руководитель симфонического оркестра на Минводах. Каждый дебютант, получив возможность выступить в Москве, естественно, представляет на суд взыскательного московского слушателя самое лучшее, проверенное собственным концертным опытом. Тюлин пошел на творческий «риск». Это говорит о смелости, определенной уверенности. Организованность, уважение к авторскому тексту, умение работать с оркестром превратили, несмотря на некоторые просчеты, этот трудный дебют в значительную удачу. Однако концерт, который представляется нам и интересным и успешным, вызывает упрек в адрес организаторов: ведь зал был наполовину пуст!

Хочется верить, что это случайность, но она настораживает. Филармония должна сделать все возможное для широкой пропаганды концертов «Навстречу 50-летию Октября».

Рахманиновский цикл

Первая декада декабря прошлого года ознаменовалась в творческой жизни Государственного симфонического оркестра СССР концертами, завершившими рахманиновский цикл Е. Светланова: он исполнил все симфонические и вокально-симфонические сочинения замечательного композитора.

Создатель музыки нуждается в толкователе, пропагандисте-единомышленнике, призванном донести до слушателя его идеи и чувства. В руках исполнителей судьба музыкальных творений.

Особенно важно это помнить в отношении симфонических сочинений Рахманинова, концертная жизнь которых сложилась поначалу неудачно. Ведь некоторые произведения — они должны были бы стать в ряд мировых шедевров! — почти забыты (что играют у нас, кроме «Колоколов», «Симфонических танцев», Второй и Третьей симфоний?).

В свое время для пропаганды в Советском Союзе сочинений Рахманинова много делал Н. Голованов. В сороковых годах, в частности, он осуществил премьеры Третьей симфонии и «Симфонических танцев». В программах В. Небольсина, К. Зандерлинга, К. Кондрашина появлялись другие сочинения, однако круг их был очень узок.

Но как редко за последние два десятилетия звучали «Утес», «Остров мертвых», Первая симфония, «Три русские песни», кантата «Весна»! Впрочем, в тридцатых годах делались попытки «воскресить» «Остров мертвых», позднее — оживить «Утес» и Первую симфонию. Но все эти интерпретации выглядели — не побоимся такого «инфернального» определения — как хорошо сделанные надгробия. По существу симфоническое творчество Рахманинова в целом не обрело своего интерпретатора. И вот первая мысль по окончании цикла: Рахманинов-симфонист нашел его — Светланов!

Симфонические произведения Рахманинова очень трудны. С чем прежде всего сталкивается дирижер, знакомясь с его партитурами? Некоторая тяжеловесность и растянутость формы, сложные и «длинные» темы, громоздкая и густая оркестровка, полифоничность языка, множество подголосков (характерных для русской народной песни), большое число кульминаций, из которых каждая кажется главной, обилие нюансов, тщательная, свойственная композиторам-исполнителям запись оттенков, «вилочек», акцентов, дающих, казалось бы, дирижерам верный компас, но в чем-то уводящих от восприятия целого.

Но вот из калейдоскопа впечатлений вырисовывается яркий отрывок мелодии, красивая модуляция или прихотливая ритмическая фигура — и началось увлечение деталью, интонацией, любование аккордом. Настолько они сами по себе хороши, что увлекшийся дирижер при дружной помощи оркестра «ныряет» в них и... Остаются стенания, вздохи, порывы, а пьеса в целом погублена.

Сила Светланова в том, что он и «деревьями» любуется, и «лес» видит. Светланов — обладатель счастливого сочетания двух качеств: умения вылепить деталь, придать ей своеобразие и выразительность и в то же время ощутить, схватить, сконструировать целое. Как бы ни были выразительны детали, у Светланова они всегда остаются на своем месте. Деталь в сооружаемом Светлановым симфоническом здании не нарушает, а укрепляет конструкцию, и именно поэтому она особенно выразительна.

Тех, кто слышал Рахманинова-пианиста непосредственно или на пластинках, всегда поражала ритмическая точность, даже некоторая педантичность в произнесении длительностей. Казалось бы, налицо явное противоречие: с одной стороны, большая свобода, заложенная в самой мелодике Рахманинова, многочисленные темповые смены, резкие ускорения замедления, и тут же ритмически устойчивая, чеканная строгая манера исполнения. На самом деле тут нет противоречия. Именно в этой особенности рахманиновской музыки надо искать ключ к ее интерпретации. И опять: Светланов

этим ключом владеет. Любое «Rubato» у него вытекает из логики движения музыки. Страстная, взволнованная музыкальная речь Рахманинова неизменно закована в напряженную и упругую ритмическую форму. И все, что раньше казалось конструктивно-расплывчатым, неясным, в интерпретации Светланова приобрело некое подобие архитектурного сооружения — законченного, с четкими линиями и ясными пропорциями.

Светланову свойственно еще одно важное качество — чувство кульминации. Определив высшую точку эмоционального накала, динамический центр всего произведения, он идет к нему с необычайной последовательностью и целеустремленностью: завершает уход с этой высшей точки эмоционального взрыва удивительно пластично и законченно.

В «Острове мертвых» три большие кульминации. Автор создает длительный и напряженный подъем к первой вершине; дальше — спад; возникает новая вершина — более высокая, но путь к ней короче. Когда второй подъем преодолен, возникает третья, самая высокая вершина, а путь к ней еще короче, следовательно, еще напряженней и динамичней. Завоевание этой вершины воспринимается как откровение. «Остров мертвых» в новой интерпретации «ожил», перестал казаться длинным, захватил аудиторию силой и величием. Можно смело сказать: это была подлинная премьера! Невольно вспоминалась другая «премьера» — «Утес» в конце прошлого сезона.

В отчетных концертах были еще три «премьеры»: Первая симфония, «Три русские песни» для хора с оркестром и три романса в инструментовке Светланова, отлично спетые Л. Авдеевой.

О Первой симфонии следует сказать несколько слов особо. Как известно, после первого исполнения под управлением Глазунова в 1893 году автор уничтожил партитуру. Много лет спустя партитура была восстановлена (по случайно сохранившимся голосам) и исполнена А. Гауком в 1945 году. И, наконец третье исполнение — Светланова. Несомненно, талантливый дирижер будет еще многое в ней открывать, шлифовать и совершенствовать. Сейчас же важно отметить главное: симфония вернулась в жизнь. Последний концерт цикла состоял из трех фортепианных концертов и вариаций на тему Паганини (солисты Б. Давидович, Д. Башкиров, Е. Могилевский, М. Воскресенский).

К сожалению, в последние годы в Москве выработался некий «среднеарифметический» стиль оркестровых сопровождений. Стало вполне приемлемым и удовлетворяющим, если оркестр «сопровождает» ритмично, не заглушает солиста. Знаменитый виолончелист Майнарди как-то сказал: «Для меня — “хорошо сопровождает” — это уже поздно».

Светланов, исполняя Концерт, не сопровождает, а музицирует с солистом. Поэтому последний концерт цикла превратился в триумф музыки.

М. Альбин

Ленинград

Месса Моцарта

«На свете нет ничего нового, кроме забытого» — этот печально-иронический парадокс Теофиля Готье бесспорно таит в себе крупицы истины. Жизнь всегда заставляет нас возвращаться к тем выдающимся явлениям музыкального прошлого, которые в силу различных обстоятельств выпали «из поля зрения» своих современников. Более того, в этом процессе проступают черты исторической закономерности. В самом деле, разве только счастливая случайность помогла Мендельсону вернуть миру бессмертные творения Баха почти столетие спустя после их создания? И только ли благоприятное стечение обстоятельств дало возможность Шуману открыть Шуберта-симфониста, непонятого и по существу даже неизвестного своей эпохе? Думается, что в обоих этих случаях (как и во множестве других им подобных) была своя «логика неизбежности», диктовавшаяся запросами нового времени. А чем, как не той же исторически неизбежной закономерностью, можно объяснить интерес, с которым встречается сегодня каждая вновь открываемая страница музыкальной старины? Гриф «Первое исполнение» — до недавнего времени монополия современных авторов — все чаще появляется теперь перед именами композиторов XVIII века (и времен еще более отдаленных). Только в текущем сезоне ленинградцы познакомились с «новыми» сочинениями А. Скарлатти, Ф. Куперена, Т. Альбинони, И. Гайдна (не говоря уже о тех многочисленных произведениях, которые включает в свои программы ансамбль «Мадригал»). Иначе говоря, возрождение забытых шедевров становится характерным явлением концертной практики. И правда, сколько по-своему ни с чем не сравнимого интереса кроется в сложной и ответственной задаче — вдохнуть жизнь в произведение, написанное давно, но не имеющее никакой исполнительской традиции! К числу таких произведений относится Большая

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Рахманиновский цикл

М. Альбин

Месса Моцарта

Содержание