ду стала исчезать. Но заметных перемен в системе обучения еще не было. Оставались неизменными и методы преподавания в классе теории, хотя критические замечания по их поводу раздавались все чаще и чаще, и не только со стороны учащихся, но и со стороны педагогов. Учащиеся классов теории получили возможность проявлять свою творческую инициативу в значительно большей степени, чем раньше. Это я ясно ощутил, занимаясь у профессоров В. Калафати (класс фуги), А. Житомирского (класс сочинения вариаций и сонаты) и М. Чернова (класс оркестровки). Пользуюсь случаем, чтобы помянуть добрым словом своих учителей; их неизменно чуткое и доброжелательное отношение навсегда вселило в меня чувство глубокой благодарности.

Особенно вспоминается время, когда я стал педагогом консерватории и принял непосредственное участие в пересмотре методов преподавания теоретических предметов. Мне посчастливилось: эта работа сблизила меня с талантливыми и просвещенными музыкантами — В. Щербачевым, П. Рязановым, Ю. Тюлиным и М. Юдиным. В них я обрел не только единомышленников, но и друзей, рядом с которыми прошел много лет.

Введение новых методов вызвало живой отклик со стороны студенческой молодежи. Помню, с какой охотой и даже воодушевлением студенты вновь организованного композиторского и историко-теоретического отделений занимались теоретическими дисциплинами. Благо и учебные планы тогда не были так перегружены.

Основная направленность вводимых методов сводилась к тому, чтобы сделать теоретические предметы более близкими к практическим требованиям времени, более осмысленными в познавательном отношении.

Щербачев в разработке методических проблем непосредственного участия не принимал. Он был, так сказать, главным оплотом новых начинаний и защитником их в возникающих иногда столкновениях с представителями староакадемического направления.

Большая работа в области преподавания гармонии была осуществлена Тюлиным. В основу его учения была положена весьма плодотворная теория переменных функций; проблема ладо-функциональных связей получила у него новую, более широкую трактовку; с разработкой методов применения неаккордовых тонов открылись новые возможности в отношении голосоведения; наконец, проблема модулирования стала рассматриваться в свете закономерностей формообразования.

Курс мелодики вел Рязанов. Курс этот сравнительно недолго продержался в учебных планах консерватории. Но и после его упразднения Рязанов посвятил много лет исследованию вопросов мелодики, как и других проблем теории музыки. Им был накоплен большой научный материал, главным образом по русской музыке, но преждевременная смерть прервала его ценнейшую работу.

Юдин занялся вопросами преподавания сольфеджио.

На мою долю выпала задача пересмотреть методы преподавания полифонии. Она заключалась в том, чтобы восстановить приоритет мелодического начала в полифонических работах учащихся и оживить интонационную сторону этих работ. Для осуществления второй задачи привлекались либо интонации народной музыки, либо интонации, свойственные творчеству самого учащегося.

Решительный отказ от фуксовского метода (с его закостенелыми cantus firmus’aми и механическими разрядами) сочетался с использованием наиболее важных в практическом отношении разделов теории Танеева. На втором году обучения полифонии учащимся стали предлагаться упражнения в гомофонно-полифоническом складе, сыгравшем, как известно, значительную роль в развитии русской симфонической музыки. Впоследствии мне приходилось слышать от бывших студентов-композиторов, что именно эти упражнения оказались наиболее плодотворными для их творческой практики.

Реформа учебного дела консерватории существенным образом коснулась вновь организованного композиторского факультета. Подобающее место здесь заняли курсы анализа музыкального произведения и истории музыки, а также общественные науки.

Решающее значение для воспитания будущего композитора имело введение с первого года обучения курса сочинения. С первых же шагов обучения студент должен был разрешать (в меру своих возможностей) ответственные творческие задачи. Благотворные результаты такой системы сказались очень скоро: уже за первые несколько лет существования факультета были подготовлены специалисты, отлично проявившие себя на практической работе не только в Ленинграде, но и во многих других городах Советского Союза.

Оживлению творческой атмосферы на факультете немало способствовало появление двух (позже их стало больше) творческих направлений. Одно из них возглавлялось выдающимся представителем школы Римского-Корсакова профессором М. Штейнбергом. Во главе другого направления

стоял талантливый и инициативный профессор В. Щербачев.

Хочется вспомнить еще об инструкторско-педагогическом факультете и историко-теоретическом отделении.

Первый из них, просуществовав сравнительно недолго, успел, однако, подготовить некоторое количество специалистов, сыгравших положительную роль в насаждении музыкальной культуры в массах. Вдохновителем этого полезного начинания явился А. Буцкой. Полностью оправдало себя и историко-теоретическое отделение. Его основание связано с именем Б. Асафьева, во многом определившего пути дальнейшего развития музыкальной культуры. Историко-теоретическое отделение успело за короткий срок дать несколько отличных выпусков. Достаточно сказать, что из его воспитанников в дальнейшем был укомплектован почти весь педагогический состав отделения. Многие выпускники его, разъехавшись по необъятному Советскому Союзу, стали основоположниками историко-теоретического образования в братских республиках.

При основании историко-теоретического факультета, как и других факультетов консерватории, было проявлено много забот о том, чтобы дать студентам максимально широкое образование. Но, как часто бывает, крутой поворот вызвал к жизни неожиданные трудности: при перегруженности студентов учебной работой у них оставалось мало времени для чисто слухового знакомства с музыкой; к тому же на историко-теоретических курсах зачастую преобладал умозрительный характер изложения материала. Эти обстоятельства вызывали серьезные опасения: не будет ли утрачена непосредственность восприятия музыки, и не приведет ли это к подавлению в музыковеде музыканта. Возникали и более конкретные задачи: как обеспечить в классе высокое качество исполнения изучаемых произведений, как при анализе частностей не разрушить художественного целого и, наконец, как избежать навязывания студенту готовых суждений и оценок до его ознакомления с сочинением.

Перед советскими педагогами и была поставлена трудная задача: добиться полной гармонии между непосредственными эстетическими впечатлениями учащихся и научными обобщениями.

За многие годы педагогической работы мне довелось встретиться с целым рядом молодых музыкантов различных специальностей. Многие из них достигли уже солидного возраста и проявили себя как выдающиеся деятели советского музыкального искусства, другие еще молоды и только что вступают на общественное поприще. Перебирая в памяти эти многочисленные встречи, я испытываю чувство большого удовлетворения и мне хочется выразить благодарность моим бывшим ученикам за прошедшие часы совместной творческой работы.

* * *

Ю. Шапорин

Мои учителя

Наставникам, хранившим юность нашу,
Всем честию, и мертвым и живым,
К устам подъяв признательную чашу,
Не помня зла, за благо воздадим.
(А. Пушкин. «19 октября»)

Меня приняли в консерваторию 1 декабря 1912 года. Мои знания в области теории были ничтожными, в области музыкальной литературы я тоже был не очень силен, поэтому мне пришлось много поработать, чтобы догнать своих соучеников.

По рекомендации Глазунова, меня подготавливал в консерваторию М. Гнесин.

Зачислен я был в класс Н. Соколова. Теперь студенты-композиторы изучают музыкально-теоретические дисциплины у различных педагогов, а тогда предметы проходились под руководством одного профессора. В этом были и положительные, и отрицательные стороны. Профессор за пять лет общения с учеником хорошо узнавал его, хотя такая система в какой-то степени суживала, ограничивала сумму впечатлений ученика.

Уроки Соколова, когда он находился «в духе», проходили чрезвычайно интересно. Пройдя серьезную школу у Римского-Корсакова, он стал отличным педагогом и ученым.

Инструментовку я изучал у Максимилиана Осеевича Штейнберга. Верный ученик Римского-Корсакова, он многое сделал для увековечения

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Ю. Шапорин

Мои учителя

Содержание