Выпуск № 10 (299) | 1963 - страница 71

ди — человека и художника — во всем величии, но и со всеми его слабостями и теневыми сторонами, со всеми противоречиями, показать его «таким, каким он был». За многие годы работы над книгой автор вжился в свою тему, Верди облекся в его воображении в плоть и кровь.

Среди писем Верди, впервые опубликованных Абьяти, есть ряд таких, с которыми было бы очень интересно познакомиться советскому читателю. К их числу принадлежит, например, письмо Верди к Пиаве, датированное 21 апреля 1848 г.:

«Представляешь ты себе, мог ли бы я остаться в Париже, услыхав о революции в Милане? Я выехал немедленно, услыхав сообщение, но мне удалось увидеть лишь эти потрясающие баррикады. Слава героям! Слава всей Италии, которая в эти минуты поистине велика! Час ее освобождения пробил. Народ этого хочет: а когда народ желает, нет ничего, что могло бы ему сопротивляться... Да, да, еще несколько лет, быть может, несколько месяцев, и Италия будет свободной, единой, республикой! Ты говоришь мне о музыке!.. Думаешь, что я могу заниматься нотами, звуками?.. Нет, и не надо никакой музыки, кроме музыки, веселящей слух итальянцев 1848 года. Музыки пушек!» (т. I, стр. 745).

Много существенного для понимания душевного мира Верди и его сложного характера вносят цитируемые письма и дневники Джузеппины Стреппони, женщины тонкой духовной организации и высокой культуры. Чрезвычайно ценный материал, освещающий поздний период жизни и творчества Верди, дают письма и воспоминания его младших друзей — А. Бойто, П. Масканьи, дирижера Ф. Фачьо. Особенно содержательны письма и воспоминания Бойто. В память врезается его волнующий рассказ о том, как однажды весенним вечером в Сант-Агате Верди рассказал ему о своей давней неосуществленной мечте написать музыку к одному из эпизодов «Обрученных» Мандзони — «Ночь Неизвестного».

Наиболее ценное в воспоминаниях Масканьи — рассказ о его беседах с престарелым композитором. «Верди говорил обо всем и обо всех... вспоминал певцов, оркестровых дирижеров, инструменталистов прошлого времени; говорил о новых композиторах... его особенно интересовал Григ, в котором его больше всего привлекало изящество и своеобразие интервалики». Музыка Грига, по его словам, «говорит не просто национальным языком, а скорее диалектным». Верди чрезвычайно высоко ставил Баха. «Необходимо было бы, — сказал он однажды, — чтобы во всех консерваториях исполнялась музыка Баха, этого наиболее современного среди всех полифонистов» (т. IV, стр. 598).

Богато иллюстрированное документами, повествование книги Абьяти развертывается неторопливо. Своей манерой изложения, нередко прерываемого лирическими отступлениями, Абьяти придает книге заметное сходство с литературным почерком «Обрученных» Мандзони, которых так любил Верди. Не случайно, надо думать, первая глава монографии Абьяти начинается как бы «заставкой» — начальными словами романа Мандзони: «Тот рукав озера Комо, который тянется к югу между двумя непрерывными цепями гор»...

Не только манера изложения сближает с «Обрученными» книгу Абьяти. Большое сердечное тепло и та особая душевность в «обращении» Мандзони с героями его романа, в которых заложена его неповторимая обаятельность, в известной мере присущи и книге Абьяти. Для Абьяти Верди не только национальный гений и замечательная человеческая личность — он для него близкий по духу и крови человек: «Он, как мы, он из нас».

Однако, увлеченный образами, возникающими в его воображении, Абьяти порой позволяет себе уклоняться от документальной точности: он создает воображаемые диалоги между Верди и другими героями книги. Такого рода «беллетризирование» снижает научную ценность книги, заставляет читателя «насторожиться» и принимать излагаемое в книге «с оглядкой», тем более, что грани между «домыслом» автора и документально достоверным проведены не всегда с достаточной определенностью.

Автору можно также поставить в упрек, что привлеченный им колоссальный материал не всегда отобран с достаточной критичностью, книга перегружена малозначительными (а порой и вовсе ненужными) фактами целиком личного характера, ничего не добавляющими к пониманию человеческого и творческого облика великого художника.

Абьяти не углубляется в анализ опер Верди, но он дает их эстетическую оценку, выявляя эволюцию его драматургии вместе с художественным мировоззрением великого композитора.

В связи с этим Абьяти делает интересное заключение: как бы ни была критика подчас сурова и как бы болезненно ни реагировал на нее Верди, он умел преодолеть личную обиду и сделать соответствующие творческие выводы.

Первым серьезным толчком к пересмотру композитором его творческого метода была русская критика вердиевской оперы «Сила судьбы», написанной для Петербурга. Как справедливо отме-

чает Абьяти, в творчестве Верди это был переломный момент. По словам Абьяти, с возникновением этой оперы совпадает «могучее пробуждение не только творческих, но и мыслительных сил Верди», когда композитор, «негодуя» на критику «ученых» музыкантов, «вынужден» тем не менее «призадуматься» над ней. «И с тех пор им овладевает неотступный червь сомнения, который заставляет его пересмотреть многое вокруг себя и в себе самом, задуматься не только о своем, но и чужом творчестве и, наконец, обратиться также к тому, что создало, создавало и обещало создать молодое поколение композиторов, которым, по правде говоря, до тех пор он уделял очень мало внимания»... «Нет сомнения, что с этих пор Верди перестанет пренебрегать врагами и недооценивать соперников. Но он никогда не испытает перед ними страха и не станет им подражать... Все же он не откажется от того, чтобы поближе узнать их, получить ясное представление о их направлении, тем паче, когда оно столь отличается от его собственного» (т. II, стр. 715). По определению Абьяти, «Сила судьбы» является последней вердиевской мелодрамой в «чистом» виде. Далее под влиянием размышлений о путях современной музыки Верди перерабатывает «Макбета», «Силу судьбы», «Дои Карлоса», «Симона Бокканегра». И этот период служит подступом к высшим созданиям Верди.

Именно присущий Верди оптимизм помогал ему выходить победителем из всех сложных перипетий и обеспечил столь долгую и полнокровную творческую жизнь.

Недостатки книги Абьяти вызвали справедливую критику в зарубежной печати¹. Однако согласиться с характеристикой книги Абьяти как «компиляции случайного и некритически отобранного материала», данной рецензентом журнала «Music and Letters», никак нельзя. Если бы отобранный автором материал был случайным, он не смог бы достигнуть в своей книге той рельефности и убедительности образов, которые присущи труду Абьяти.

Написанная живо и с большой любовью к Верди, монография Абьяти читается с увлечением. Эта книга — ценный вклад в мировую литературу о великом итальянском композиторе.

_________

¹ См. журналы «The musical quarterly», январь 1963, № 1, стр. 105 и «Music and Letters», апрель 1963, № 2, стр. 160.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание