К началу 60-х годов в русской концертной жизни наблюдается все более растущий интерес к творчеству Шопена. Особенно этому способствует интенсивная концертная деятельность Антона и Николая Рубинштейнов, выступления М. Балакирева, концерты Русского музыкального общества, концерты Бесплатной музыкальной школы, университетские концерты в Петербурге.

В программе одного из университетских концертов 30 апреля 1860 г. мы встречаем имя молодого талантливого пианиста М. Щулепникова, исполнившего концерт Шопена для фортепиано с оркестром. Превосходным исполнителем музыки Шопена был также известный в тс годы пианист и композитор И. Ф. Ласковский.

О популярности музыки Шопена в самых широких кругах любителей музыки свидетельствует факт издания полного собрания его сочинений, предпринятого в 1861 году петербургским нотоиздателем Ф. Стелловским.

8 марта 1861 года в газете «С.-Петербургские ведомости» мы находим следующее «Библиографическое известие»:

«Об издании полнога собрания сочинений для фортепиано в две руки Ф. Шопена. Издание это посвящается полякам.

Великий и своеобразный талант Шопена известен всему образованному миру; сочувствие, доходящее до энтузиазма, было постоянным выражением общества гениальному артисту, произведения которого отразили в себе проявления человеческой мысли и чувства во всем их разнообразии. Но более всего Шопен был представителем романтического элемента в музыке; в этом он не имел себе соперников и по справедливости может быть назван творцом современной романтической музыкальной школы. В произведениях Шопена, всегда поэтически-вдохиовгиных, увлекает глубина и сила чувства, прелесть и грациозность формы: в его балладах, где он является историком своей родины, и в его сонатах, ноктюрнах, концертах, этюдах и скерцо, в которых Шопен дал образцы высокого творчества, как истинный поэт; музыкальные картины Шопена всегда носят местный колорит природы и страсти, как, например, в его болеро, тарантелле и баркаролле.

Богатство фантазии Шопена изумительно: в несколько лет своей деятельности он написал до 200 пьес, из которых на каждой виден гений и вдохновение. Шопен принадлежит всем национальностям; но он более всего является поляком в своих нежных, увлекающих мотивах, в раздражительно-нервных, порывистых, полных жизни звуках; Шопен по характеру своих произведении принадлежит Польше Фолее какойлибо другой нации, несмотря на то, что французский характер и германский романтизм также вполне были усвоены Шопеном.

Несмотря на общеизвестность и громкую славу Шопена, ни одна европейская публика не имеет полного собрания его сочинений, потому что они разрознены по рукам музыкальных издателей в разных странах Европы и составляют собственность каждого и только лишь в России могут быть изданы вместе все его произведения. Поэтому мною предпринято издание Полного собрания сочинений' Шопена в пяти томах, заключающих в себе около 200 пьес, на 1 200 страницах большого формата, с портретом и биографией автора».

Как известно, ряд документов за подписью Ф. Стелловского был написан В. Стасовым («Музыкальный ответ г-ну Кукольнику», 16 марта 1862 года. «И мое последнее слово г. г. Кукольнику и Серову», 6 июня 1862 года).

Есть основание предполагать, что и это «Библиографическое известие» принадлежит перу Стасова.

Классик русской музыкально-критической мысли А. Серов лаконично и безоговорочно выражает свое отношение к Шопену:

«Среди современной музыки, явившейся после Бетховена и Вебера, я достаточно люблю Мендельсона, обожаю Шопена...» («Музыкальная хроника», 1869).

Знаменательно, что в своей известной статье о «Русалке» Даргомыжского Серов подчеркивает значение славянского элемента, столь ярко раскрывавшегося в творчестве Шопена:

«Особенности славянских оборотов мелодий и модуляций выступили совсем явственно для всей Европы в творениях Шопена. Его создания, хотя и болезненные, хотя и ограниченныз областью исключительно фортепианной музыки, иногда малкой, именно со стороны «славянских» форм имеют необыкновенно важное значение ,в искусстве, столько же, как со стороны гениальной вдохновенности, глубокой «искренности» производительной силы».

Музыкальный писатель Н. Ф. Христианович, получивший известность благодаря своим «Письмам о Шопене, Шуберте и Шумане» (1876), писал в этом труде:

«Шопен создал свои гениальные прелюдии — 24 кратких слова, в которых сердце его волнуется, трепещет, страдает, негодует, ужасается, томится, нежится, изнывает, стонет, озаряется надеждой, радуется ласке, восторгается, снова печалится, снова рвется и мучается, замирает и холодеет от страха, немеет среди завываний осенних вихрей, чтобы через несколько мигов опять поверить солнечным лучам и расцвести в звучаниях весенней пасторали. Каждый из прелюдов — законченное, совершенно целое, умно выполненное, и мудро преодоленное задание.

Шопен был поэт народный не оттого, что писал мазчрки польские: дело не в форме, а в сущности, в духе самих произведений...».

В 1888–1889 годах Антон Рубинштейн дал цикл своих исторических концертов-лекций, посвященных развитию фортепианной музыки. Из 32 концертов, охвативших 877 произведений 57 композиторов, Рубинштейн посвятил четыре программы Шопену — своему любимому композитору.

В записи лекций Рубинштейна, составленной его слушательницей С. Кавос-Дехтеревой, содержится яркая характеристика творческого облика гениального польского музыканта:

«Личность Шопена замечательная во всех отношениях. Он — поляк и писал субъективно, но его субъектом был весь народ, который и поет его музыкой».

В известной работе «Музыка и ее представители», содер кащей сущность эстетических взглядов А. Рубинштейна, мы читаем:

«...Всегда до сих пор поименованные великие люди отдавали все свое сокровеннейшее, я бы даже сказал, прекраснейшее — фортепиано, но бард, рапсод, дух, душа этого инструмента — это Шопен. Фортепиано ли вдохнуло ему, что он писал для него, или он вдохновил свои клавиши, не

знаю, но только полнейшее поглощение одного другим могло вызвать такие создания. Трагизм, романтизм, лирика, героическое, драматическое, фантастическое, задушевное, сердечное, мечтательное, блестящее, величественное, простота, вообще всевозможные выражения находятся вето сочинениях для этого инструмента, и все это звучит на нем в самом прелестнейшем образе».

Творческая деятельность композиторов «Могучей кучки», так высоко ценивших народный музыкальный элемент во всех его проявлениях в искусстве, конечно, не могла пройти мимо Шопена. Напомним, что крылатое слово «Могучая кучка», привившееся с легкой руки Стасова, сказано им в статье «Славянский концерт», который был устроен в честь приезда в Петербург представителей славянских стран. На этом концерте дирижировал М. Балакирев — горячий пропагандист творчества Шопена.

К. Чернов, близко стоявший в последние годы к Балакиреву, описывает в своих воспоминаниях обстановку к квартире композитора:

«В углу у двери стояла полка с нотами в красных переплетах, — старые издания Шопена, Шумана. Листа и др., а над ней красовался портрет-гравюра Фр. Шопена и под ним, в рамке, под стеклом, виднелся пучек засохших цветов с его могилы, вернее, из костела св. духа в Варшаве, где хранится урна с сердцем польского композитора-патриота».

В той же статье приведены высказывания Балакирева о Шопене:

«Балакирев особенно хорошо исполнял Шопена — любимого своего композитора. «Не знаю, почему я отдаю предпочтение творчеству Шопена, но он меня всегда глубоко трогает», — говорил он мне. — «Его музыка родственна душе моей».

Горячее участие принял Балакирев в увековечении памяти Шопена на его родине. В № 11 «Русской музыкальной газеты» за 1894 год содержится описание торжества по поводу открытия памятника Шопену в Желязовой Воле:

«Два года тому назад в Варшаву приехал знаменитый русский артист и глубокий поклонник Шопена — М. А. Балакирев, с намерением посетить Желязову Волю — место рождения великого польского художника Фр. Шопена. М. А. Балакирев описал в газетах свое посещение и обратил внимание на печальное состояние домика, служившего колыбелью этому музыкальному гению. Комитет Варшавского музыкального общества, подвинутый инициативой М. А. Балакирева, решил, вместо предложенного им Шопеновского музея (что ввиду дальности расстояния Желязовой Воли было неудобно) поставить ему памятник.

К торжеству освящения под любимую Шопеном ель поместили пианино, и в память дивного вдохновения польского певца начался чудный импровизированный концерт, составленный из произведений Шопена. Славный наш шопенист par exellence Михайловский, затем Клечинский и, наконец, Балакирев исполнили целый ряд прелюдий, ноктюрнов, мазурок и т. д. Представьте себе этот чудный момент, когда в прелестной местности толпа, с обнаженной головой, прислушивается к бессмертным звукам нашего родного, великого художника...

Как бы эпилогом шопеновского торжества явился большой концерт, устроенный в среду 5 (17) сентября (в годовщину смерти художника) «Музыкальным обществом» в Редутных залах (в Варшаве) в пользу стипендии имени Шопена... Деятельное участие в нем принял М. А. Балакирев, исполнивший мазурку (a-moll), ноктюрн (G-dur), полонез (f-moll) и сонату (b-moll).

Уже давно мы не были свидетелями такого искреннего восторга, предметом которого был г. Балакирев. Переполнившая зал избранная публика с энтузиазмом принимала русского музыканта, который принужден был исполнить много сверх программы и, между прочим, только что отысканный (еще неизданный) ноктюрн Шопена. В этот памятный вечер М. А. Балакиреву был подан великолепный серебряный венок с польской надписью: «М. Балакиреву, в память открытия памятника Шопену в Желязовой Воле. 14-го октября 1894 г. от Варшавского Музыкального Общества».

Биограф Балакирева Б. Гродзкий, характеризуя отношение Балакирева к Шопену, также упоминает об этом торжестве:

«...Известно... о том искреннем и глубоком поклонении, которое Балакирев неизменно, в продолжение всей жизни, выказывал по отношению к творениям великого польского композитора; Одним из таких многочисленных видов проявления своего восхищения перед гением Шопена ( — а их в жизни покойного найдется немало; не говоря уже о том, как охотно и превосходно он исполнял творения Шопена, Балакирев, кроме того, еще много содействовал осуществлению проекта постановки памятника этому композитору, так как и самый памятник Шопену в Желязовой Воле был поставлен исключительно по инициативе Балакирева) является стремление инструментовать некоторые из его сочинений. Из такого рода попыток особенно замечательна последняя, когда Балакирев оркестровал четыре пьесы Шопена, придав им вид сюиты, составленной из предисловия (Preambule), одного из медленных этюдов, мазурки, интермеццо (ноктюрн) и скерцо в виде финала. В блестящем калейдоскопе оркестровых красок проходят перед слушателем названные вещи Шопена и ни на минуту не жалеешь, да и не думаешь об их первоначальном виде, настолько удачно они инструментованы и так много выигрывают они в новом, эффектном оркестровом наряде своем...».

Дань глубокого увлечения Шопеном отдал и Н. А. Римский-Корсаков. В своей «Летописи» он пишет:

«...Мысль написать оперу [«Пан Воевода»] на польский сюжет давно занимала меня. С одной стороны, несколько польских мелодий, петых мне еще в детстве матерью, которыми я воспользовался при сочинении скрипичной мазурки, — всетаки преследовали меня; с другой — влияние Шопена на меня было несомненно, как в мелодических оборотах моей музыки, так и во многих гармонических приемах, чего, конечно, прозорливая критика никогда не замечала. Польский национальный элемент в сочинениях Шопена, которые я обожал, всегда возбуждал мой восторг. В опере на польский сюжет мне хотелось заплатить дань моему восхищению этой стороной шопеновской музыки, и мне казалось, что я в состоянии написать нечто польское, народное».

В известных воспоминаниях В. В. Ястребцева приводится чрезвычайно ценное высказывание Римского-Корсакова :