Выпуск № 5 (126) | 1949 - страница 11

А. Фадеев и Д. Шостакович среди делегатов Конгресса

присутствовало около восьми тысяч человек. Народу видимо-невидимо. Обстановка самая торжественная. Мое выступление было выслушано с большим вниманием, прерывалось смехом, аплодисментами. Слушали очень активно. После окончания моего сообщения мне было задано несколько вопросов. Два вопроса исходили от некоего Набокова— композитора-белоэмигранта, подвизающегося в качестве музыкального консультанта и комментатора в передачах «Голоса США». Поэтому нетрудно себе представить, каковы были его вопросы: они носили явно провокационный характер и были подсказаны отнюдь не интересом к советской музыкальной культуре. Вопросы эти вызвали негодование у всех присутствующих, и мистер Набоков, очевидно, почувствовав себя весьма неловко, стушевался.

С очень хорошей, содержательной речью выступил американский композитор Аарон Копленд. Это интересный композитор среднего поколения, еще мечущийся в поисках своего стиля и языка; тем не менее эго действительно передовой человек и прогрессивный общественный деятель. В его речи содержалась убийственная критика американской «холодной войны».

Выступал также известный американский музыкальный критик Олин Даунс, говорили поэты, художники, скульпторы. Во всех речах доминировала одна тема, одна идея — спасти мир от новой войны, от страшной угрозы англо-американского империализма. Общее настроение делегатов — боевое, решительное. Мне думается, что присутствие советской делегации сыграло немалую роль в направленности работы конгресса. В частности чрезвычайно многозначительно и убедительно прозвучали два блестящих выступления А. Фадеева — одно на пленарном заседании секций, другое на митинге. Думается, что наша делегация с честыо выполнила свой высокий долг и оправдала оказанное ей доверие.

Ярко запечатлелась в моей памяти заключительная часть конгресса — грандиозный митинг 27 марта в «Медисонсквер-гарден». Это огромное помещение на 25000 мест, где обычно происходят спортивные состязания и матчи бокса. Здесь состоялся митинг, на котором опять было много волнующих выступлений. При появлении советской делегации в зале запели «Песню о встречном».

Очень интересными были выступления европейских делегатов, которым американское правительство отказало в разрешении на въезд в США. Записанные на пленку, эти речи передавались по радио через мощные усилители. Это произвело сильнейшее впечатление на всех присутствовавших в зале. А присутствовало там не менее 30000 человек.

Мое музыкальное выступление было последним. Я очень волновался и не хотел играть. Я боялся своим выступлением в необычной обстановке нарушить настроение этого удачного политического митинга, проведенного с таким могучим подъемом. Я боялся разрушить то хорошее впечатление, которое было создано выступлениями советских делегатов. Но, к счастью, все обошлось хорошо. Несмотря на поздний час (я играл в половине первого ночи, после шестичасового митинга), несмотря на плохой рояль, я сыграл скерцо из 5-й симфонии довольно удачно, и мое выступление было принято очень горячо всеми участниками митинга.

Конгресс длился три дня. Утреннее, дневное и вечернее заседания. В перерывах и после заседаний — прессконференции, приемы, завтраки, обёды, банкеты. Таким образом дни были заполнены до отказа. Спать мы ложились в 3 — 4 часа ночи, вставали — в 7 часов утра. Все это было довольно утомительно. Но хорошая, боевая атмосфера на конгрессе и сознание ответственности за возложенную на нас миссию помогали мне преодолевать усталость и плохое самочувствие. Понятно, что за эти три дня мы ничего, кроме конгресса, не видели, нигде не бывали и не смогли осмотреть достопримечательности Нью-Йорка. В дополнение ко всему у меня еще была срочная работа: мне пришлось писать подробный ответ на 21 вопрос, предложенные мне музыкальным редактором газеты «Нью-Йорк Таймс» Олин Даунсом. Вопросы эти, составленные в благожелательном духе, относились главным образом к жизни и творчеству советской композиторской молодежи. Я немало потрудился над составлением ответов, и мой отчет о наших молодых композиторах был опубликован в «Нью-Йорк Таймс’е». Также мне пришлось написать ответы на вопросы прогрессивной кубинской газеты.

Следующий после окончания конгресса день мы посвятили знакомству с НьюЙорком. Конечно, за один день осмотреть такой огромный город нечего было и думать. Поэтому мое впечатление от него самое поверхностное и беглое. Город подавляет своей огромностью, шумом, горячечным темпом жизни. Люди мечутся, как угорелые, все куда-то спешат, толкаются, кричат. Архитектура зданий лишена всякого устремления к красоте и пропорциональности форм. Все подчинено принципу конструктивизма и утилитарности. А если в городе и есть несколько красивых зданий, то их нельзя рассмотреть из-за страшной высоты этих строений. Нельзя найти удобную точку для их обозрения, разве только подняться на крышу какогонибудь небоскреба повыше, — что мы и сделали. Пожалуй, самое сильное впечатление от Нью-Йорка — это вид на город с высоты 102 этажа Эмпайр-стейтбилдинг. Но еще ярче мне запомнился удивительно интересный звук, какой-то протяжный гул, весьма разнообразный по тембру, доносящийся на эту огромную высоту с улиц и площадей города.

Побродили мы по Бродвею. Больше всего запомнилась кричащая и безобразная реклама, которая буквально лезет вам в глаза. Причем нередко эта реклама носит самый грубый, почти порнографический характер. Вообще элемент порнографичности играет, повидимому, весьма важную роль в американском- бизнесе. Все, что подлежит сбыту, украшается яркими, кричащими обложками, обертками, наклейками, порою довольно «завлекательного» свойства. Это, очевидно, выгодный способ привлекать внимание покупателей. Даже образцы классической литературы, выпускаемые в конденсированном виде («Анна Каренина» на 100 страницах, «Нана» Золя на 50 страницах) издаются в обложках с изображением полураздетых девиц в довольно рискованных позах.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

А. Фадеев и Д. Шостакович среди делегатов Конгресса

Содержание