Выпуск № 12 (325) | 1965 - страница 12

впечатление, чем тогда. С тех пор я их не слышал, но запомнил, как многие другие ленинградцы. Очень они мне понравились. Если Георгию Васильевичу самому трудно решить, стоит ли публиковать сейчас эти песенки, наша общественность охотно поможет ему, чтобы такие сочинения не залеживались в портфеле...

Уже в те времена Георгий Васильевич всегда ставил перед собой и перед своим музыкальным творчеством высокие, очень высокие требования. Он всегда сознавал великое этическое значение нашего искусства. И не терпит никакого, я бы сказал, безыдейного звукоискательства, хотя никогда не устает постоянно пробовать новые формы, творить новый музыкальный язык для выражения своих мыслей.

Это сочетается у него с овладением большой настоящей культурой. Он отлично знает поэзию, литературу — русскую, английскую, немецкую, изучал историю, живопись. Надо сказать, что тогда в Ленинграде это не являлось чем-то исключительным.

В те годы параллельно с моим классом большой класс композиции вел М. Ф. Гнесин — человек очень одаренный, разносторонне образованный. Наши классы часто встречались: ученики Михаила Фабиановича ходили ко мне, а мои — к нему. Это способствовало расширению их кругозора, помогало набирать разные художественные впечатления. Высокой культурой во всей своей деятельности отличались и Щербачев, и Соллертинский, и Кушнарев. Такая была тогда в консерватории атмосфера. И в этой атмосфере развивалось дарование Свиридова; он приобрел подлинную творческую культуру, разносторонние знания.

Послевоенный период принес нам поистине замечательные произведения. У меня нет сейчас под руками полного списка сочинений юбиляра, поэтому может быть, я что-нибудь забуду, но, конечно, нельзя не сказать о таких сочинениях, как Трио, Квартет, Фортепианный квинтет (автор сейчас переделал его, назвав «Музыкой для камерного оркестра», а я еще помню просто как квинтет), поэму «Памяти Сергея Есенина», «Патетическую ораторию». Еще назову вокальные циклы на слова Исаакяна и Бёрнса. К стихам Бёрнса обращались у нас, как известно, многие композиторы. Но я думаю, что Свиридов — единственный пока, кто раскрыл поэзию Бёрнса, раскрыл по-настоящему серьезно и глубоко.

Георгий Васильевич очень русский композитор. Таким он был всегда, таким он вновь предстал в музыке на стихи Есенина. Такой он и в «Курских песнях». Это произведение — удивительная обработка народных напевов: все скромно, незаметно и вместе с тем очень глубоко, разнообразно. Но неправы, по-моему, те, кто говорит, что Свиридов выявил свою индивидуальность только в вокальных и вокально-симфонических произведениях, написанных в послевоенные годы. Нет, Георгий Васильевич, каким я его знаю, композитор очень цельный. И с начала своей творческой деятельности до нынешнего времени, когда он находится несомненно в расцвете творческих сил — это не комплимент! — он сохраняет основные свои творческие принципы.

С большим нетерпением всегда ожидаешь каждое новое сочинение Георгия Васильевича. И тут мне хочется сказать, что я желаю ему вспомнить, как быстро при всей самокритичности он работал в студенческие годы, и я желаю ему сейчас побольше, побольше писать, чаще выпускать в свет новую музыку.

Мне жаль также, что Георгий Васильевич последнее время проявляет себя в симфонической сфере меньше, чем мог бы. У него есть все задатки композитора-симфониста, и мне, со своей стороны, жаль, что он их не развивает. А в сочинениях, которые я уже называл, — трио, квартете, квинтете — много подлинно симфонической музыки... Но, впрочем, хватит с него, с юбиляра, критических замечаний. Пусть он многие годы живет и радует нас своими новыми сочинениями.

А. Сохор

Георгия Васильевича Свиридова в дни его юбилея несомненно будут приветствовать — печатно и устно — разные люди: композиторы и дирижеры, певцы и режиссеры кино, поэты и обыкновенные слушатели. Каждый, наверное, скажет о том, чем этот художник близок, интересен и дорог лично ему как представителю определенной области искусства, определенной профессии. Хочется и мне поделиться некоторыми раздумьями музыковеда, который почти тридцать лет слушает музыку Свиридова и ровно десять лет пишет о ней.

Юбилейная дата настраивает на воспоминания. Позволю себе тоже начать с них.

Хотя пушкинские романсы Свиридова «Роняет лес багряный свой убор», «Подъезжая под Ижоры» и другие, написанные в декабре 1935 года (их автору было тогда двадцать лет, и он учился в музыкальном техникуме), были вскоре изданы и довольно часто исполнялись на концертах и по радио, за пределами Ленинграда их долгое время знали сравнительно мало. Показательно, что в «Очерках советского музыкального творчества» (1947 год), где названы и охарак-

теризованы гораздо менее значительные произведения советских композиторов на стихи Пушкина, эти романсы даже не упомянуты. Поэтому многие, наверное, не представляют себе, насколько популярен был в Ленинграде уже в предвоенные годы пушкинский цикл Свиридова и какой известностью пользовался его автор-студент.

Я учился в то время в музыкальной школе-семилетке при консерваторском училище. Из современного композиторского творчества «серьезных» жанров звучал, пожалуй, едва ли не один Майкапар. Но «Роняет лес...» и «Подъезжая под Ижоры» мы уже знали, а временами доходили и до нас слухи о том, что есть в консерватории необычайный талант — Свиридов, свободно читающий с листа партитуры любой сложности, продолжающий в Фортепианном концерте и «Казачьих песнях» стиль Дзержинского. Потом, через 2–3 года, распространилась версия, что теперь это самый близкий ученик Шостаковича, так сказать, «второй Шостакович», во всем следующий своему учителю.

Нет, я не преувеличиваю: в те годы в Ленинграде Свиридов, с его поразительными способностями и резкими поворотами в творчестве, был (во всяком случае для нас, школьников) какой-то полулегендарной фигурой. Ореол рано пришедшей славы окружал его и в первые послевоенные годы, когда он написал Трио, Квинтет, партиты, нередко исполнявшиеся в ленинградских концертных залах, и в тридцать лет стал лауреатом Государственной премии I степени.

После трио мнение о Свиридове как о «втором Шостаковиче», хотя и обладающем несомненным своеобразием, стало общепринятым и неколебимым. Поэтому всех так поразила совершенно иная по духу и стилю вокальная поэма на стихи Аветика Исаакяна (сначала она называлась «Моя родина», а потом была удачно переименована автором в «Страну отцов»).

Помню, как в 1951 году Георгий Васильевич показывал свою поэму в Ленинградском Союзе композиторов. Это происходило в небольшом кабинете председателя, и, кроме В. Соловьева-Седого, присутствовало всего лишь несколько человек. Благодарю судьбу за то, что я, начинавший в ту

С Ю. Шапориным

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

А. Сохор

С Ю. Шапориным

Содержание