Выпуск № 1 (278) | 1962 - страница 35

вежской литературы — Ибсеном и Бьернсоном. Переписка Грига с Бьернсоном (особенно в письмах, посвященных созданию задуманной ими историко-героической оперы «Улаф Трюгвасон») показывает, какие высокие цели воодушевляли в то время норвежских художников.

Шло время. Много лет спустя, уже на склоне жизни, Григ снова встретился с Бьернсоном. Давно прошла пора молодых надежд, пылкого энтузиазма — «время отваги и веры». Сильно изменилась и вся обстановка в стране: черты застоя, консерватизма все заметнее проявлялись в общественной жизни Норвегии восьмидесятых-девяностых годов. Однако новое время не разъединило старых друзей. Напротив: на рубеже двух веков, в период реакции и назревающей угрозы чудовищных, истребительных войн, вновь вспыхнула дружба поэта и композитора, и с новой силой возродилась их верность демократическим идеалам молодых лет. Демократ и республиканец по убеждениям, Григ снова обрел союзника в Бьернсоне. В своих выступлениях 1889–1890 годов писатель мужественно поднял свой голос в защиту мира, а Григ чутко прислушался к этому зову и загорелся новой, большой и смелой творческой мыслью.

Первоначальный замысел оратории «Мир» принадлежит Григу. Внимательно следивший за политической жизнью композитор с восхищением читал статьи Бьернсона в европейских газетах, его призывы к разоружению, к объединению народов в великом общем деле мира. Особенно взволновала его та речь, которую Бьернсон произнес в декабре 1890 года в норвежском «Рабочем союзе». 10 декабря Григ, находившийся тогда в Дании, писал поэту:

«Дорогой Бьернсон!

Как бы ты отнесся к такой идее: выразить мысли о мире стихами Бьернсона в форме своеобразной кантаты для солистов, хора и оркестра и положить их на музыку, которая пояснит и углубит их? Задушевнейшей моей мечтой было в последние годы написать Реквием, современный Реквием, не связанный догмами. Однако я не нашел подходящего текста, хотя рылся и в поэзии, и в библии. Но когда я прочитал твою речь о мире в Рабочем союзе, меня словно осенило; апофеоз мира — вот Реквием в совершенно особенном смысле! В контрастах недостатка у меня не будет: величавое сияние мира против ужасов войны! Я уверовал в эту идею. Подумай о ней, заинтересуйся ею — и тогда отвечай».

Бьернсон ответил согласием. Идея создания музыкального «апофеоза мира» сразу же захватила его¹. Он начал работать над текстом, а в это время и композитор (возможно, не без влияния советов Бьернсона), вынашивая свой замысел оратории, пришел к решению посвятить ее только теме мира. Мысль объединить две большие, значительные темы — песнь человеческой скорби и гимн миру, «траурную и триумфальную симфонии» — показалась ему несвоевременной, и горячее желание выразить свой протест против войны заставило отказаться от давней мысли о философском Реквиеме. Следующее письмо к Бьернсону от 16 декабря звучит восторженным признанием:

«Дорогой Бьернсон!

Выбор для меня легок. На сей раз меня воистину осенила счастливая мысль. Я отказался латать драматические поделки всевозможных здешних стихотворцев, потому что хотел остаться самим собой — и тут я встретил тебя, в святая святых души твоей! Это что-нибудь да значит! Но я хочу писать это сочинение совершенно отдельно от Реквиема; над Реквиемом я буду работать сам. А то, что пишешь ты, должно, конечно, стать “одой миру”.

Мысль дать обрамление из детских голосов превосходна, да и весь набросок на редкость богат и просто создан для музыкального оформления. Если бы ты мог не задерживаться на предметах, которые лично мне представляются немузыкальными, было бы отлично. (Я имею в виду, например, выражение “Фабрики в отдаленьи” и потом “Гарнизонная жизнь”). Словом, ты понимаешь, что я разумею: мне нужно только возвышенное. И я уверен, что оно у меня будет. Теперь я просто в ребяческом нетерпении».

Еще через три дня, 19 декабря, Григ, очевидно получивший от Бьернсона новые эскизы, пишет:

«Дорогой Бьернсон!

Я чувствую исполинский взмах крыльев в том, что ты намереваешься сделать, поэтому воздерживаюсь от предписаний и предоставляю все твоему вдохновению...»

_________

¹ Вот что рассказывает Григ о создании оратории в письме к своему бергенскому другу Францу Бейеру (март 1891 года): «Осенью я прочитал его (Бьернсона) речь о мире; она меня захватила, и я сказал себе, что подобный величественный гимн на такой сюжет может стать одой. Раз, два, три — перо у меня в руке; раз, два, три — Бьернсон отвечает: «Великолепная идея, как раз то, о чем я сам думал!» Вчера Бьерн сказал мне, будто это лучшее, что он написал за всю свою жизнь. Дай бог, чтобы в этом была хотя бы доля правды!».

Григ. С портрета Э. Вереншелля

В этих полных одушевления письмах постепенно вырисовывается облик будущей оратории. Выясняются и те требования, которые предъявлял к тексту Григ и которые (как увидим далее) послужили предметом серьезных разногласий между поэтом и композитором. Стремление к поэтической обобщенности («мне нужно только возвышенное»), настойчиво декларируемое Григом, не вполне отвечало рационально-логическому и притом очень конкретному в своей образной системе поэтическому мышлению Бьернсона.

Особенно примечательно в этом смысле письмо Грига от 8 января 1891 года, где он отчетливо намекает на те конкретные бытовые детали, которые, с его точки зрения, лежали вне образных возможностей музыки. Со всем пылом набрасывается он на следующие строки поэмы Бьернсона:

Свернут парус, трюм разгружен,
Банк закрыт, безлюдна биржа.
Умолкает телеграф...¹

«Дорогой Бьернсон! — писал он поэту. — Твое вчерашнее письмо поистине свело меня с ума! Мне кажется, ты переоцениваешь возможности музыки — или же мои возможности! Я желал бы одного: чтобы ты не касался слишком многих тем разом. Величавая простота твоего замысла содействовала бы, может статься, и моему успеху. Но если ты в святом своем неистовстве вздумаешь объять все, — тогда я трепещу. Коли ты закрываешь фабрики и биржи и заставляешь умолкнуть телеграф (!) — тогда я умываю руки.

Но я скорее склонен думать, что ты просто дразнишь мое воображение, чтобы тем радостнее была неожиданность, когда я получу твою величественную поэму! Я готов отказаться от повторений!²

Пусть это не останавливает тебя!
Гора валькирий великолепна!
Но я жажду!
Твой Эдвард Григ»

Поэт продолжал настойчиво, вдохновенно работать над текстом оратории и 1 апреля смог уже целиком прочитать его в Копенгагене, в «Датском союзе мира». Успех был поистине огромный. Сильные, пламенные стихи Бьернсона, с большим воодушевлением прочитанные самим автором, зажгли все сердца. Однако в то время Бьернсон счел нужным воздержаться от публикации текста: он с нетерпением ждал музыки Грига и предвидел возможность изменений.

Но только летом в Трольхаугене композитор приступил к работе над ораторией. Как же складывался у него композиционный замысел «оды миру» и какие возможности мог дать здесь текст Бьернсона?

Перечитывая сейчас драматическую поэму Бьернсона, мы не можем не ощутить в ней боль-

_________

¹ Здесь и далее цитаты из оратории Бьернсона приведены в переводе А. Ревича (см. Бьернстьерне Бьернсон. Избранное, М., 1959).

² Григ имеет в виду образные повторы в тексте, обусловленные моментами репризы в музыке.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Григ. С портрета Э. Вереншелля

Содержание