цы... Не все ли равно, на каком доме висит доска Глинки? Ведь за этой доской не практикуется ни распивочно, ни навынос. Глинке от этого никакого убытка...» Горечью и гневом напоены заключительные строки фельетона:

«...Не правда ли, в этом маленьком факте кроется великий символ?

Как будто вся наша жизнь переселилась в какой-то Эртелев переулок, где процветают "Новые времена" и где трактиры "Гамбурга" выселяют Глинок из их квартир, толкая их в первое попавшееся место и на их место водворял распивочно и навынос.

И, мнится, близок день, когда все мраморные доски, посвященные гениям духа, будут перевешены туда, где "останавливаться воспрещается", а на освободившихся стенах пышным цветом заалеет сплошной "Гамбург"»¹.

...Перечитываешь этот давний фельетон Воровского, а в сознании все время что-то не дает покоя. Кажется, совсем еще недавно ты слышал или читал о чем-то схожем. Нет, не о Глинке, разумеется. Об униженном положении культуры «в свободном мире», о рабьей зависимости художника от денежного мешка. Да, «Эртелев переулок» переселился ныне за океан, где нерушимые законы бизнеса, «распивочно и навынос», определяют судьбы искусства. И то, что в старых фельетонах одного из «главных писателей большевиков» звучит для нас давней историей, для зарубежного «Эртелева переулка» — современность.

Сорок лет назад фашистский выстрел оборвал жизнь В. Воровского. Но литературный талант его, который так высоко ценил В. И. Ленин, назвавший Воровского одним из «главных писателей большевиков», и сегодня служит нашему великому делу — строительству коммунистической культуры.

Московская консерватория в 1905 году

М. ЛЕОНОВА

2 (15) февраля в № 37 газеты «Наши дни» опубликовано постановление московских музыкантов, в котором они впервые выступали от лица целой корпорации художественной интеллигенции.

«Жизненно только свободное искусство, радостно только свободное творчество. К этим прекрасным словам товарищей художников мы, музыканты, всецело присоединяемся. [...] Но когда по рукам и ногам связана жизнь, не может быть свободно и искусство, ибо искусство есть только часть жизни. Когда в стране нет ни свободы мысли и совести, ни свободы слова и печати, когда всем живым творческим начинаниям народа ставятся преграды, чахнет и художественное творчество. Горькой насмешкой звучит тогда звание свободного художника. Мы не свободные художники, а такие же бесправные жертвы современных ненормальных общественно-правовых условий, как и остальные русские граждане. И выход из этих условий, по нашему убеждению, только один: Россия должна, наконец, вступить на путь коренных реформ». [...]¹

^_________

¹ Фавн. В кривом зеркале. «Одесское обозрение», 3 сентября 1908 г.

¹ Автор настоящей работы ставил своей задачей собрать разрозненные свидетельства и документы и по возможности восстановить ход событий в Московской консерватории, сыгравших огромную роль в политическом воспитании музыкальной общественности. Использованы протоколы Художественного совета консерватории (хранятся в Центральном государственном архиве литературы и искусства, ф. 2099, оп. 1, № 214), воспоминания Е. Гельмана, В. Садовникова, Ю. Прибыльского (хранятся в Государственном центральном музее музыкальной культуры им. М. И. Глинки, ф. 96, №№ 1053, 4339, 1062), копии документов, переданные К. Игумновым в 1930 г. Московской консерватории (хранятся в библиотеке Московской консерватории), материалы Государственного музея Революции, статьи и заметки за 1905 г. в газетах «Московский листок», «Московские ведомости», «Новости дня», «Русские ведомости».

¹ Ниже следовали подписи: А. Гречанинов, С. Танеев, Ю. Энгель, С. Рахманинов, А. Гольденвейзер, Анна Гольденвейзер, Э. Розенов, Р. Глиэр, Л. Николаев, М. Поппело-Давыдова, Е. Богословский, Ю. Сахновский, С. Кругликов, Н. Кашкин, Д. Шор, Е. Линева, Г. Катуар, Ф. Шаляпин, А. Корещенко, А. Кастальский, П. Ренчицкий, А. Гедике, Ю. Конюс, К. Игумнов, Б. Плотников, К. Кипп, Г. Пахульский, Г. Дукельская-Лунц, А. Энгель. Оригинал хранится в архиве Музея революции. № 20027, Д-7-7; приобретен у вдовы музыкального критика Ю. Энгеля. По ее словам, документ был составлен последним, обсужден и принят в конце 1904 года. В обсуждении участвовали: С. Танеев, С. Рахманинов, Р. Глиэр.

3 (16) марта — заметка в газете «Новости дня»: разрешено собрание учащихся старших курсов Московской консерватории, на котором не будут присутствовать профессора.

4 (17) марта — напечатана статья С. Танеева в газете «Русские ведомости» «Московская консерватория и ее управление», где он критикует положение, создавшееся в Русском музыкальном обществе и консерватории.

4 (17) марта — первая сходка учащихся Московской консерватории, собравшая 325 человек. Постановление ее начиналось словами: «Мы выражаем свое полное сочувствие освободительному движению, охватившему в настоящее время лучшую часть русского общества, присоединяясь к известному постановлению московских музыкантов и выражая свой протест современному деспотическому режиму, подкрепляем его прекращением занятий [...] до 1-го сентября».

Основные требования собрания были: уменьшение платы за обучение, создание товарищеской кассы, бюро для подыскания работы, читальни с периодическими изданиями, ученической музыкальной библиотеки, столовой и интерната. Кроме того, был указан целый ряд недостатков в академической жизни консерватории, а также обращено внимание на грубое отношение к учащимся со стороны директора консерватории, инспекции и некоторых педагогов¹.

8 (21) марта — заседание Художественного совета. На заседании председатель совета В. Сафонов предложил (а совет его поддержал) не обсуждать решение сходки 4-го марта, пока не будет представлена копия официального протокола. Председатель довел до сведения совета, что им до вечера 8-го марта получено 220 заявлений от учащихся о желании продолжать занятия. По этому вопросу выступил С. Танеев: «Совет не имеет права отказывать желающим учиться. [...] Исходя из этого обстоятельства, что волнения среди молодежи носят эпидемический характер [...] должно отнестись к этим волнениям снисходительно, не преследовать прекративших занятия, не налагать на них никакой кары: чтобы те из них, которые пользовались какой-нибудь льготой — воспомоществлением, стипендией или учением за половинную плату, сохранили эти льготы до сентября. По его мнению, эта мера будет способствовать умиротворению молодежи».

Совет принял решение:

«Художественный совет, не находя возможным лишить занятия в консерватории как малолетних, так и тех из взрослых учащихся, которые подали заявления в числе 220 о желании продолжать посещение классов, единогласно постановил не прерывать учение в консерватории. К учащимся, высказавшимся на собрании 4-го марта за прекращение занятий, ни принудительных, ни карательных мер не применять, предоставив им просто вернуться к занятиям в любое время истекающего учебного года и держать переходные и выпускные экзамены наравне с прочими. Совет находит полезным довести настоящее постановление до всеобщего сведения через посредство газет»¹.

12 (25) марта — заседание Художественного совета, на котором председатель объявил, что он получил «нечто вроде протокола собрания учащихся 4-го марта за подписью председателя собрания С. Герасимовича² и секретаря Ив. Прокофьева³ [...] Вопросы, трактуемые этим документом, могут быть отнесены к трем категориям: 1) политические и законодательные вопросы, 2) вопросы, касающиеся внутренних сторон консерваторской жизни и 3) вопросы личного свойства».

Затем председатель зачитал постановление собрания учащихся 4-го марта, отметив, что учащимися было нарушено главное условие разрешенного им собрания; присутствовали два петербургских товарища, а разрешение было дано при условии, что посторонних не будет.

После дискуссии совет высказался за пересмотр некоторых учебных планов. С. Танеев и Н. Кашкин поддержали создание ученической библиотеки. Что касается других насущных проблем, то они были отклонены.

В. Сафонов предложил следующие меры к «успокоению» молодежи: 1) выдать пропуска только тем, кто подал заявление за продолжение занятий, а других не допускать в здание; 2) начать раньше экзамены.

Первое предложение не прошло, так как большинство сочло его отступлением от решения совета от 8 марта.

15 (28) марта — заседание Художественного совета. В. Сафонов рассказывает, что днем в рекреационном зале третьего этажа собралось 150 учащихся, требовавших прекращения занятий и вызвавших к себе директора. Внизу же собрались желающие продолжать учение. В. Сафонов, боясь столкновений, вышел сам к забастовщикам. Ученик Е. Гельман⁴ прочел обращение, требующее прекращение занятий⁵.

_________

¹ Полный текст протокола и резолюции сходки сохранялся в архиве К. Игумнова. См. также газету «Новости дня» от 5 марта и «Русскую музыкальную газету», № 13, стр. 394.

¹ Постановление опубликовано в газете «Московские ведомости» от 11 марта и частично в газете «Новости дня» от 9 марта.

² Герасимович Сергей Петрович (виолончелист, класс А. фон Глена) — студент Московского университета, обучался в Московской консерватории в 1903–1909 гг.

³ Прокофьев Иван Сергеевич (фаготист, класс И. Кристеля) — обучался в Московской консерватории в 1903–1908 гг.

⁴ Гельман Ефроим Григорьевич (пианист, класс К. Игумнова) — обучался в Московской консерватории с 1901 г., окончил педагогическое отделение в 1906 г.

⁵ Речь оратора была весьма миролюбива: «Василий Ильич, — сказал он, — мы пришли к вам теперь не с угрозами, не как забастовавшие, а как ученики консерватории, как члены храма искусства, который мы все уважаем и любим». Полный текст его выступления см. в материалах К. Игумнова.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Московская консерватория в 1905 году

М. ЛЕОНОВА

Содержание