Выпуск № 12 (325) | 1965 - страница 16

нений три песни на слова Пастернака, романс на слова Хлебникова и т. д. Особо отмечу очень интересную небольшую Симфонию.

Публике довелось из всего этого пока услышать только немногие сочинения Свиридова, например «Курские песни», которые уже неоднократно исполнялись. Произведение истинно философского звучания, с невероятной отточенностью всех средств (от мелодии до оркестровой палитры), оно вошло в классический фонд советской музыки.

Может быть, людям, впервые познакомившимся со Свиридовым на рубеже 60-х годов, показалось бы: композитор идет назад! Его музыка становится все проще, исчезают многие подробности гармонии, ритма и фактуры. Однако простота эта особенная. Она — результат предельно сконденсированной сложности, громадной музыкальной и общехудожественной культуры.

Общеизвестно, что Свиридов — необычайно эрудированный человек. Его дом полон книг, на столе всегда можно найти последние новинки из самых разных областей знания. Феноменальна память композитора, хранящая даже даты шахматных турниров первых десятилетий нашего века, фамилии их участников, призеров и т. п. Потрясающа и способность Свиридова играть на память массу музыки — от классиков до сочинений современных молодых авторов (интересно, что он помнит даже студенческие работы своих однокурсников по консерватории). Ну и конечно, всегда множество стихов самых разных поэтов.

Становится ясным, что простоте искусства Свиридова нельзя подражать буквально, так сказать, изначально, стремясь быть простым на всех, что ли, фазах музыкального (и человеческого!) мышления вообще.

Скупость красок композитора — результат отбора самого необходимого из многих возможностей. И потому теперешний Свиридов при внешней простоте (обманчивой! — кажется, что все понял, а на деле еще далеко не дошел до сути) требует столь же внимательного и неоднократного вслушивания, как и внешне более сложные по языку авторы.

Но Свиридов не был бы оригинальным и вызывающим раздумья художником без своей темы, «сво-

С М. Вайнбергом

ей линии» в искусстве. При этом композитор идет «через» слово, через глубокое понимание поэта. Он умеет найти непритязательные (правда, не без «заковырки»!), но точно сливающиеся с литературным образом музыкальные средства.

Путь его очень своеобычен, но, как все пути по-настоящему больших и прогрессивных художников, он строится на главном — на огромном интересе к внутреннему миру человека, к красоте, сложности и поэтичности его чувств и мыслей. В этом смысле он продолжает хорошие традиции романтизма с его особым вниманием к человеческой личности. Вообще романтизм оказывает сильное влияние на современную музыку — скажем, Шуберт на Свиридова, ранее Шуман на Прокофьева — и, видимо, будет оказывать еще большее в дальнейшем...

В горячей любви композитора к людям, к родному краю — залог глубокого воздействия его музыки. Убежден, что в силу этого сочинения Свиридова можно считать подлинно интернациональными.

Р. Баршай

Осенью 1955 года я встретил Свиридова у консерватории: «Слышал, что Вы организовали оркестр. Блестящая идея! Только знаете, что вы должны играть? Музыку сугубо старинную и сугубо современную».

Эта короткая встреча послужила толчком к долгим размышлениям. И хотя Московский камерный оркестр был вначале создан как «оркестр старинной музыки», очень скоро стало ясно, что современный исполнитель не может ограничиться музейными рамками: принцип, подсказанный Свиридовым, лег в основу всей репертуарной линии коллектива.

Вскоре я пригласил Георгия Васильевича на концерт, и после этого наши встречи участились.

Меня, как, вероятно и всех других, хорошо знающих Свиридова, всегда поражала его необыкновенная эрудиция. Впрочем, это не просто эрудиция, но подлинная страсть, неистребимая любовь к русской истории, русской природе, русской литературе. Он может часами читать на память стихи, с глубоким знанием и увлеченностью рассказывать о живописи. Иной раз одной-двумя фразами, очень точными, своеобразными суждениями заставляет по-новому взглянуть на давно знакомые явления.

Любовь этого человека к музыке фанатична и беспредельна. В наших беседах, часто заходящих далеко за полночь, неизменно «присутствует» широкий и разнообразный мир музыки — от боготворимой им русской классики до, казалось бы, такого не близкого Свиридову композитора, как Корелли (мне вообще чрезвычайно приятно было увидеть в нем единомышленника в отношении к пока еще мало популярному у нас периоду добаховской культуры). И редкая беседа заканчивается без того, чтобы Георгий Васильевич не садился за рояль и мы бы не погружались в музыку обожаемого им Мусоргского...

Однажды, зайдя к нему, я застал композитора у рояля в невероятном восхищении от сборника старинных провансальских песен. «Вот что надо исполнить с камерным оркестром!» — воскликнул он.

Меня всегда трогает восхищение Свиридова Григом. «Играйте Грига! Грига играть надо!» — часто повторяет он. Естественно, каждый раз я отвечаю, что у Грига ничего нет для камерного оркестра. «Так надо сделать!» — убеждает Георгий Васильевич.

Острота суждений необыкновенная. Как-то, слушая третью часть Симфонии псалмов, композитор обратил мое внимание на прямую преемственность Стравинского от Римского-Корсакова, и в частности на связь с образами «Китежа». И после небольшой паузы заметил: «Как глубоко прав был Блок, говоря, что настоящее искусство всегда традиционно...»

Весной прошлого года произошло событие, которого с нетерпением ждал весь наш коллектив. Свиридов закончил «Музыку для камерного оркестра». Об этом великолепном произведении, с успехом обошедшем многие концертные эстрады, уже писали, и, я не сомневаюсь, будут писать еще. Мне же хочется вспомнить о той необыкновенной требовательности и придирчивости, с какими Георгий Васильевич расстается с произведениями. Он работает тщательно и упорно, находя наиболее совершенное выражение своих мыслей. Бывает, что восторгаешься той или иной деталью, тем или иным пассажем, и вдруг автор говорит: «А это место я переделал». И действительно доказывает, что лучшему нет предела.

На репетициях Свиридов часто садится за рояль, и мы убеждаемся в том, что ему абсолютно ясен исполнительский замысел. Больше того. У меня всегда в этих случаях создается впечатление, что я присутствую при законченном концертном исполнении. Объясняя свои пожелания и делая замечания музыкантам, Георгий Васильевич редко пользуется сухими терминами и при помощи колоритных образов и сочных эпитетов увлекает исполнителей, создает у них необходимое настроение. Помимо собственного опыта, сошлюсь на занятия Свиридова с вокалистами, разучивающими его песни. Мне довелось присутствовать на них. Поражает больше всего его удивительное понимание и ощущение вокальногоискусства. Композитор всегда знает, на что способен исполнитель, и умеет заставить его раскрыть свои самые сильные стороны.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

С М. Вайнбергом

Р. Баршай

Содержание