ской трясине символистов, пессимизму и «гробокопательству» Федора Сологуба, Леонида Андреева и т. п. Во-вторых, в «Скифской сюите» был важный позитивный момент: стихийная мощь материального, чувственного восприятия жизни (полемически заостренная), мощь движения, энергии.

У нас стало принято поминать В. Каратыгина только лихом. Он, действительно, много ошибался (только немногим меньше, чем Асафьев), но этот умный, остро наблюдательный музыкант оставил и ряд верных зарисовок музыкальной жизни своего времени. Хорошо понимал он и молодого Прокофьева. Каратыгин писал об авторе «Скифской»: «Он не любит проторенных дорог. Он предпочитает продираться сквозь девственные чащи, уверенной рукой сокрушая лежащие на пути препятствия, ломая крепкие скалы, выкорчевывая деревья, с разбега прыгая через глубоководные и широкие ручьи. Шума и грома от его странствований к новым берегам идет страсть как много! Брызги, обломки, осколки так и летят во все стороны. Но это не озорство, не шалость. В его дерзаниях есть своя крепкая и убедительная логика. Курс взят определенный, отчетливый, прямой. Направление прокофьевских стремлений — к солнцу, к жизни, к праздничной радости бытия». И дальше: «Испытываемые им страсти, “Наваждения”, рассказываемые им “Сказки” и “Легенды”, видимые им “Призраки” словно обладают вещественной плотностью, состоят из тела и костяка, проявляют активнейшее волевое напряжение»¹.

Можно ли не заметить в этих строках историческую правдивость, тем более ценную, что ведь писались они в 1918 году! Теперь перед нами весь путь Прокофьева. Мы хорошо знаем прокофьевскую энергию, дерзкую и упрямую волю, мощную материальность его образов. Зная все это, можно ли считать юношеское «скифство» Прокофьева только данью дурной моде и не видеть здесь также и важного позитивного элемента, развившегося впоследствии в реалистическом русле?

У нас любят почтительно, некритически приводить некоторые высказывания маститых русских композиторов, начисто отвергавших экспериментальные опыты новой музыки. Насколько более чуток к такого рода опытам был М. Горький, умевший подмечать живое, в каком бы сложном и противоречивом комплексе оно ни проявлялось; в своем первом отклике на поэзию футуристов он писал: «Их много ругают, и это, несомненно, огромная ошибка. Не ругать их нужно, к ним нужно просто, тепло подойти, ибо даже в этом крике, в этой ругани есть хорошее: они молодцы, у них нет застоя, они хотят нового свежего слова, и это достоинство несомненное... Пусть крик, пусть ругань, пусть угар, но только не молчание, мертвое леденящее молчание»².

*

Ряд сложных вопросов я затронул здесь поневоле очень эскизно. Мне лишь хотелось высказаться против исторической фальши, против возвеличения или принижения фактов за счет исторической правды. Я ратую за многосторонность исследования, за то, чтобы видеть явления такими, каковы они есть, со всеми их «болезнями века», во всей реальности их исторической судьбы; чтобы уметь почувствовать неразрывную связь художника со своим временем так, как обрисовал ее когда-то Я. Полонский в стихотворении «Блажен озлобленный поэт»:

_________

¹ В. Каратыгин. Жизнь, деятельность, статьи и материалы. Л. 1927, стр. 202, 203.

² М. Горький. О русском футуризме. «Журнал журналов», 1915, № 1. Цит. по книге В. Катанян — Маяковский. Литературная хроника. М. 1956, стр. 77.

Невольный крик его — наш крик,
Его пороки — наши, наши!
Он с нами пьет из общей чаши,
Как мы отравлен — и велик.

Нужно ли говорить, что, оттачивая диалектический метод в исследовании прошлого, мы оказываем существенную помощь и текущей музыкальной критике. Ведь неумение разобраться в индивидуальных особенностях современного творчества, в его новых специфических сложностях и противоречиях — одно из самых уязвимых мест нашей музыкальной критики. Если основная направленность моей статьи будет понята верно, цель ее будет достигнута.

МЫСЛИ НА ОТДЫХЕ

М. ШАГИНЯН

Прочитав в одиннадцатой книге «Советской музыки» за 1956 год интересную дискуссию о джазе, я решила включиться в этот спор, тем более, что мне уже пришлось высказаться отчасти на эту тему в чехословацкой газете «Literarni Novini» (20 октября 1956 года). Мне хочется с некоторыми изменениями и дополнениями предложить эту мою статью — «Мысли на отдыхе» — нашему читателю, тем более, что в процессе написания ее я имела в виду не столько чехословацкую молодежь с ее высокой культурой слушания и понимания музыки, но главным образом нашу советскую молодежь, вернее, ту ее часть, которая рвется на всевозможные «голубые джазы». Быть может, статья моя не окажется бесполезной.

*

Мы очень любим писать об отдельных явлениях искусства — книгах, спектаклях; мы бесконечно теоретизируем о социалистическом реализме, представляя его себе, как проблему вне повседневной практики. Но как было бы полезно подводить итоги той большой культурной работы, какая ведется у нас на курортах в месяцы отдыха основной массы потребителей нашего искусства, слушателей, зрителей, читателей, — и в многолетних данных этой работы находить подспорье для решения теоретических проблем! Я — частый гость Карловых Вар и неизменный посетитель почти всех здешних культурных мероприятий. С интересом несколько лет подряд наблюдаю я и усилия тех, кто создает для отдыхающих художественные ценности, и реакцию тех, кто эти художественные ценности воспринимает.

«Культурное лето» на таком историческом курорте, как Карловы Вары, очень сложный комплекс. Здесь, во-первых, надо считаться с традициями прошлого. Нет, кажется, клочка земли на улицах узенького городка, нет дорожки в зеленых лесах, окаймляющих окрестные горы, где тот или иной большой творец искусства не оставил бы своего следа. Кажется иногда, что самый воздух этих аллей, шелест огромных кленов, сорвавшийся камушек под ногами хранят и передают движение мыслей, обрывки разговоров, возникновенье первых образов, первых музыкальных фраз, какие зарождались в воображении больших творцов именно

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

*

МЫСЛИ НА ОТДЫХЕ

М. ШАГИНЯН

*

Содержание