Песни революционного подполья

М. Эссен

Песня была нашим верным товарищем в революционной борьбе. Песня сближала и роднила нас с рабочими, с народом. Песня точно ломала лед, и горячая волна взаимной симпатии, доверия и дружбы охватывала нас.

Вспоминаю далекие годы своей подпольной работы в Саратове. Это было в 1897 году. Мне было поручено вести пропагандистскую работу в социал-демократическом кружке железнодорожных рабочих. Помню, как после первого занятия мы все вместе вышли на берег Волги. Был прекрасный вечер, и товарищи предложили покататься на лодке. Мы сразу запели волжские песни. Голоса звучали сильно, уверенно, и мое, как мне в шутку говорили, «сопранистое сопрано» звенело во всю мочь. Мы пели «Вниз по матушке, по Волге», песню про Степана Разина, некрасовские и другие волжские песни. Пение так нас сблизило, что, выйдя из лодки, мы почувствовали, точно знаем друг друга много лет. В продолжение всего лета, если была хорошая погода, мы вели занятия на реке, перемежая их пением. Осенью я уехала из Саратова и больше не встречалась с моими друзьями — рабочими. Но в памяти навсегда сохранились песни и настроения того времени.

Позднее я работала в Киеве. Дело было зимой. Занятия велись в переполненных людьми тесных комнатах, где спали дети, женщины. Приходилось говорить почти шопотом. Все же иногда, нарушая тишину, мы вполголоса напевали мотивы революционных песен. Очень уж рабочие любили эти песни.

В программу занятий входили темы о французской революции 1789 года, о Парижской Коммуне и другие. Мы работали с увлечением. Мы ждали революционных бурь, мечтали об уличных боях, о баррикадах. Чтобы дать выход этим чувствам, я начинала читать по памяти революционные стихи и песни, и рабочие тут же записывали их. Они горячо полюбили эти песни.

Бывало, придешь на занятия — в программе тема «Падение мелкого ремесла», а рабочие наточили карандаши и просят продиктовать им «Марсельезу» или «Интернационал».

— Мы, — говорили они, — эту тему — о падении мелкого ремесла хорошо знаем, а вы лучше научите нас революционным песням. Понадобятся!

И действительно «понадобились». В рабочих кружках оказалось немало людей с хорошими голосами, и я слышала потом на маевке в лесу их пение. Чудесно звучали голоса! Они пели «Смело, товарищи, в ногу», «Варшавянку», «Марсельезу», «Красное знамя», «Интернационал».

В 1899 году я была арестована по делу Уральской социал-демократической рабочей организации. После двухлетнего пребывания в Уфимской тюрьме и Александровском централе я получила приговор: ссылку на пять лет в Восточную Сибирь. Ожидая в Александровской тюрьме (близ Иркутска) отправки, я совершенно неожиданно была обрадована встречей с братом — актером, служившим в украинской труппе Садовского. Я узнала, что брат находится в украинской труппе, приехавшей на гастроли в Иркутск, и попросила начальника тюрьмы разрешить мне свидание.

Через несколько дней брат приехал, и ему было разрешено остаться у меня на целый день. Мы не виделись несколько лет, и эта встреча была радостна для нас обоих. Мне очень пришлось по душе, что брат не драматизировал моего положения и относился к нему с должным пониманием.

— «Люди живут и в Сибири», — вспомнил он строфу из некрасовских «Русских женщин». — Вот, видишь, мы добровольно заехали сюда и не каемся: много интересного. Ну, а как с пением? — спросил он, — ведь ты так любила петь, и голос у тебя был сильный.

— Я и теперь пою, давай вместе споем, как в старину, но сначала спой ты один.

У брата был баритональный бас, сочный, мягкий, задушевный. Когда он запел, я была потрясена. Голос его звучал такой мощью и силой, что вся тюрьма встрепенулась. Он пел арии из русских и украинских опер, романсы Чайковского, народные песни.

Окно моей камеры было открыто, и я увидела, что брата слушают все заключенные — и как слушают! Когда же брат спел арию Сусанина «Чуют правду...», раздались бурные аплодисменты, сопровождаемые звоном кандалов и восторженными криками: «Пойте, пожалуйста, пойте еще!»

Брат был взволнован. Он понял, что значили песни для людей, лишенных всех радостей жизни, закованных в кандалы. Он спел арию Глинки «Сомнение», и я плакала, не стыдясь своих слез. Потом мы запели волжские песни и песни Сибири. Арестанты слушали знакомые песни сначала молча, а затем, не выдержав, стали постепенно присоединяться к нам. Наконец импровизированный хор заключенных запел песню о гибели Ермака:

Ревела буря, дождь шумел.
Во мраке молния сверкала...

В конце лета нашу партию отправили наконец по месту назначения — в далекую Якутию.

Около месяца мы плыли по Лене. Путешествие наше длилось бесконечно долго. Много лет прошло с тех пор, но и сейчас в памяти возникают очертания великолепных гор, непроходимой тайги и звучат могучие песни Сибири.

Мы пели, не уставая. Пели тюремные песни, волжские, студенческие, народные и наши революционные. Среди ссыльных были замечательные мастера пения. Их голоса, суровые слова песен и образы героев этих песен сливались в одну грозную и прекрасную симфонию.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Песни революционного подполья

М. Эссен

Содержание