Выпуск № 5 (126) | 1949 - страница 12

Я хотел приобрести несколько пластинок с записью музыки Стравинского. Ни в одном граммофонном магазине на Бродвее продавцы не знали имени этого композитора и просили меня отыскать его в каталоге. Но джаз — эта область ими изучена досконально, во всех подробностях, вплоть до самых интимных сведений о личной жизни джазовых композиторов и исполнителей.

Вечером 28 марта мы побывали на очень хорошем концерте Juilliard String Quartet в Тайме-холле. Этот квартет, состоящий из молодых музыкантов, существует веего три года. Они посвятили два своих концерта квартетному творчеству Бела Бартока, который умер в НьюЙорке в 1945 году, как мне рассказывали, буквально от недоедания, в страшной нужде.

В этот вечер исполнялись первый (1907), четвертый (1928) и шестой (1939) квартеты Бела Бартока. Мне не понравился четвертый квартет и очень понравился шестой. Это — отличное сочинение первоклассного мастера. Молодые квартетисты превосходно играли, и я остался очень доволен этим вечером.

У меня было несколько встреч с американскими музыкальными деятелями. Все они живо интересовались музыкальной жизнью Советского Союза, задавали мне много вопросов о наших композиторах, дирижерах, пианистах. Между прочим было договорено об организации моей поездки по стране. Намечались мои концерты в Вашингтоне (камерный), симфонический концерт из моих произведений и при моем участии в Нью-Йорке и симфонический — в Бостоне.

Но... «человек предполагает, а государственный департамент располагает».

Закончив все дела и настроившись на приятный отдых, мы думали приступить к ознакомлению с американской культурой и жизнью. Но вместо этого получили послание Госдепартамента, в довольно изысканной форме предлагающее нам покинуть пределы США. Это послание получил наш посол тов. Панюшкин в Вашингтоне и протелефонировал нам в Нью-Йорк. Мы немедленно выехали в Вашингтон. Там нас ждало уже гораздо менее любезное письмо от Министерства юстиции, в котором говорилось: вам дается разумный срок для сбора; в случаз если вы будете обнаружены после этого срока на территории США, то, дорогой сэр, мы будем вынуждены применить к вам иные меры воздействия... и т. д.

Нужно сказать, что это «предложение» вызвало бурю негодования в самых широких кругах американского народа. Думается, что Госдепартамент и Министерство юстиции сильно просчитались и получили в результате обратный эффект — усиление симпатий к советской делегации со стороны многих, ранее еще колебавшихся элементов.

Как бы там ни было, через три дня надо было уезжать. Эти три дня мы, прожили в Вашингтоне. К моему большому сожалению, за это время там не было ни одного концерта. Мы осмотрели город, гораздо более приятный, чем Нью-Йорк. Там есть красивые улицы и здания. Мне очень понравился памятник Линкольну.

Сотрудники Советского посольства устроили для нас хороший вечер, показали нам свою музыкальную самодеятельность. У них неплохой хор, состоящий из 20 человек. Пели советские песни — «Гимн демократической молодежи мира» А. Новикова, «Песню о Сталине» М. Блантера и др. Сотрудница посольства, моя московская знакомая Л. А. Базыкина исполнила несколько романсов Чайковского.

Затем мы вернулись в Нью-Йорк. Здесь тоже была встреча с сотрудниками советских учреждений, находящихся в НьюЙорке. После этого — поездка на аэродром, опять дикая давка, толпа репортеров. опять приходится силой пробиваться к самолету. Наконец, мы в воздухе. Летим. Госдепартамент может спать спокойно... Добрались благополучно до Исландии, полетели дальше. Но вот девушка-стюардесса сообщает нам, что один из моторов выбыл из строя. Вернулись обратно и два дня, пока ремонтировался наш мотор, провели в Исландии. Так как до этого у нас не было повода посетить Исландию и вряд ли этот повод когда-нибудь еще представится, мы были довольны возможностью познакомиться с этой суровой, но интересной страной.

Затем благополучно долетели до Стокгольма. Там провели три дня, так как Хельсинки нас не принимал из-за плохой погоды. Стокгольм красивый и благоустроенный город. Мне опять не повезло: за дни нашего пребывания в Стокгольме не было ни одного концерта. Мы были на

встрече с сотрудниками Советского посольства. На следующий день состоялся прием, на котором присутствовало много шведских композиторов. Я попал в довольно неловкое положение, когда меня спросили: «Кто ваш любимый шведский композитор?». Я хотел было назвать Свендсена, но потом вспомнил, что он норвежец. Пришлось честно признаться, что не знаком со шведской музыкой. На другой день я нашел в своем номере несколько пластинок произведений шведских композиторов, которые я с интересом прослушал.

Шведские журналисты в массе своей выгодно отличаются от американских. Это — вежливые и вполне благовоспитанные люди. Так же как в Америке, Ирландии, Исландии, и здесь мне задавали много вопросов о нашей музыке, об отдельных композиторах. Спрашивали, над чем работает такой-то композитор, что пишет такой-то и т. д.

Эта поездка утвердила меня в мысли, что наша музыка играет важнейшую роль в музыкальной культуре земного шара. Я чувствовал себя представителем великой нации, такого действительно столичного центра мира, как Москва.

Наша группа повсюду вызывала большой интерес. Даже на улице, даже в случайном месте — в концерте, в музее — мы чувствовали себя в центре внимания. Сравнивая нашу толпу и толпу американскую, ясно ощущаешь неизмеримое превосходство советских людей, их несравненно более высокий культурный уровень, их подлинную интеллигентность, их большие интересы.

Разве у нас мыслимы такие типичные для Америки случаи, как, например, сценка на митинге в «Медисон-сквер-гарден»: незадолго до своего выступления я зашел в артистическую комнату, где хотел немного отдохнуть и собраться с силами. Там мы сидели с несколькими товарищами из нашей делегации.

Вдруг, слышу, какая-то дама взывает: «Ради бога, пропустите меня к господину Шостаковичу!». Ее не сразу пустили. Наконец, она врывается в комнату, подходит ко мне, жмет мне руку и говорит: «Я так мечтала с вами познакомиться, вы очень похожи на моего кузена!»

Тут я подумал, — стоило ли так добиваться встречи со мной только для того, чтоб'ы сообщить мне это обстоятельство? Но моя новая знакомая продолжала: «Но он, к сожалению, совсем не такой, как вы. У него нет духовных запросов. У него в мыслях только одно — как бы побольше заработать...».

И, уже уходя, она сказала: «Есть очень много американцев, которые хоронят свои лучшие человеческие качества в этой погоне за долларом, вот так же, как мой похожий на вас кузен».

И действительно, думал я, перечитывая потом замечательный рассказ Горького «Город Желтого дьявола», Нью-Йорк — это город Желтого дьявола. Люди там охвачены одной целью — заработать, нажиться, обмануть, продать, сорвать куш... Бизнес, доллар — царит надо всем. Отсюда мораль: копи, копи, копи, делай доллары, из одного — три, из трех — девять, из десяти — сто, из ста — тысячу, и ты будешь счастлив, тебе не надо будет трудиться. Сиди и наслаждайся в своем собственном домике...

Эта мещанская мораль очень глубоко проникла в сознание миллионов американцев. Она подчас отравляет сознание даже людей прогрессивных, стремящихся к чему-то лучшему.

У нас жизнь заполнена работой, у нас тоже все торопятся делать, производить, создавать. Но какая разница между нами и ими! Словами даже этого не передашь, но больше сердцем ощущаешь эту разницу между советским человеком и американцем, между Москвой и Нью-Йорком, между великой страной социализма и миром «долларовой демократии».

Как я горжусь тем, что являюсь гражданином Советского Союза — могучего оплота и защитника мира и культуры!

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание