются, что именно они насаждают в детской поэзии штампы, безвкусицу, бескультурье. Давайте и дальше сотрудничать, и не побоимся критиковать невзирая на лица.

...Н. Назарову. Ваша озабоченность тем, что для духовых оркестров мало пишут, жанрам этим не уделяют должного внимания, абсолютно обоснована (концерт на смотре, надо согласиться с Вами, был организован из рук вон плохо). Думаю, что в Московском союзе обсудят специально Ваше выступление. Выход все же один — налаживать индивидуальные творческие связи с композиторами. Нельзя не напомнить, что в свое время личная инициатива дирижера И. Петрова вызвала к жизни ряд ценных произведений крупнейших мастеров. Одновременно надо «закрыть шлагбаум» перед серыми, неинтересными произведениями, повысить требовательность! И добиться, чтобы по массовым каналам пропаганды, по радио и телевидению тоже звучали почаще духовые оркестры. Так было. Так может быть!

...Б. Ярустовскому. Очень вовремя и хорошо сказали Вы о русском национальном начале в нашей музыке. Да, понятие русского национального сегодня не может быть таким, как в XIX веке. Но, конечно, Вы правы, что, говоря, например, о новой природе кантилены, мы иногда игнорируем и самый важный ее элемент, без чего нет русской мелодии, — распевность, вокальный распев. Может быть, и впрямь первоочередная задача всех наших композиторов заняться, как Вы предлагаете, истинно современным осмыслением русской народной песни с тем, чтобы «по-новому отобрать песни, по-новому, с точки

_________

лет пролежала она после первого исполнения в столе у автора, которого безосновательно обвинили чуть ли не в формализме. А сыграли ее в прошлом году и убедились — сочинение хорошее (и ныне с успехом звучит оно не только в нашей стране, но и за рубежом). Вероятно, случившееся надо понимать так: концертные организации прислушались к критике и, вслед за ней, допустили ошибку. Досадную ошибку! Ну а почему в столице почти не играют (и на смотре не играли!) Вторую симфонию А. Эшпая? Ведь она удостоилась высокоодобрительных отзывов я прессе... Все равно не исполняют Вторую симфонию (И Первую — тоже! И Скрипичный концерт)...

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание