Выпуск № 8 | 1962 (285)

Идеальная поэзия четвертой гравюры («Альдонса») близка «Колыбельной» из «Тропою грома». Ничего обыденного, ни тени чувственности в портрете «прекрасной дамы», которой служит Рыцарь Печального образа (субъективный тон вносят в этот безмятежно-пасторальный портрет заключительные такты, трансформирующие тему «злой жизни»). И, так же как в «Тропою грома», изящно-прихотливые контуры мелодии, изысканная импровизационная «акварельность» оркестровых голосов, живая, переменчивая пульсация ритма воплощают по-земному теплый и взволнованный образ. Не об этом ли говорит и жанровая преемственность музыки от испанского народного стиля фламенко?

Пример 1

Шестая и седьмая гравюры образуют еще один контраст, важный для музыкальной драматургии цикла. Медлительная «Павана» в духе придворных испанских танцев XVI–XVII веков — сама импозантность, сама учтивость (в «Странствиях» есть сходные с ней по образно-эмоциональному тонусу эпизоды благородно-ясного, строгого стиля: это тоже одна из характеристик героя!). Но вслед за безукоризненной пластикой «Паваны» особенно тревожна музыка «Кавалькады». Неизменен ритм неистовой скачки (нельзя не узнать в нем ритма «веселого марша» второй гравюры, но как зло он преображен!). В мрачных гармониях болезненно подчеркнута малая секунда темы «злой жизни». Настойчиво сигналит труба:

Пример 2

Психологическое напряжение непрерывно нарастает, и к концу гравюры роковой исход становится неотвратимым (остинатное вихревое движение струнных по звукам нонаккорда точно преграждает, а затем и обрывает движение).

Светло-печальная музыка финала («Смерть Дон Кихота») сплетается из отголосков темы Альдонсы и нисходящих хроматизмов темы «злой жизни». Три засурдиненные трубы тихо интонируют «рыцарский призыв» к последнему путешествию. Темой «странствия» отвечает им мягкий голос флейты, во ритмический пульс этой темы бьется все трепетнее, все слабее и глуше, и с каждым тактом все ближе молчание и пустота...

*

Караев назвал свое произведение симфоническими гравюрами, не только расширив тем самым терминологию жанров музыки — искусства, весьма охотно идущего навстречу литературе и изобразительным искусствам. Трудно дать более меткое определение жанровой сущности цикла. В каждой из его пьес нет ничего от поэмной пространности музыкальной мысли, от детализации образа. Но это вовсе не беглые эскизы. Уверенным резцом наносит композитор изображения, характер которых сразу же схвачен и строго очерчен. Разнообразна «техника музыкальной гравировки»: сочный жанровый реализм «Санчо-губернатора» или «Паваны» позволяет вспомнить офорты Рембрандта, тонкая «прорисовка» портрета Альдонсы — мастеров тоновой графики, психологическая острота рисунка «Странствий» или «Смерти Дон Кихота» наталкивает на сравнение с иллюстрациями В. Фаворского к «Маленьким трагедиям» Пушкина, а в экспрессивно-жестковатой манере «Кавалькады» есть что-то от линогравюр современных мексиканских художников.

Тема Дон Кихота, получившая во многих музыкальных произведениях самое различное толкование, пожалуй, ни разу еще не соприкасалась так близко с интерпретацией ее в живописи и особенно в графике. Вспомним иллюстрации к роману художников Г. Доре, О. Домье, Кукрыниксов, гравюры Н. Пискарева, рисунок П. Пикассо. Всюду, несмотря на различия в почерке и стиле, тонкий психологизм и человечность образа при максимальном лаконизме выразительных средств и чеканности формы. Всюду — особое значение идеи странствия.

Восемь гравюр Караева вышли далеко за рамки сюиты во многом благодаря лейтмотивной роли темы «странствия». Принцип монотематизма — один из важнейших факторов симфонизации этого цикла. Он приобретает здесь самое различное выражение, особенно часто «смыкаясь» с вариационностью, столь типичной, кстати, для испанской музыки, или проявляясь в тематических «арках», в реминисценциях лейтмотивных интонаций, гармоний, ритмов и т. п.

Целостно-симфоническому характеру гравюр способствует и логика общего тонального плана: центральная тональность a-moll вместе с главными тональностями отдельных гравюр образует «лейтинтонационное» септаккордовое соотношение (а — с — е — g).

Богата музыка Караева и в ладовом отношении; в ней оригинально сочетаются некоторые особенности испанской народной музыки с новейшими ладогармоническими тенденциями реалистического искусства. Интересна, например, гармонизация темы «рыцарского призыва» в первых же тактах: она придает теме черты архаической суровости и одновременно создает эффект «пространственного» звучания:

Пример

Особый колорит этой оригинальной плагальной каденции связан с переменностью натурального и дорийского минора.

В теме Альдонсы (см. нотный пример № 3) привлекают сопоставления диатонической и фригийской второй ступени, что придает образу характер прихотливой переливчатости. Утонченная хроматика чрезвычайно подвижных мелодических голосов «Паваны» ведет к постоянной подмене тональных разрешений. Эти примеры можно умножить.

Творческое использование Караевым особенностей испанской народной ладовости, ее жанровых и метроритмических элементов вновь подводит мысль к сравнению симфонических гравюр и поэмы Р. Штрауса, которой ее автор «вполне сознательно придал... космополитический характер», по выражению современного немецкого музыковеда Э. Краузе1. И последний повод для сравнения — оркестровая драматургия обоих произведений. Биограф Р. Штрауса весьма колоритно характеризует штраусовскую партитуру: «Дон Кихот», озвученное произведение мировой литературы, — пожалуй, наиболее нарядная, виртуозная, чуть ли не акробатически оперирующая звучаниями, наиболее причудливая из всех симфонических поэм Штрауса, притом наиболее «объективная»...2

Виртуозность оркестровки партитуры Караева совсем иного плана: она подчеркивает лирическую направленность замысла (вот почему так многое в партитуре «поет» — ярко и открыто-эмоционально, светло или скорбно) и эффект сильных контрастов. Вот почему (и это, несомненно, от принципа «гравюры»!) композитор на этот раз предпочитает «чистые» тембры, а не смешанные краски, почему так отчетлива каждая тембровая линия в эпизодах «многослойной» звучности, почему так значительна «цена» каждого колористического «штриха» и почему, наконец, оркестровое развитие так прочно скрепляет музыкально-драматургическое единство цикла.

Симфонические гравюры «Дон Кихот» Кара Караева — произведение высокого мастерства, большой мысли, большого чувства.

_________

1 Э. Краузе Рихард Штраус. М., 1961, стр. 273

2 Там же.

  • Содержание
  • Увеличить
  • Как книга
  • Как текст
  • Сетка

Содержание

Личный кабинет