Выпуск № 3 (316) | 1965 - страница 47

музыкальной грамоте школьников. Да и едва ли это сегодня спасло бы положение: композиторов у нас сотни, а школ сотни тысяч.

Добиться музыкальной грамотности в стране, где образование из удела немногих превратилось во всенародное достояние, — дело сложное. Нужна стотысячная армия квалифицированных учителей пения, музыкантов-профессионалов.

Вот потому-то я и считаю, что ни композиторы, ни маститые наши педагоги не имеют морального, гражданского права оставаться в стороне от решения задачи массового музыкального воспитания. Долг наш — обеспечить страну «музыкальными трудовыми резервами».

Года три-четыре назад в некоторых педагогических институтах появились музыкальные факультеты; поначалу были они весьма малочисленны, жили трудно. Думалось, дальше дело развернется шире. Но этого не произошло.

Педагоги Московской консерватории неоднократно поднимали вопрос о создании центральных курсов, готовящих для страны квалифицированных хормейстеров, учителей пения «среднего звена». Помещение для такого училища с прекрасным концертным залом (в котором, кстати сказать, так нуждается наша столица!) есть. Это расположенное рядом с консерваторией здание бывшего Синодального училища, из стен которого вышло немало прославленных музыкантов; отсюда начал свой путь и Н. Голованов, в этом училище был знаменитый хор, на репетиции которого хаживал Л. Толстой, большой любитель строгого хорового пения. Мы обязаны принять меры к возрождению певческой культуры нашего народа. Уповать лишь на консерватории не приходится. Например, крупнейшая в стране столичная консерватория выпускает в год всего двадцать дирижеров-хоровиков. И естественно, что эти дирижеры высшей квалификации идут работать в театры, а профессиональные коллективы, в средние музыкальные учебные заведения. А школы опять остаются без педагогов.

Будучи прошлой зимой в Англии, я посетил самую обычную общеобразовательную школу. Шли уроки. В младшем классе все малыши играли на губных гармониках по нотам, чисто, ритмически точно. Выяснилось, что это лишь первый этап. Старшеклассники уже составляют полный симфонический оркестр, есть в школе еще два младших струнных оркестра, прекрасный четырехголосный хор. Я видел афишу, извещавшую об исполнении школьным хором оратории Гайдна «Сотворение мира».

В учебных планах английских колледжей пение, музыка также занимают далеко не последнее место. Примечательно, что в Венгрии, Болгарии и Чехословакии, в Норвегии и Швеции, Японии и Финляндии, когда нам, гостям из России, хотели продемонстрировать народные таланты, нас прежде всего «угощали» отличными хорами, мы же «потчуем» солистами...

Как-то раз в шведской школе я попал на урок арифметики, урок был трудным, и учитель, чтобы устроить передышку, предложил детям спеть песню; ученики встали, преподаватель привычно взмахнул рукой — и все вполголоса, точно, слаженно запели. Загорелись ребячьи глаза, появились улыбки. Всего три-четыре минуты — и снова продолжался урок. Но чтоб устроить такую передышку, нужно уметь петь!

Мне могут сказать, что и у нас немало школьных хоров. Но каков их уровень? Большинство из них поют «с голоса», не имея стойких музыкально-слуховых и певческих навыков. Где уж тут рассуждать о точности интонирования, о нюансах... Стоило бы подумать о введении уроков музыкальной грамоты в средних и высших учебных заведениях.

Когда-то В. Гюго сказал, что для выражения человеческой мысли существует три знака: цифра, буква, нота. Признав безоговорочно первые два, мы забыли о третьем.

В последнее время даже в музыкальных школах пытаются ликвидировать уроки хорового пения. Что уж говорить о положении учителей пения в общеобразовательных школах! Еще несколько десятилетий назад все студенты консерватории — теоретики, инструменталисты, вокалисты — пели в общем хоре. Сейчас число студентов утроилось, но из-за перегрузки учебных планов мы даже раз в неделю не можем собрать их на двухчасовую спевку...

И все же повторяю: наша первоочередная задача — прививать действенную любовь к музыке; быть «болельщиком» в искусстве — одно, активным участником — другое.

Ныне пробелы в музыкальном образовании пытаются восполнить коллективы художественной самодеятельности, объединяющие свыше десяти миллионов человек. Народ наш талантлив, хороших голосов тьма тьмущая, но природные данные без культуры пения что бенгальский огонь — вспыхнет, заискрится и погаснет, так и не дав тепла. Беда в том, что в самодеятельность приходят люди, не имеющие ни малейшего представления о звукообразовании; они полагают, что не стоит заниматься постановкой голоса, нотной грамотой — предметами, столь далекими от эффектного выступления на сцене. Нередко и в консерватории являются молодые люди, у которых вдруг «открылся» голос. Они желают, чтобы за четыре с половиной года, а глядишь и того менее, из них сделали артистов. Однако они не умеют спеть гамму, не владеют хотя бы малейшими навыками сольфеджирования, мучительно гадают, сколько ключевых знаков в ре мажоре. А ведь все эти знания, навыки должны были дать им общеобразовательная школа, уроки хорового пения, наконец, школа музыкальная...

Сейчас на «музыкальный ликбез» не только в учебных заведениях, но и в театрах уходит уйма времени. Студенты покидают консерваторию, успев пройти целиком две-три оперные партии, но подчас так и не научившись работать самостоятельно, без концертмейстера, так и не овладев искусством свободного чтения с листа.

У нас в консерватории есть студенты с отличными голосами, прекрасные педагоги. Необходимо, чтобы музыкальное воспитание, как и всякое другое, начиналось с детских лет, с колыбельных песен.

Сегодня, когда мы снова стали свидетелями грандиозного успеха Большого театра в Италии, мы должны дать себе отчет в том, что победу эту принесла наша русская вокальная школа, которая, как и в былые времена, потрясает слушателей глубокой жизненной правдой.

Будем откровенны: далеко не все наши певцы, выступавшие в Италии, могут блеснуть столь же высоким вокальным мастерством, которым мы были покорены, слушая «Ла Скала». Но, вместо характерного для итальянцев любования вокальной техникой, приподнятости, аффектации исполнения, у нас есть свои богатства: простота, правдивость, задушевность. В автобиографическом рассказе «Сторож» Горький говорит: «Я «сказываю» песни, стараясь обнажить красоту слова и чувства, скрытую в них». Эта правда чувства, особая манера «оказывания» и потрясла любителей пения в Италии. Борис Годунов и Пимен не поют — они рисуют звуками своей речи. «Ох ты, темная дубравушка» из «Садко» можно петь только порусски, только в русской манере.

Пожалуй, наша вокальная школа более прогрессивная, ибо она близка к интонациям живой речи, в ней «поют, как говорят». Неудивительно, что русские певцы отлично исполняют итальянские арии, а наше «оказывание» не в манере итальянских артистов, оно им не под силу.

В связи с этим несколько слов о командировках наших молодых певцов в Италию. Поездка в страну бель канто бесспорно способствует общему музыкальному развитию, но обучение русского певца в Италии вряд ли приносит большую пользу. Нельзя забывать о специфике нашего языка, его незыблемых принципах. Думается, что русским певцам учиться пению следует на основе русской речи.

Мне хотелось бы, чтобы наши певцы поучились у миланцев слаженности ансамбля, инструментальной слитности голосов. Ансамблевое пение сегодня у нас отстает от сольного. В ином спектакле солист отлично проведет труднейшую арию, а в квартете, трио, даже дуэте «поплывет». И еще: меня поразила великолепная собранность, рабочая дисциплина всего коллектива миланцев. У нас дирижеры в театре, педагоги в консерватории ведут с воспитанниками бесконечные увещевательные разговоры. А директор «Ла Скала» А. Гирингелли сказал мне: «У нас в театре дважды не повторяют». Нам не хватает сегодня такой дисциплины. А ведь она у нас была. Н. Голованов обычно назначал репетиции на десять часов утра, а начинал нередко без четверти десять, и все: солисты, оркестранты, хор — были на своих местах. Когда я работал во МХАТе, перед началом спектакля за кулисами царила тишина, даже газеты не разрешалось читать.

Нам очень не хватает такого трепетного, благоговейного отношения к искусству, рабочего режима. Пение — труднейшее из искусств, оно не прощает небрежности в работе, в жизни. Тоти даль Монте как-то сказала: «Только после того, как я перестала петь, я узнала, что, кроме искусства, есть и другие радости жизни». Певцу необходим строжайший режим и методический труд. Обратите внимание, с какой любовью, материнской заботой относятся скрипачи, виолончелисты, кларнетисты к своим инструментам. Этого нет у большинства вокалистов, а ведь их «инструмент», между прочим, и починить-то нельзя...

Я столь щедро говорил о недостатках не потому, что у нас все плохо. Наоборот, добрая половина труппы Большого театра, гастролировавшего в Милане, — воспитанники нашей консерватории. Но почивать на лаврах нам не к лицу.

Мы хотим, чтоб успехов у нас было больше, чем прежде.

*

Н. Шпиллер

Наличие певческого голоса иногда выявляется случайно, не всегда в юном возрасте, часто в среде, далекой от музыки, театра и вообще от искусства. И вот из учащегося (порой никак не подготовленного ни музыкально, ни психологически) за шесть-семь лет занятий надо воспитать не только профессионала, достойно изучившего свое дело, но человека с достаточно широким культурным кругозором. Изучение основных профессиональных дисциплин требует каждодневного упорного труда, занимающего не менее трех-четырех часов. Курсы дополнительных педагогов тоже весьма объемисты. Так учебное расписание разбухает непомерно, отчего прежде всего страдает профессиональная направленность студента. Первоочередная задача вокальных факультетов — пересмотреть учебный план с учетом особенностей вокального воспитания.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

*

Н. Шпиллер

Содержание