Выпуск № 12 (325) | 1965 - страница 15

вое, более точное и выразительное решение ряда сцен и эпизодов.

Я ничего не сказал о Свиридове-композиторе, о его феноменальном даре. В меру своего чутья и понимания, не претендуя на исчерпывающую объективность суждения, считаю, что почти все слышанное мною незабываемо прекрасно и глубоко народно. Потому в сфере чисто профессиональной у Свиридова столько горячих поклонников и учеников. Потому с таким живым и острым интересом слушают его сочинения в самых разных аудиториях страны.

Для меня же он, повторяю, тот человек, по которому я настраиваю свою работу, к мнению и критерию которого я постоянно мысленно обращаюсь. Тот человек, суд которого для меня нужен, существен и плодотворен и не позволяет подчас идти на снижение требований к себе и своей работе.

В жизни каждого художника должен быть такой человек, но не у каждого он бывает. Вот почему я считаю огромной жизненной удачей свою встречу с Георгием Васильевичем Свиридовым.

Е. Флакс

Сегодня мне хочется собрать воедино воспоминания многих лет о работе с Георгием Васильевичем Свиридовым — моим другом, человеческим и творческим.

Познакомились мы в студенческие годы в Ленинградской консерватории. Это было время живое, озорное и очень художнически насыщенное. Веселые праздничные затеи и молодой задор прекрасно совмещались с интересной музыкальной деятельностью. Неуемная жажда освоения нового, стремление добиться какможно большего были стимулом нашей шумной жизни.

В те годы из-под пера молодых композиторов вышло много новых произведений, из которых иные и сегодня звучат на концертных эстрадах. Это, пожалуй, были годы становления советского камерного творчества, советского романса.

Впервые тогда прозвучали сочинения В. Соловьева-Седого, И. Дзержинского, Ю. Кочурова, В. Волошинова, И. Адмони и еще многих авторов. Появились и романсы Свиридова на слова Пушкина, вслед за ними на стихи Лермонтова, а потом на тексты А. Прокофьева.

Первыми исполнителями создававшейся музыки чаще всего были мы, товарищи и соученики. И для меня то время особенно памятно, потому что совпало с началом моей творческой биографии, с началом большой дружбы с советской музыкой. Это было почетно и трудно и требовало мобилизации всех еще не окрепших навыков. Ведь от качества первого исполнения нередко зависит дальнейшая судьба сочинения.

Тогда же, кстати, я показал театральную музыку Т. Хренникова «Много шума из ничего». Донести до слушателя непосредственный юмор, тонкость и очарование этой музыки стало новой интересной задачей для меня как молодого исполнителя. Большое влияние на меня оказал в те годы страстный пропагандист советской музыки, отличный, тонкий музыкант, пианист Адольф Бернгардович Мерович. Учитель, помощник и партнер, он был и вдохновителем и строгим судьей. Творческое напряжение тех лет не ослабевало ни на миг. Новые и новые опусы наших композиторов выходили в свет, и все надо было успеть спеть, показать людям, поучиться у них самому. Я до сих пор больше всего люблю «открытия» новых произведений.

Война надолго прервала эту работу. Я целиком переключился на песни. Это стало большим этапом в моей жизни, но все же попрежнему больше всего тянуло к камерной музыке. Постепенно она ожила вновь. Появились романсы Шостаковича, Кабалевского, Дзержинского, запел я новые произведения Хренникова и т. д. Но главное было впереди. Меня снова позвал Свиридов, чтобы доверить свое новое произведение — цикл песен на стихи Бёрнса в переводе Маршака. К этому моменту в моем «портфеле» было уже немало «Бёрнсов». Многие наши композиторы обращались к его стихам. Я уже знал замечательного поэта и очень любил его.

Помню этот день, как сегодня. Свиридов играл мне свою музыку и сам напевал вокальную строчку. Признаюсь, в первый момент произведение ошеломило меня. Сколько мыслей, какое множество красок, какая широта замысла! Каждая из девяти песен жила своей особой жизнью, и вместе с тем все они были чем-то неразрывно связаны. И расстановка номеров в цикле была необычная, на первый взгляд даже странная.

Все это надо было осмыслить, понять, почувствовать и принять.

Начались дни и недели работы, сомнений, разочарований, восторгов, споров с автором. Наконец премьера. Не помню всех деталей, слишком уж волновался. Одно только знал. Музыка затронула души людей. Они грустили и смеялись со мной, негодовали и радовались. Успех окрылил. Вместе с тем я понял, что еще очень многое не доделал, не досказал. И снова работа, поиски. Основная цель — все подчинить единой мысли — любви к родине, к человеку, к жизни.

...«Осень» — осень человеческой жизни. Дальше только холод, зима. Если бы почувствовать весну еще хоть раз! Но закон жизни неумолим. За осенью придет зи-

ма, и — конец. Неизбежный. Так будет всегда. Ни слез, ни боли.

...Яркая, уверенная маршеобразная музыка. Твердый солдатский шаг. «Возвращение солдата». Он чистый, сильный, верный, веселый и очень живой — этот солдат.

...Мудрый старец. Превыше всего дружба. Годы не сломят ее. Смерть близка, но зачем грустить о ней, когда хорошо и честно прожил рядом с другом!

...А это Роберт Бёрнс о себе. Родился мальчишка, простой, беззаботный и лихой. Таков он будет всегда, бесшабашный и честный. «Горский парень» — смотрите, какая гордость, какая смелая уверенность! Нет человека вернее его в любви и в дружбе и нет отважнее его в бою. Славный горский парень.

...И вдруг льется тихая, совсем прозрачная мелодия. Спокойная ночь прерывается стуком в калитку, и начинается чудесный диалог. «Финдлей». Фривольно и целомудренно бесконечно. Бездна лукавства, душевной тонкости и жизнелюбия. Стремительная легкость и изящество.

...Музыка страшной впечатляющей силы. Боль и горечь, обида, злость и слезы. Все утопить в вине. Еще вина, хозяйка, еще, еще!!! ...И как разрядка — размеренная, ласковая «Любовь». Светлая и проникновенная «любовь моя, как песенка».

Наконец, «Честная бедность». Прямая издевка и проклятие сильным мира сего. Но придет день справедливости, и скоро придет!

Как хотелось добиться настоящего проникновения в музыку и слово! И тут мне на помощь пришел один из авторов — Самуил Яковлевич Маршак. Замечательный, очень музыкальный художник и обаятельнейший человек.

В один из весенних дней мы со Свиридовым пришли к нему показать новую работу, выслушать замечания и пожелания. Маршак был не очень здоров, но радушен и гостеприимен чрезвычайно. С волнением и трепетом исполняем мы цикл и со страхом ждем результатов. И Самуил Яковлевич хвалит нас, но хвалит как-то так, что, оказывается, дает одновременно массу указаний по поводу каждой вещи. Это и поздравление, и вместе с тем полный разгром, и критика, и открытое поощрение. А потом он рассказывал нам о Шотландии, о своем пребывании там на празднествах, посвященных Бёрнсу. Мы ушли от него переполненные впечатлениями, понимая, что с «Бёрнсом» еще многое предстоит сделать.

С тех пор каждое новое исполнение этой музыки приносило с собой что-то новое и неожиданное. Так всегда бывает в искусстве, потому что нет конца поискам и находкам. Встреча с этим произведением Свиридова — огромный этап в моей творческой жизни. Общение же с музыкой Свиридова вообще не прекращается по сей день и в исполнительской деятельности, и в работе с учениками. Произведения на слова Маяковского — от лубочной картинки «Баба и бублики» до «Патетической оратории, вдохновенные есенинские романсы, всегда «до краев» наполненные духом и стилем поэта, возрожденный цикл А. Исаакяна «Страна отцов», по-новому осмысленный А. Прокофьев — все это взято мною на вооружение.

Камерное творчество Свиридова — это огромный вклад в советскую музыкальную культуру, и я счастлив, что в своей жизни так близко соприкоснулся с музыкой замечательного композитора.

В. Веселов

Из сочинений Г. Свиридова 50-х годов мне ближе всего вокальный цикл на слова Бёрнса, о нем я мог бы сказать словами поэта Л. Мартынова: «Вышла картина на свет изо тьмы, и все закричали ему: это мы!»

Свиридов 50-х годов выступил ярким новатором, ищущим сложные музыкальные средства и опирающимся на тонкую поэзию. Произведения его тогда вызвали большие споры. За прошедшие годы эта традиция подхвачена и развита молодыми композиторами, применяющими все более гибкие и разнообразные средства для выражения богатого внутреннего мира современника.

А что же сделал с тех пор Свиридов?

Только близко знающие Георгия Васильевича Свиридова представляют себе, какое количество великолепных, образно богатых сочинений хранится в творческом портфеле композитора. Это готовые, либо почти готовые партитуры, клавиры, либо не собранные еще полностью, но имеющие уже замечательные номера кантаты, оратории, вокальные циклы и инструментальные произведения.

Взыскательный художник, Свиридов медлит с выпуском в свет очередного своего опуса, добиваясь максимальной точности и емкости каждой ноты. Потому неизвестна еще музыкальной общественности великолепная Блокиана, состоящая из нескольких монументальных и лаконичных кантат и вокальных циклов. Поэма «Памяти Сергея Есенина» и опубликованные отрывки из материалов к ней («У меня отец крестьянин») всего лишь малая часть из созданного Свиридовым на стихи этого поэта. И прокофьевская тетрадь не полна без ряда новых песен, формирующихся постепенно в кантату.

С присущим ему талантом и упорством композитор «вживается» в творчество поэтов. Среди совсем недавно созданных сочи-

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Е. Флакс

В. Веселов

Содержание