Выпуск № 9 (274) | 1961 - страница 62

Ваших наиболее значительных композиторов. На каждом из таких прослушиваний мы встречались с десятью — двадцатью и более композиторами и музыковедами, откровенно обсуждая с ними как их, так и наши собственные произведения. Хотя мы во время нашей поездки посетили только Москву, Ленинград, Тбилиси и Киев, мы слушали также произведения выдающихся композиторов (как молодежи, так и среднего поколения) из Эстонии, Украины, Армении, Грузии и Марийской республики. Я вспоминаю, что слышал произведения многих из тех, кого Вы упоминали в Вашем письме, включая большую сюиту Родиона Щедрина из балета «Конек-горбунок», «Concerto grosso» Эйно Тамберга, «Полифоническую сонату для фортепьяно» Арно Бабаджаняна, вокальный цикл на стихи Роберта Бернса Георгия Свиридова, Первую симфонию Карена Хачатуряна, Скрипичный концерт Алексея Мачавариани, Третий струнный квартет Сулхана Цинцадзе (прекрасное произведение!), кантату Ахилла Чимакадзе «Сердце Картли», фортепьянный концерт до минор Отара Тактакишвили, оперу Г. Майбороды «Милана» и многие другие.

Я полагаю, что такой подбор современных вещей вполне достаточен для того, чтобы сформировать некоторое определенное мнение, хотя в нашем распоряжении было всего лишь тридцать дней. В конечном счете, классическая музыка и многие прекрасные партитуры всемирно известных советских композиторов печатаются, повсеместно исполняются, записываются на грампластинки и являются хорошо известными в Соединенных Штатах. Поэтому наши слушатели хорошо ориентированы в историческом и эстетическом плане, имеют натренированный слух, и им нетрудно понимать произведения самых современных советских композиторов даже при первом прослушивании.

Я хотел бы первым произнести громогласно «да» в знак поддержки и признания музыкального таланта и мастерства тех композиторов, произведения которых я назвал выше. Но я хотел бы знать, могут ли многие из этих композиторов честно заявить то же, что заявил Ваш великий П. И. Чайковский по поводу своей Шестой симфонии: «Я положительно считаю ее наилучшей и в особенности «наиискреннейшей» из всех моих вещей».

Как дополнительное свидетельство в поддержку моих взглядов, я упомяну тот определенный характерный подход к творчеству, который я постоянно наблюдал в прослушанных мною вещах. В частности, частое употребление материала народных песен и народных танцев. Само по себе это вполне допустимо, но я редко слышал, чтобы подобное использование народных материалов достигло бы столь высоких коммуникативных целей, как это имело место в произведениях Гайдна, Бетховена, Мусоргского, Верди и Бартока.

Другой бросающейся в глаза чертой было преимущественное употребление в симфониях, кантатах и концертах тех разбросанных, слабо организованных форм, которые в общем являются скорее отзвуками XIX столетия, нежели отображением «интенсивных динамических темпов современной жизни», как Вы пишете в Вашем письме.

Очень приятно было узнать, Борис, новости о последних пленумах в Москве, посвященных творчеству молодых композиторов, теме «Музыка и современность». Я бы с большим удовольствием прослушал те новые произведения, которые Вы так красочно описали. И все же Ваши блестящие отзывы об ораториях и симфониях заставляют вспомнить заявление Чайковского в письме к Сергею Ивановичу Танееву, датированном 13 июня 1885 года: «Сочиняя программную симфонию, у меня такое ощущение, как будто я шарлатаню и надуваю публику: плачу ей не звонкой монетой, а дрянными кредитными бумажонками».

Разумеется, нельзя судить о музыке по высказываниям ее автора, однако, эти слова побудили меня к размышлениям. Вы пишете в Вашем письме о трех композиторах, говоря: «Чертой, объединяющей их, является метод социалистического реализма. Их музыка предназначена для масс». Далее Вы пишете: «Все, что от них (т. е. молодых композиторов) требуется, это служить нашим гуманистическим целям, помогать народу более полно почувствовать радость жизни, вдохновлять народ в его работе и его борьбе за еще более светлое будущее».

Как отличаются эти взгляды от нашего отношения к музыке здесь, в Соединенных Штатах, где композитор отдается своей собственной музыкальной фантазии и вдохновению, где он должен сочинять произведение для особого исполнения или особого случая, без каких-либо директив в отношении того, что он должен и чего он не должен делать! Здесь, в Америке, композитор считается зрелым и ответственным за самого себя гражданином, работающим в полную меру своих возможностей и своего таланта в выбранной им сфере, и на него не налагаются доктрины, не имеющие с музыкой ничего общего. Слабовато, говорите Вы? На это я отвечаю нет, и я хочу привести пример в подтверждение своего мнения.

Несколько лет назад в одном маленьком американском городке родился и рос мальчик. Его отец был городским капельмейстером и учителем музыки. Направление раннего музыкального раз

вития мальчика было определено концертами в деревнях, организованными его отцом. В двенадцать лет он играл в оркестре на барабане, а также получал от отца элементарную тренировку в игре на рояле и корнете. В 13 лет он стал органистом в местной церкви и в скором времени начал сочинять оркестровую музыку. Его первое оркестровое произведение было исполнено в 1888 году. Находясь в этом провинциальном, но стимулирующем и реалистическом музыкальном окружении, мальчик занимался в средней школе и продолжал писать музыку. Во время занятий в колледже в дополнение к его обычным занятиям он проходил технику композиции в одном из наших университетов и начал сочинять музыку, хорошую и без претензий.

После окончания колледжа он стал клерком в одной страховой компании и в свое свободное время занимался музыкой, не думая о том, чтобы зарабатывать ею себе на жизнь. Следуя своей собственной творческой фантазии, молодой человек усвоил музыкальные элементы времен своего детства и своего тогдашнего окружения. Эти элементы состояли из народных песен, церковных гимнов, современных танцевальных ритмов и маршей. Хотя музыкальный вкус и музыкальное воспитание в то время были в общем под сильным влиянием произведений Брамса, Чайковского и других поздних мастеров XIX столетия и он ориентировался на них, все же молодой человек искал свою собственную музу и внес благодаря этому значительный вклад в музыкальное искусство.

Я процитирую отрывок из великолепной статьи о кем Николая Слонимского: «Роль... [этого композитора] в американской музыке исключительна; он был подлинным пионером истинно национального искусства, и в то же самое время он применял методы и технику, которые на много лет предвосхитили современную музыку где бы то ни было в мире. Фактически каждое произведение, написанное им, связано с жизнью Америки, и не только в силу литературных ассоциаций, но и благодаря применению американских музыкальных источников, начиная с церковных гимнов и кончая народными танцами и маршами. Он экспериментировал с диссонирующими гармониями, одновременно конфликтующими ритмами и дробными интервалами, такими, как четвертьтоны, и комбинировал простые диатонические мелодии с хроматически украшенными контрапунктами, что создавало в высшей степени сложную политональную и полиритмическую структуру. В некоторые свои произведения он вводил элементы импровизации, как это делали деревенские музыканты, игравшие один и тот же припев в вольном стиле. В своей оркестровке он часто указывал, что некоторые инструменты можно заменить другими, а та или иная часть является необязательной, так что одну и ту же вещь можно было играть в различных вариантах...»

Мальчика, которого я описал, звали Чарльз Айвз (1874–1954). Плодом его поэтического и ярко индивидуального воображения явились четыре симфонии, более 114 песен, четыре скрипичных сонаты, два струнных квартета и многие другие оркестровые, хоровые и камерные музыкальные произведения. Короче говоря, эта исключительная индивидуальность, американский композитор Чарльз Айвз, доказал, что является одним из самых выдающихся представителей музыкального мира XX столетия.

Итак, мой дорогой Борис, читая это письмо и думая о моих искренних мнениях по поводу критических суждений о великом виде искусства — музыке и «молодых композиторах», Вам предоставляется возможность вспомнить замечательную цитату из произведения нашего любимого Марка Твена: «Кое-что он преувеличивал, но в основном он говорил правду».

Б. ЯРУСТОВСКИЙ — Ю. КЕЮ

Дорогой Юлисес!

Поверьте: я был очень рад Вашему ответу на мое письмо к Вам, опубликованное журналом «Atlantic Monthly». Я рад, потому что мы можем продолжить наш дружеский разговор на темы, которые нас обоих интересуют. Да только ли одних нас?..

Из Вашего письма я еще раз убедился, что мы оба исходим из главного положения: музыка призвана служить этическим и гуманистическим целям современности. Однако из последующего текста Вашего письма очевидно, что эти цели мы понимаем не всегда одинаково.

Прежде всего о произведениях наших молодых. Вы пишете, что после прослушивания Вы хотели бы «первым произнести громогласно “да” в знак поддержки и признания музыкального таланта и мастерства» молодых авторов, но... тут же выражаете сомнение: могли ли они вложить в эти произведения «всю свою душу», как это делал Чайковский? Вас смущает пассивность использования в этих произведениях фольклора, а также «разбросанных (?), слабо организованных форм, которые в общем являются скорее отзвуками XIX столетия».

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Б. ЯРУСТОВСКИЙ — Ю. КЕЮ

Содержание