НАВСТРЕЧУ ПЛЕНУМУ ПО МУЗЫКАЛЬНОМУ ТЕАТРУ

В. Мурадели

Мысли вслух

Близится пленум, посвященный проблемам дальнейшего развития советского музыкального театра. Хотелось бы надеяться, что на этом представительном форуме пойдет большой принципиальный разговор о возможностях и задачах советского оперного творчества. Такой разговор, естественно, не мыслится без обобщения композиторского опыта.

Вспоминаются тридцатые годы. Одно за другим появлялись тогда произведения, воспевающие героику и пафос борьбы за социализм — «Тихий Дон» и «Поднятая целина» Дзержинского, «Щорс» Лятошинского, «Перекоп» Мейтуса, Рыбальченко и Тица. Страницы героической революционной истории оживали на сцене в постановках опер «Броненосец «Потемкин» Чишко, «Мать» Желобинского. О широте и разнообразии оперной тематики тех лет свидетельствует и обращение композиторов к миру народного эпоса, легенд и сказаний; вспомним, например, «Кёр-оглы» Гаджибекова...

Это, разумеется, далеко не исчерпывающий перечень того, что было создано в ту пору. Названо первое пришедшее на память. Равным образом не собираюсь я перечислять сочинения, появившиеся в последующие годы, да такое и невозможно в небольшой статье. Всем нам хорошо известны бесспорные победы, одержанные на этом ответственном участке музыкального творчества. Известны и срывы, трудности, встававшие на пути. Мы помним, что оперный репертуар почти всех театров союзных республик долгое время ограничивался привычным кругом исторических или сказочноэпических тем. Помним и появление в молодой советской опере некоего «нейтрального» стиля, будто бы пригодного для раскрытия любого сюжета, и то, как слабо осваивали мы оперное классическое наследие, русское и западноевропейское. К сожалению, последнее наблюдается и по сей день. Все это, повторяю, хорошо известно. Но сказать еще раз об опыте предшествующих лет — значит ясно представить себе, что именно из ранних поисков и находок утвердилось в нашем оперном творчестве, содействуя формированию его стиля и традиции, и что оказалось неправомерно утраченным. А я сейчас думаю еще и о том, сколько же опер создано советскими композиторами. Оказывается, больше семисот! Сколько из них живут на сцене? Не более двадцати.

В чем причины такого несоответствия? Неужели же за прошедшие десятилетия наши композиторы так и не сумели создать полноценные оперы, неужели в этом жанре не проявились их разнообразная и яркая одаренность, высокий профессионализм? Конечно же, это не так! Хотя нечто подобное пытаются утверждать те, кто с унылой последовательностью твердит о художественной несостоятельности нашего оперного творчества, словно забывая о таких произведениях, как «Война и мир», «В бурю», «Декабристы», «Семья Тараса», «Катерина Измайлова», «Орлиная крепость», «Заря», «Настя-кружевница», «Овод» и т. д.

Конечно, существуют (и их немало) произведения менее талантливые, менее интересные, наконец, просто неудачные. Но это лишнее подтверждение того, что оперное сочинительство представляет собой живой, непрерывно длящийся творческий процесс, в котором, как говорил Маяковский, «изводишь единого слова ради тысячи тонн словесной руды». Да будет позволено мне, гражданину страны, штурмующей космос, воспользоваться и таким сравнением: опера, не нашедшая широкого признания, подобна части многоступенчатой ракеты, которая существует, чтобы сообщить космическому кораблю скорость, выводящую его на орбиту. И еще: всем нам, конечно, хорошо известны великолепные воздушные лайнеры «ТУ-124» и его предшественник «ТУ-104». А что знаем мы о других ранних сериях этой машины? А ведь они были, не могли не быть эти серии, и на их создание затрачивался огромный творческий труд. Так ведь и в нашем

деле. И если критерий количества не годится в авиации, то еще в большей степени он не приемлем в сфере искусства.

Однако при всей привлекательности такого образного сравнения оно, разумеется, не во всем точно. Всегда ли, например, неудача оперного спектакля предопределена качеством самой оперы? Вспомним судьбу ряда выдающихся произведений мировой оперной классики, тех, что поначалу не пользовались признанием, «проваливались» на премьерах, а впоследствии становились достоянием культуры народов многих стран. Хочу этим самым подчеркнуть необходимость нелицеприятного, основанного на конкретных фактах разговора на пленуме о роли и значении театра в сохранении и пропаганде оперных произведений советских композиторов. А примеров, когда лишь «театральная касса» с самого начала определяет продолжительность сценической жизни оперы, к сожалению, хоть отбавляй!

Со всей остротой на пленуме должен быть поставлен вопрос о работе театров с композиторами, вернее, о почти полном отсутствии такой работы. А нужно ли говорить, насколько заинтересованность театрального коллектива в появлении новой оперы, повседневное внимание и активная помощь, оказываемые автору в процессе сочинения, стимулируют его творчество.

И еще одна тема наверняка возникнет в разговоре на пленуме, хотя упоминать о ней, право же, как-то неловко: сколько раз уже говорилось о воистину удивительной незаинтересованности наших писателей работой над оперным либретто, и все напрасно! Я не могу сегодня назвать ни одного примера совместной работы оперного композитора и писателя, подобного в свое время творческому содружеству Ю. Шапорина с А. Толстым или Т. Хренникова с А. Файко. Что поделаешь, немногих наших композиторов, обращающихся к оперному творчеству, можно сравнить с Прокофьевым, который был наделен даром настоящего писателя-драматурга. Фактически предоставленные сами себе, они вынуждены порой брать художественно неполноценные либретто, сочиняемые людьми, имеющими самое приблизительное отношение к литературе.

«Там, где великое встречается с правдивым, — искусство совершенно... Постоянно выискивать великое среди правдивого и правдивое среди великого... — такова задача поэта в театре». Эти слова Виктора Гюго вспомнились в связи с раздумьями о жанре, который представляется мне главным в советском оперном творчестве. Это народно-героическая опера.

Именно в ней, на мой взгляд, можно с наибольшей полнотой и выразительностью воплотить героику борьбы за светлое будущее, пафос созидания во имя победы коммунизма. Хочу со всей определенностью сказать, что народно-героическая опера не только не исключает, наоборот, она предполагает развитие живых человеческих характеров. Как не вспомнить тут классические образцы: квартет Сусанина, Антониды, Сабинина и Вани или плач Ярославны!

Я отнюдь не провозглашаю народно-героическую оперу жанром исключительным, единственно имеющим право на существование. Мне думается, оперных жанров может быть столько же, сколько пишущих оперы композиторов, так как каждый несет в сочинении свою тему, которая ближе всего его творческим устремлениям, видению мира и, конечно же, профессиональным возможностям. Как украсили бы репертуар наших музыкальных театров светлые, жизнерадостные оперы, посвященные жизни и труду советской молодежи. Я лично давно мечтаю о работе над таким произведением и обязательно в этом же году возьмусь за нее.

Приступая к написанию оперы, композитор должен отчетливо видеть, знать тех, кто будет ее слушателями и зрителями. Вот почему язык оперы должен быть доступным пониманию миллионов. Логическим завершением этого положения явится стремление, сочинять так, чтобы постановки наших произведений могли осуществляться народными оперными театрами. Разумеется, Я не призываю к упрощению и облегченности. Писать проще много труднее, чем сложно, — эта парадоксально звучащая истина общеизвестна, и недавно это блестяще доказал своим талантливым «Реквиемом» Д. Кабалевский.

В связи с вопросом о благородной простоте оперного сочинения хочется подчеркнуть, что композиторы не вправе забывать о певце, о возможностях человеческого голоса. Опера не «озвученный текст», воздействие ее на слушателей определяется прежде всего выразительностью «вокального образа», создаваемого мелодическими средствами. Если автор забудет об этом, он не достигнет основ-

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

НАВСТРЕЧУ ПЛЕНУМУ ПО МУЗЫКАЛЬНОМУ ТЕАТРУ

В. Мурадели

Мысли вслух

Содержание