Выпуск № 12 (205) | 1955 - страница 62

всего меня поразило: необычайная ли скромность Сибелиуса или поразительная его память.

Когда гости стали прощаться, Сибелиус, задержав мою руку в своей, еще раз просил передать глубокую благодарность и привет советским композиторам, почтившим его присылкой своих сочинений.

Фестиваль Сибелиуса достойно увенчался двумя концертами, в которых принял участие Филадельфийский оркестр во главе с его дирижером Юджином Орманди (венгром по происхождению). Этот большой первоклассный оркестр совершил свое путешествие в Финляндию на специальном пароходе, репетируя, как мне передавали, во время плавания программы, предназначенные для исполнения не только в Хельсинки, но и в других городах Европы.

Зал «Мессухалли», в котором выступали филадельфийцы, имеет одно достоинство — он вмещает около семи тысяч человек. Однако это достоинство становится крупным недостатком, когда в нем даются симфонические концерты. Длинный и узкий, он не отличается хорошей акустикой. Поэтому понятна та (длившаяся, впрочем, всего лишь несколько секунд) растерянность дирижера, не ускользнувшая от взоров музыкантов, когда он начал концерт исполнением одночастной Седьмой симфонии Сибелиуса. Орманди обладает такими достоинствами, которые в совокупности ставят его на одно из первых мест в ряду современных дирижеров. Его удивительные по пластичности и выразительности руки (он дирижирует наизусть и без палочки), присущее ему умение «лепить форму» сочинения, распределять светотени, нарастания звучности — покоряют аудиторию, которая дарит артиста бурными овациями.

Исполненные Филадельфийским оркестром две программы включали, кроме Седьмой и Второй симфоний, ряд симфонических поэм маститого композитора. Эти поэмы, связанные с народным эпосом и потому близкие и дорогие сердцу каждого финна, были особенно горячо приняты аудиторией. Неудивительно трепетное внимание, с каким была прослушана поэма «Финляндия» с ее призывом к свободе, которой финнам пришлось ждать многие десятилетия до появления знаменитого декрета великого Ленина, провозгласившего независимость Финляндии. Поэма была повторена, и весь зал стоя слушал сочинение, по праву вошедшее в национальный эпос наших северных соседей.

Филадельфийский оркестр, в основном молодой по своему составу, обладает замечательными качествами. В первую очередь следует отметить чистоту строя и чувство ансамбля. В tutti ни одна из групп «не вылезает». В моменты самого напряженного fortissimo звучность не переходит за пределы эстетических норм. В тех случаях, когда в партитуре то или иное место поручается сольному инструменту, слушатели могут в полной мере оценить достоинства превосходных солистов коллектива.

В честь Филадельфийского оркестра, блестяще завершившего «неделю Сибелиуса», американский посол в Финляндии устроил для всех зарубежных музыкальных деятелей прием, который состоялся в загородном ресторане «Казино». Здесь присутствовал весь состав Филадельфийского оркестра во главе с дирижером Ю. Орманди.

Во время ужина артистам оркестра стало известно, что среди присутствующих находится советский композитор. Совершенно неожиданно для меня, сперва поодиночке, а затем группами, к столу, за которым я сидел, стали стекаться заокеанские музыканты. Они забросали меня вопросами. Эти вопросы, заданные в основном на русском языке, были достаточно однотипны. Приведу слова одного из артистов оркестра:

— Я родился в Одессе, учился в Киеве, у Глиэра. В 1911 году я уехал в Америку. Мне теперь 67 лет. Пришла пора подумать о том, где лежать моим костям. Я хочу, чтобы они покоились в родной земле...

Мне пришли на память слова: «На реках Вавилонских тамо седохом и плакахам...»

* * *

Я получил приглашение от пианиста Кирилла Шалкевича посетить его утром, когда у него соберутся представители зарубежных стран для музицирования. В назначенный час я был на улице Buleward, 19, где застал почти всех, кого пригласил к себе гостеприимный хозяин.

Во время импровизированного концерта,

в котором принял участие и я, в гостиную вошел неизвестный мне человек. Он долго и, как мне показалось, довольно бесцеремонно рассматривал собравшееся общество. По взаимном представлении выяснилось, что вновь прибывший — известный финский скульптор Калерво Каллио. Во время общей беседы он решительно подошел ко мне и предложил позировать для бюста. Я несколько опешил, но поблагодарил скульптора за честь.

— Прошу вас ко мне завтра в девять утра, — сказал Каллио,— Моя мастерская здесь же, во дворе этого дома. Первый сеанс в девять утра, второй в четыре часа дня; каждый по полтора часа. Сегодня вторник. Мне нужно шесть сеансов. Среда, четверг, пятница. Вечером в пятницу я закончу работу.

Как ни фантастична, на мой взгляд, была затея Каллио, но он выполнил ее точно в назначенный срок.

Пребывание в Хельсинки дало мне возможность познакомиться с финским музыкальным деятелем А. Вяйсяненом. Этот уже немолодой, скромный до застенчивости человек в юные годы исколесил немало верст по Псковской и Олонецкой губерниям, побывал и в Поволжье. Там он записал множество песен и сказаний угро-финских народов. Его пытливость и добросовестность поразительны. Так, например, он записал песни народности вепсов, насчитывающей в общей сложности не более тридцати пяти тысяч человек; живут они небольшими группами среди русского населения. Результатом его экспедиций явились три тома изданных им записей (два на финском языке, третий на немецком). Этот труд представит значительный интерес и для советских исследователей народного творчества.

Должен сказать, что я был крайне сконфужен, когда узнал от А. Вяйсянена, что на его обращение в Ленинградское отделение Академии наук СССР с просьбой сообщить некоторые необходимые ему сведения он не получил ответа.

* * *

...Было неуютное ветреное утро, когда я покидал финскую столицу. На вокзале собрались финские музыкальные деятели во главе с Нильс-Эриком Рингбомом, а также представители советского посольства — товарищи А. Красавин и А. Акулов, которым я многим обязан во время пребывания в Хельсинки. В ожидании отхода поезда мы обменивались впечатлениями и... поеживались от холода. Последнее обстоятельство позволило мне, обращаясь к финским друзьям, вспомнить стихи Пушкина и, несколько изменив их, сказать:

Но ваше северное лето —
Карикатура южных зим...

На это Нильс Рингбом ответил:

— Да, но в следующий ваш приезд мы умолим небо послать нам приветливую и теплую погоду. Тогда она вполне будет соответствовать нашим теплым чувствам к вам, в искренности которых вы не можете сомневаться...

Я сердечно поблагодарил любезных хозяев.

Поезд отходит... Крепкие дружеские рукопожатия. Вхожу в вагон и долго смотрю в сторону удаляющегося вокзала, откуда друзья приветственно машут мне руками.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание