Выпуск № 7 (212) | 1956 - страница 72

щает внимание на огромную роль, которую играет в них симфоническое начало, но не делает обобщения, не говорит о том, что современный уровень развития ораториального жанра требует именно симфонизации (см. стр. 17–19). Замечание, что «включение симфонизма» в оратории и кантаты является «одним из достижений советских композиторов» (стр. 68), представляется в этом плане слишком беглым и недостаточным.

Вряд ли можно согласиться с возражениями А. Хохловкиной против введения в ораторию чтецов (стр. 32). Ведь, в сущности, они исполняют ту же роль, что в свое время повествователь в баховских «Страстях». Для немецкого слушателя начала XVIII века его псалмодическая речитация была понятна и естественна, нашим же современникам она совершенно чужда, и ее замена художественным словом, чтением, вовсе не нарушает образного единства, скажем, оратории С. Прокофьева «На страже мира». Здесь, как и в вопросе о симфонизации, от исследователя хотелось бы большего внимания к самому развитию жанра в новых исторических условиях.

Картина развития кантатно-ораториальных жанров, возникающая при чтении книги А. Хохловкиной, представляется нам спорной. Происходит это потому, что автор оперирует туманным определением «демократических и массовых форм оратории и кантаты» (стр. 84). «Оратория и кантата демократичны по самому своему существу»; «...корни кантатно-ораториальных жанров в глубоко народном понимании действительности» (стр. 5); кантатно-ораториальные жанры «по самой своей природе близки народному искусству» (стр. 10) — такие утверждения встречаются в книге неоднократно и определяют, в известной степени, освещение фактов. Нужно ли говорить, однако, что исторически сложившийся жанр искусства сам по себе не может быть ни демократическим, ни антидемократическим, ибо здесь решают вопрос содержание музыки и творческий метод композитора?

«Глубоко народное понимание действительности» присуще подлинно реалистическому искусству любого жанра, будь то роман, драма, скульптура, симфония, песня или опера, — это качество не может служить характерным признаком кантаты или оратории. Да и что такое вообще — «демократические и массовые формы»? Если подразумевать под этим доходчивость музыки, то едва ли «Реквием» Верди демократичнее его опер, «Колокола» Рахманинова — его фортепианных концертов, а «Сотворение мира» Гайдна — его симфоний. Великие русские классики предпочитали, как известно, кантатно-ораториальным жанрам оперу, и А. Хохловкина признает это (на стр. 76–77), правильно отмечая, что некоторые приемы ораториального жанра использованы в классической опере — речь идет прежде всего о монументальных народно-хоровых сценах.

Представляя развитие кантатно-ораториальных жанров, как некое становление демократического принципа в музыке, А. Хохловкина вынуждена подчас спорить с фактами или незаслуженно возвеличивать второстепенные произведения: ораторию «Минин и Пожарский» доглинкинского композитора С. Дегтярева, оратории А. Рубинштейна, поздравительные кантаты Балакирева, Глазунова, наконец, многочисленные заслуженно забытые оратории и кантаты советских композиторов...

Все тот же малоубедительный тезис о сугубой демократичности кантат и ораторий заставляет А. Хохловкину объяснить отсутствие этого жанра в советской музыке двадцатых годов засильем модернистской эстетики (стр. 87), хотя западноевропейские модернисты, как известно, писали и пишут оратории и кантаты, вкладывая в них свое, отнюдь не демократическое содержание (об этом, кстати, говорится в книжке на стр. 7).

В работе А. Хохловкиной существуют параллельно, кое-где поддерживая, подкрепляя друг друга, а кое-где вступая в противоречие, два самостоятельных «пласта»: непосредственный раэбор музыки и исторические данные составляют фактическую сторону — и наряду с этим имеются общие положения, декларации. Вот эти-то последние, подменяя подчас эстетические обобщения, и вызывают разочарование, особенно в тех случаях, когда они расходятся не только с фактическим материалом или влияют на его освещение, но и противоречат реальным событиям недавнего прошлого, которое живо в памяти советских музыкантов.

Приведу конкретные факты.

«Сейчас удельный вес оратории и кантаты в советской музыке очень значителен, — пишет А. Хохловкина. — На протяжении последних 15–18 лет он постоянно возрастал. Первая волна подъема — во второй половине 30-х годов, в хронологических гранях третьей пятилетки, вторая — в годы Великой Отечественной войны, третья — и самая большая — в период послевоенного восстановления и перехода к величественной программе строительства коммунизма, последовательной борьбе за мир во всем мире. Все это говорит об органической связи путей развития кантатно-ораториального жанра с жизненными путями Советской страны, об их существенном значении в ее музыкальной культуре» (стр. 4).

Итак, кантатно-ораториальный жанр переживает пору пышного расцвета. Такова декларация. Но, увы, прямой разговор о музыке не подтверждает этого положения. А. Хохловкина не раз (и справедливо!) сетует на «однообразие решений» в кантатах последних лет, несмотря на различие сюжетов. Первая часть обычно «рисует состояние покоя родной страны, вторая — чувства, вызываемые нашествием, набегом (или мыслями, воспоминаниями о нем). Третья — нередко написана в духе колыбельной, четвертая — ликующий победный финал. Однообразие замыслов финалов, внешний характер их решения, апофеозность вместо простого и ясного выражения чувств показывает, что как внутреннее обоснование отдельных частей кантатного цикла, так и проблема финала нуждаются еще в серьезных поисках и тщательном продумывании опыта» (стр. 48).

Утверждая, что «к тридцатилетию Великой Октябрьской социалистической революции советская оратория и кантата пришли с определенными достижениями» (стр. 132), А. Хохловкина тут же вынуждена признать, что «из огромного списка произведений, посвященных тридцатилетию Октября, ни одно не укрепилось в репертуаре, не приобрело популярности» (стр. 133). Упоминая в положительном смысле те или иные произведения, автор должен постоянно оговариваться, ибо пройти мимо их серьезных недостатков невозможно. Например: «Не слишком ли обращен в прошлое музыкальный язык "Русской земли" В. Дехтерева, чтобы передать переживания сегодняшнего дня? Единственно ли правильный путь нашел для обрисовки темы грандиозного послевоенного строительства в "Огнях над Волгой" Ю. Левитин?» (стр. 68). Или: «Однако музыке М. Юдина, несмотря на стремление к мелодической распевности, недостает яркой образности, красочности, ясности драматургических сопоставлений»... «Задачи колористические и описательные подчас заслоняли в оратории Е. Голубева выявление актуальных сторон содержания, музыкальные формы несколько эстетизированы, а неторопливость ораториального развития иногда подменяется импрессионистической статичностью» (стр. 100).

Чтобы представить картину развития кантатно-ораториальных жанров, как непрерывное восхождение, а последние годы, как вершину этого восхождения, А. Хохловкина занимает почти полторы страницы (стр. 135–136) перечислением названий, сгруппированных по темам (послевоенное строительство, дружба народов, борьба за мир и др.). Не отмечается при этом только одно: из многочисленных ораторий и кантат, созданных за этот период, лишь считанные единицы обладали художественной ценностью и выделились из общего серого потока. Не потому ли автору пришлось ограничиться здесь анализом только двух произведений («Песни о лесах» Д. Шостаковича и «На страже мира» С. Прокофьева)?

Заметим, кстати, что аналогичные перечисления встречаются и в других местах книги (стр. 99, 117, 122). При этом наряду со значительными, талантливыми произведениями записываются в «актив» советской музыки и вещи посредственные, давно забытые.

Между тем все мы помним, как еще в феврале 1953 года на Шестом пленуме Правления ССК с тревогой говорилось о «кантатной эпидемии», о доброй сотне гладких, лакированных, бесцветных и «бесконфликтных» кантат, заполонивших нашу музыку за пять лет...

Исследователь, идущий в своей работе от жизни, от фактов, а не от предвзятой схемы неуклонного подъема, должен говорить об измельчании жанров оратории и особенно кантаты к 1953 году (по сравнению хотя бы с предвоенной эпохой). Кстати, очень симптоматично, что за последние

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание