тает знания действительности. И тогда неминуем разрыв между профессиональной оснащенностью автора и его идейно-художественной незрелостью. Рецептов для преодоления такого разрыва, конечно, нет и не может быть. Но совет есть, совет традиционный, старый, как само искусство, и в то же время единственный: любить и изучать жизнь. Ведь иначе нельзя стать «кузнецами по перековке психологии людей». А именно такими хочет видеть партия своих надежных помощников — советских художников, призванных быть участниками грандиознейшего в истории обновления жизни.

* * *

Н. Жиганов

Доброго творческого пути

Очень важно в текучке самых разных событий — в суете повседневных забот и хлопот — найти момент и остановиться, вздохнуть поглубже, осмотреться. Взглянуть на отрезок пройденного пути, оценить, как идут дела, что видно впереди.

В такие моменты особенно необходимо отсеять все мелкое и случайное, сосредоточив внимание на главном. И мы очень благодарны Центральному Комитету нашей партии за то, что он всегда помогает нам решать эту задачу. Так было на первых встречах руководителей партии и правительства с деятелями искусства, когда в обстановке борьбы с последствиями культа личности мы решительно осудили ревизионистские тенденции. Так было и в последующие годы.

Что же представляется главным сегодня? Думаю, правильное воспитание творческой молодежи, которая занимает все большее место в нашем искусстве. Люди это в большинстве своем духовно здоровые, с чистой душой, с хорошими помыслами. Тем более важно нам, старшим, оберегать молодые творческие организмы от возможных болезней роста, от пустых увлечений и излишеств.

Я понимаю, конечно, что бесполезно требовать от молодежи той художественной и человеческой умудренности, которой обладают мастера. К этому каждый приходит самостоятельно. Но стремиться передать им свой опыт, свои знания мы обязаны. Чем более энергично, с полным доброжелательством это будет сделано, тем скорее созреет наша смена — будущее советского искусства.

Думая о молодежи, я невольно обращаюсь мыслями к тому, кажется, совсем недавнему времени, когда сам только делал первые шаги и искусстве. Нельзя сказать, чтобы я и мои товарищи были тогда очень образованными. Прямо скажу: часто не хватало нам общей культуры, профессиональных знаний. И не удивительно: биографии многих из нас поначалу складывались сложно, жизнь не способствовала систематическому овладению науками. Но была у нас какая-то очень непосредственная связь с музыкой, окружавшим нас бытом, с народным искусством. Оттого все, что мы писали на первых порах, может быть, наивно, получалось естественно, искренне — иначе мы не умели. Нам не надо было по командировкам ездить в фольклорные экспедиции. Знание песен и танцев своего народа, как и любовь к ним, были неотъемлемой частью нашего мира.

Но любили мы не только народный мелос. Мы старались впитать многовековую профессиональную культуру. И у каждого из нас были, разумеется, свои пристрастия.

Я, например, в то время особенно тянулся к музыке Бетховена и Верди. За увлечение последним меня иногда «пощипывали»; что это-де за симпатии к «итальянщине»? А я не уступал, спорил, отстаивал своего кумира... Но как бы ни расходились наши вкусы, мы, во всяком случае, никогда пренебрежительно не отмахивались от прошлого, как от устаревшего, «старомодного». И, наверно, поэтому никогда не испытывали снисходительности к широкой публике, которая тогда, как, впрочем, и сейчас, больше всего любила классику.

Почему я вспоминаю об этом? Потому что сравнения и сопоставления помогают понять специфику явлений. Так вот, нынешняя музыкальная молодежь (а я уже много лет встречаюсь с ней повседневно, ежечасно) кое-чем несомненно отличается от людей моего поколения. Нет, это не те отличия, о которых кричат буржуазные газеты, всячески пытаясь создать видимость «конфликта» между советскими художниками — «отцами» и «детьми». Речь о другом. Те, кто

приходит сейчас в училища и консерватории, как правило, обладают неплохими профессиональными знаниями и удовлетворительной общеобразовательной подготовкой. Естественно, оканчивая средние и высшие учебные заведения, они становятся хорошими специалистами. Да и общекультурный уровень их в целом достаточно высок.

Этому мы радуемся и этим гордимся. Ведь здесь есть доля и нашей заслуги. Однако случается и другое.

Не берусь обобщать, но, присматриваясь к иным молодым композиторам, я замечаю, что профессионализм и освоение того, что называют «современной музыкой», — процесс естественный, необходимый — сопровождаются у них почему-то пусть не отрицанием, но эдаким снобистским пренебрежением к классике. «Конечно, мол, было там кое-что, но в общем-то сейчас это нам не нужно. А что публика признает — так она отстала...»

И наряду с этим — утрата непосредственного ощущения неразрывной связи народного искусства с профессиональным. Утрата убежденности, что всеми своими корешками ты уходишь в землю отцов, что, только питаясь ее соками, ты сможешь вырасти здоровым, сильным и духовно богатым. Вместо этого в лучшем случае кабинетное, лабораторное изучение «сборников», в худшем — холодное равнодушие к культуре своего народа, эдакая духовная безродность. Тогда остается только один путь — умозрительное звуковое конструирование из элементов чужих партитур. Последнее всего легче. Стоит, дескать, использовать те или иные «современные» приемы — вот ты и композитор, и «передовой», на нынешнем этапе развития искусства.

А что это за искусство, каково его содержание, идейная направленность, иначе говоря: кому оно служит — нам или нашим недругам, это оказывается в таком случае несущественным. Неудивительно, что при такой политической незрелости — умственной и душевной — молодой музыкант может легко попасть в плен буржуазных воззрений. А за кордоном, в «свободном мире» только этого и ждут... Безотрадная перспектива!

Я уж не говорю о чисто профессиональных моментах. А ведь те или иные приемы выразительности, вовсе не безразличные к содержанию, органичны лишь в партитурах того композитора, который открыл их и поставил на службу своему индивидуальному художественному замыслу. Механическое заимствование «содержательных приемов», как и всякое заимствование, жестоко мстит за себя. Подобно маслу в воде, они всплывают на «звуковую поверхность» чужой музыки, никак не соединяясь с нею, придавая ей эклектически нищенский облик, нивелируя индивидуальность заимствующего.

Чтобы не быть голословным, хочу привести пример. Недавно на заседании Секретариата СК СССР мы слушали Концерт для оркестра молодого композитора Канчели из Тбилиси — произведение, удостоенное второй премии на Всесоюзном смотре композиторской молодежи. Слушали потому, что авторитетные представители грузинской композиторской организации настаивали на включении его в программы открытых концертов молодежного пленума. Присутствовавшие были настроены очень доброжелательно, сочувствуя и молодости автора, и его недавней победе на смотре. Однако концерт нас разочаровал, огорчил и даже вызвал недоумение. По существу все мы, выступавшие, низко оценили сочинение. Говорили о его несамостоятельности, о рыхлой форме, о незначительности тематического материала. Главное же, конечно, о том, что внешнее владение «современными» приемами выразительности заслонило индивидуальное лицо автора. И тогда, естественно, возник ряд вопросов: как могло такое незрелое сочинение получить высокую награду на смотре? Почему поддерживают его в Союзе композиторов Грузии? Наконец, стоит ли исполнять его в открытых концертах пленума? Эти вопросы, возникшие по частному поводу, вызвали у меня желание высказать несколько общих соображений.

Нередко, когда молодой композитор активно ищет новое и стремится «ниспровергнуть» авторитеты, у нас говорят: «Он талантлив, а талант обязательно развивается в мучительных катаклизмах; это все пройдет». На моих глазах протекало формирование очень многих музыкантов, в том числе и тех, кто занимает сегодня почетное место среди строителей коммунистического искусства. И я могу сказать: рост художника — процесс сложный; по-всякому бывает. Но, как правило, истинно талантливым людям чужды нигилизм и высокомерие. Почти всегда в их музыке наряду с самыми разнородными воздействиями и стилистически пестрыми поисками удается угадать что-то, пусть очень еще робкое, маленькое-маленькое, но самое дорогое, заветное — собственное видение и чувствование мира.

Повторяю, все это очень сложно и бывает по-разному, но вот эти качества, по моим наблюдениям, обязательно характеризуют художника талантливого. Иное дело — просто одаренный человек. У него могут быть все внешние приметы

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Н. Жиганов

Доброго творческого пути

Содержание